Истерн
Истерн — это вестерн, только в советском, на крайний случай, восточноевропейском сеттинге (итальянский вестерн упоминать не надо, это совсем другое направление). Все законы жанра соблюдаются: герой-одиночка, злодей-бандит, закон фронтира, где прав тот, кто стреляет первым, типичные коллизии и сюжеты вроде поиска сокровищ и защиты слабых и обездоленных, ограбление поездов и «корованов» — только все это происходит не в США. В этом ключевая разница истерна и остерна — остерн остается фильмом про Дикий Запад, только снятым в Европе. Истерн — фильм про Дикий Восток.
Советский истерн: начало[править]
Тропы будущего истерна, как и вестерна, берут начало ещё в литературе эпохи романтизма. Возьмём, к примеру, «Кирджали» Пушкина — короткий очерк, собравший в себе целое соцветие тропов. Степной бесарабский фронтир, экзотика турецкого ориентализма, безумно крутой (в те времена сказали бы «лихой») разбойник в главных героях, стражи порядка — «в душе такие же разбойники», благородные и обречённые повстанцы, медленно, но верно наступающая империя, сюжеты предательства, побега, поиска клада — всё на своём месте.
В СССР познакомиться с вестерном как жанром в подробностях было трудно: какая-то часть фильмов просочилась через «железный занавес» в виде трофеев. Но были люди, успевшие еще до установления оного занавеса — в их числе Всеволод Пудовкин. Его «Потомок Чингисхана» — пожалуй, первый советский истерн. Нет, стоп — был еще немой фильм «Красные дьяволята» режиссёра Перестиани по одноименной повести П. Бляхина, снятый на Тбилисской киностудии. Но тут штука в том, что это продукт совершенно аутентичный, созданный без какого-либо влияния вестерна. Точнее, влияние имело место быть, но а) литературное; б) не на киношников, а на автора литературной основы П. Бляхина и в) не собственно вестернов, они в молодой советской республике не переводились — а предтечи вестернов, романов Купера, Эмара и Майн Рида.
«Дьяволята» быстро сделались фильмом культовым, началось немедленное опухание сиквелов, и франшиза, к сожалению, надолго впала в летаргию. Жаль, из нее мог бы развиться вполне жизнеспособный жанр, хорошая альтернатива вестерну.
«Сталинские» истерны[править]
Второй толчок жанру, если верить городским легендам, дал не кто иной, как Сталин. Вроде бы он посмотрел классический вестерн «Дилижанс» и обронил: «Неужели у нас некому снять такое кино?» А все, что вождь мимоходом обронил, принято было считать руководством к действию — и вот на «Мосфильме» запустили кино «Смелые люди», про работников конного завода, которые в тылу врага организуют конный партизанский отряд. Выйдя на экраны, фильм тут же разорвал кассу, и несколько лет спустя номер решили повторить, причем вдохновлялись тем же «Дилижансом» — фильм «Огненные вёрсты» порой цитирует классику Джона Форда чуть ли не по мизансценам.
Есть мнение, что это был не «Дилижанс», а «Потерянный патруль», или вовсе даже «Большая тропа», но факт остается фактом: вождь был не прочь глянуть приключенческого кинца, и в итоге все-таки снимались такие фильмы, как «Джульбарс», «Тринадцать» (1936, Михаил Ромм — о красноармейцах в Каракумах, которые защищают колодец в пустыне от басмачей), «Золотое озеро» и т. д.
Несмотря на коммерческий успех, истерн оставался идеологически подозрительным. Оно и понятно: незаконнорожденный отпрыск вестерна, он слишком сильно напоминал папу. А герой-одиночка, пусть даже сражающийся за освобождение пролетариата, — это, прямо скажем, не то, что вписывалось в идеологию коллективизма. В начале 1930-х гг. в СССР была развернута мощная идеологическая кампания против приключенческой литературы и кино. Реабилитация жанра началась только в 1946 году, с экранизацией «Пятнадцатилетнего капитана».
Зато у югославов идеологические гайки были закручены значительно слабее, и производство истернов они поставили на поток.
Оттепель и возрождение истерна[править]
В 1960 году закупочной комиссии «Совэкспортфильма» ударила в голову хрущевская «оттепель» и на экраны СССР вышла «Великолепная семерка» Джона Стерджеса. В Штатах фильм пошел не особенно хорошо, жанр вестерна переживал трудные времена, и расчет Стерджеса влить в него новую кровь с Востока (отремейкировав «Семь самураев» Куросавы) не оправдался — фильм приняли сдержанно. Но в СССР на безрыбье он вызвал массовое безумие[1].
Ответом на повальную народную любовь был шквал официальной критики. Гвоздь в крышку гроба забил сам Хрущев: «Я смотрел картину „Великолепная семерка“. Артисты, занятые в ней, прекрасно играют. Мы выпустили ее на экран и получили за это много упреков. В нашей печати выступали педагоги. Была опубликована критическая статья под названием „Двойка за семерку“. В этой статье говорилось, что кинофильм плохо воздействует на воспитание молодежи. Я согласен с педагогами. У вас, американцев, сплошь и рядом на экранах идут такие кинофильмы, где бьют друг друга в лицо, истязают, убивают людей, в фильмах много извращенного. У вас это считается интересным. У нас же проповедование подобных явлений считается вредным…»[2]
Больше вестернов Совэкспортфильм не покупал. Но коммерческий успех отрицать было трудно — что «Дилижанс», что «Великолепная семерка» прокатывались на ура. Поэтому на Мосфильме зажмурились, поморщились и дали добро на возрождение помершей было франшизы «Красные дьяволята».
И тут обнаружилась страшная штука: оказывается, весь киноархив по «Дьяволятам» уничтожен. О римейке не было смысла говорить, потому что куда-то пропал сам фильм, сохранились только отрывки (потом полную копию все же откопали в провинции, но это было потом).
Экранизировать собственно литературную первооснову тоже смысла не имело: повесть писалась еще до того, как Махно был разбит, и концовка, в которой его в мешке привозят к Буденному, уже никуда не годилась. В конечном счете от литературного первоисточника остался только титр «по мотивам повести Павла Бляхина „Красные дьяволята“». Фильм получил название «Неуловимые мстители» и стал классическим образцом советского истерна.
В том же году вышел еще один залихватский истерн — «Никто не хотел умирать». Народной любви к нему значительно меньше, потому что фильм получился в высшей степени серьезным и непопсовым, но свое место на золотой полке истерна он занимает по праву.
Вермишель-истерн, или спагетти а-ля рюс[править]
Вестернов Совэкспортфильм больше не покупал — но советские режиссеры с ними все же знакомились, когда ездили на фестивали. Поэтому не стоит удивляться, что Н. Михалков цитирует Серджио Леоне в «Своем среди чужих, чужом среди своих», а Мотыль — в «Белом солнце пустыни».
После знакомства со спагетти-вестернами, советский истерн сделал важный шаг вперед: там появился антигерой.
Истерны сталинских времен, равно как и «Неуловимые мстители», пребывали под идеологическим диктатом, обязывающим их повторять то, что сгубило класический вестерн: строгое разделение на «белые шляпы» и «черные шляпы» (в нашем случае — на буденновки и папахи). Красноармейцы всегда выглядели сиропно-хорошими, белые и атаманы — аццкими сотонами.
Конечно, настоящего, полновесного антигероя советская цензура на экраны пропустить не могла. Но опять же, на безрыбье вполне сработали «фальшивые» антигерои: комиссар Шилов успешно изображает циника, задумавшего украсть золото, собранное в помощь голодающим, в «Достоянии республики» авантюрист Маркиз делает предсказуемый поворот направо, а товарищ Сухов, прежде, чем взяться за спасение «нежеланного гарема», решительно отказывается от возложенной на него миссии и мечтает о Катерине Матвеевне в откровенно эротическом ключе (кадры, где на Катерине Матвеевне задирается юбка, в конечный вариант фильма не вошли, но были сняты!).
Но зато со злодеями выгорело: и есаул Брылов, и ротмистр Лемке у Михалкова по-своему очаровательны. В «Белом солнце пустыни» Черный Абдулла, хотя и полное чудовище, получился в высшей степени харизматичным.
Еще один элемент спагетти-вестерна, пришедший в истерн — превращение интриги из «биполярной» (хороший-плохой) в «треугольную», как в «На несколько долларов больше» и «Хороший, плохой злой»: в «Своем среди чужих» это Шилов-Лемке-Брылов, в «Белом солнце пустыни» — Сухов-Абдулла-Верещагин.
И стоит упомянуть малоизвестный истерн 1980 г. «Кто заплатит за удачу?» — хотя бы потому, что про него можно прочитать у нас на сайте.
Истерн восточноевропейский[править]
Так называемое Дикое Поле: восточная территория Речи Посполитой и запад России. Степи, казаки, бандиты, станицы и кабаки, набеги татар на деревни, набеги казаков на татар, постоянные войны соседних стран между собой, кровная месть за сожженую хату и т. д. С ограблением поездов совсем туго, ибо времена не те, зато можно грабить все остальное и легко быть ограбленным самому. Российских произведений на эту тему мало, возможно в Польше и Украине их больше, если поискать.
ЮФО и СКФО одно из немногих мест где истерн спокойно можно снять в наше время. Да «Дикое поле» сегодня не такое дикое, однако местные нравы таковыми являются: сватовство, кланы, кровная месть, коррупция, процветание на крови. Кроме того, ковбоев легко заменят казаки, а индейцев народы Поволжья. Представителей немного, но они есть.
Истерн дальневосточный[править]
Собственно Восток, за исключением СССР, небогат художественными произведениями про исторические периоды подобные вестерну или Красному Октябрю. Основной сеттинг здесь — Бакумацу. Редкий пример неяпонского истерна — южнокорейский фильм «Хороший, плохой, долбанутый» о приключениях корейцев в степях Манчжурии (вот он — азиатский фронтир), во времена нахождения Кореи в составе Японии. Сюда же можно причислить эпоху Варлордов в Китае, от распада Цинь до японского втрожения. Вроде фильма «Шанхайский экспресс» с Джеки Чаном, где он одет по-ковбойски. Что касается Ближнего Востока, то у них там своя атмосфера в жанре «нефть и война», так что ближневосточный истерн невостребован, но потенциал есть. Также достойна внимания манга Golden Kamui о приключениях солдата-японца и девочки-айнки на Хоккайдо и Сахалине Карафуто после войны с Россией.
Истерн про Сибирь[править]
Очень интересная тема, но слабо раскрытая. Суровая первозданная природа, сибирское казачество, войны с сибирскими татарами и местными племенами (одни русско-чукотские войны чего стоят!), первопроходчество, основание острогов и городов, ссыльные поселения и беглые каторжники, Строгановы в качестве «Юнион-Пасифик», пушной промысел в качестве «золотой лихорадки», православное миссионерство среди местных, казацко-китайские отношения, Русская Америка.
В художественных произведениях представлено в основном произведениями про Ермака Тимофеевича, однако это только начальный период, что в принципе дает широчайшие возможности творчества для последующего периода, который длился вплоть до Красного Октября. Весьма атипичное, но значимое произведение — «Богатство» Валентина Пикуля, о молодом журналисте, получившем от дальневосточного генерал-губернатора должность губернатора дикой Камчатки аккурат перед русско-японской войной. Там его ждали коррумпированные торговцы пушниной, обманутые аборигены-камчадалы, новый друг — колоритнейший казачий урядник (и в его закромах склад берданок для ополчения), ещё один новый друг — не менее колоритный таёжник, сражения за свободу Камчатки и подлости от торговцев и нанятого ими единственного на всю Камчатку доктора-пьяницы, с помощью которого акулы фронтирного на…бизнеса попытались объявить некоррумпируемого идеалиста сумасшедшим.
В Забайкалье отдельным предметом культа является роман Константина Седых «Даурия» о судьбах забайкальских казаков в эпоху революции и гражданской войны. За пределами края его знают по знаменитой советской экранизации, в которой среди исполнителей главных ролей засветились Виталий и Юрий Соломины, Василий Шукшин и Ефим Копелян.
в 1978 на Свердловской киностудии по мотивам романа Н. Доможакова «В далёком аале» (первый роман на хакасском языке) В. Г. Лысенко снял фильм «Последний год Беркута», действие которого происходит в 1922 в Хакасии. Завязка — в степи нехорошие люди стреляют в табунщика, конь уносит его далеко от места происшествия. На раненого натыкается бывший красный партизан Фёдор Полынцев, который с женой и маленькой дочкой едет в Минусинск. Фёдор пытается оказать раненому медицинскую помощь, но его берут в плен хакасы, уверенные, что стрелял именно Фёдор. Нехороший шаман подтверждает эту версию. К счастью, Фёдора защитил отряд Красной армии. А впереди — шпионская линия заговора хакасских националистов и белых офицеров во главе с таинственным главарём бандитов по прозвищу «Беркут». Их цель — захват бароном Унгерном Минусинска и свержение Советской власти в Хакасии. Вот только барона расстреляли еще в 1921…
Некоторый положительный толчок теме на рубеже тысячелетий дало творчество Алексея Иванова — в частности, его исторические романы «Сердце пармы», «Золото бунта», «Тобол», о временах, когда фронтиром был ещё Урал, либо когда Сибирь толком осваивали, либо когда Урал оправлялся после хаоса пугачёвщины. Некоторые рудименты своеобразного «уральского истерна» можно найти даже в его романе «Ненастье» уже о 1990—2000-х. Но кроме последнего, никакой из романов пока так и не получил достойной экранизации, особенно это касается «Тобола», от которого в сериале настолько мало осталось, что Иванов убрал своё имя из титров. В 2021 году запланирован выход фильма по «Сердцу Пармы», так что ждём, что получится.