Повесть о Ходже Насреддине/НД

См. также Основную статью.

Камильбек и его кармическая неуязвимость

Возможно, он со своей верховной судейской властью просто был нужен Насреддину? Чтобы покарать Агабека и поставить окончательную точку в вопросе о вдове и её драгоценностях. Первое он сделал без всяких подсказок, по второму пункту пришлось ему настойчиво намекнуть, но ведь тоже сделал. А дальше — не будем забывать, что Насреддина время поджимало, он и так не успел починить пресловутый забор к возвращению семейства. Просто руки не дошли.

Камильбек вообще очень интересный персонаж, из всех антагонистов он самый яркий и выпуклый. Смотрим:

• Он очковтиратель (вспомним «дело чародейных пешаверцев»), но своё место начальника городской стражи занимает таки не зря. Сколько персонажей по ходу дела мельком упоминали, что Коканд в смысле уличной преступности чуть ли не рай земной сравнительно с сопредельными городами? Насреддин сам имел возможность в этом убедиться: назвавшись гадальщиком по кражам, сколько дней он просидел без единого клиента? А ведь к другим гадальщикам очереди выстраивались. Можно догадываться, какими драконовскими методами это было достигнуто, но факт налицо.
• Он интриган и мздоимец, но в этом сеттинге по-другому просто нельзя. Если перечитать сцену эпического срача придворных на скачках с метанием какашек и вываливанием чемоданов компромата, то Камильбек на этом фоне нисколько не хуже других царедворцев, а может, даже и получше будет. Ибо…
• У него таки есть какие-то зачатки совести и жаден он более-менее в меру. Вспомним тех же пешаверских Равшана с Джамшудом: с огромным трудом эвакуировав их из города, он отпустил их на все четыре стороны и даже денег на дорогу дал — а ведь мог бы там вне города тихо ликвидировать. Опять же, «завербовав» Насреддина, денег он ему не пожалел (да, конечно, планировал потом устранить, но ведь не мог же не понимать, что деньги эти могут успеть уйти с концами).
• Феерическая сцена с сундучным сидением вызывает к Камильбеку скорее даже симпатию, чем наоборот. :) Горе-любовничек единым махом аж троих побивахом: доставил массу положительных эмоций читателю, обеспечил Насреддина и Вора реквизитом, плюс до кучи выставил Рахимбая полным придурком перед женой. С которой, кстати, таки успел неплохо поразвлечься.

Автору правки доводилось где-то читать версию, что прототипом Камильбека мог послужить начальник лагеря, в котором сидел Соловьёв, давший ему относительно лёгкую работу и позволивший заниматься литераторством. Понятно, в советские времена обнародовать такую информацию было нельзя, а в постсоветские популярность романа упала, да и предисловия с послесловиями народ читать перестал. Вряд ли это сейчас можно выяснить, к сожалению.

Джафар и ислам

Джафар — арабское мусульманское мужское имя, если верить Википедии. Значит, ростовщик Джафар — мусульманин? И хотя за всю книгу он ни разу не произносит имя Аллаха, вспомним интересный момент. Когда Насреддин под личиной Гуссейна Гуслия «исцеляет» Джафара, он запихивает его под одеяло и читает мусульманскую молитву («мудрый аллах и всеведущий…», далее упоминается мукатта‘а из седьмой суры Корана «алиф-лям-мим-ра»). Джафар и его родня повторяют это вслед за ним как нечто совершенно привычное и не вызывающее никаких внутренних протестов.

Но ведь шариат запрещает давать в долг под проценты, а в книге впрямую не сказано о его вероисповедании. Так что допустим, что он не мусульманин, а еврей — ведь в в Бухаре действительно жило много евреев, и они, как и стамбульские сефарды, порой принимали мусульманские имена. А ещё Джафар мог быть зороастрийцем или индуистом, а Джафаром его просто называют окружающие узбеки.

И тут встаёт ещё одна, ещё более неразрешимая задача. Почему эмир выносит приговор о том, что в случае неуплаты долга должник будет обращён в рабство? Чуть менее чем всё население Бухары — мусульмане, а шариат запрещает обращать мусульман в рабство (но возможно обращать еретиков… в крайнем случае — мусульман другой конфессии, объявив их еретиками). Если же он сам не мусульманин, он тем более не имеет права обращать в рабство мусульман…

Из всего этого родилась фанатская версия: Джафар «трогательно спелся» с бухарскими властями, потому как очень им нужен. Так что их устраивает и его ростовщичество, и обращение должников в рабство. В случае чего всегда можно запугать человека, «нарисовав» ему долг, шантажируя его этим долгом и угрожая «Джафару тебя отдам, если не сделаешь то-то и то-то…». Ну а за соблюдением шариатских правил тоже ведь люди следят, а не лично Аллах; людей можно подкупить — эмир так и поступил, благо Джафар ему откатывает. Это еще не дарит коррупционерам «полную и законную свободу действий» — но так удобнее нарушать, ибо при случае можно громко объявить, что «гнусный чужак-иноверец втёрся в доверие к эмиру», и сделать Джафара стрелочником.

Вероисповедание Джафара при этом вообще никого не волнует. См. 18 главу: после того шоу с «массовым исцелением», которое Насреддин учинил во время религиозного праздника, главной претензией к нему было «лишил казну доходов!», идеологические нюансы упоминались уже пунктом вторым, а религиозные и вовсе третьим. Надо признать, вряд ли автор имел в виду настолько тонкие намёки, но получилась реальность.

Бухарские власти тут тоже, кстати, отличаются: эмир возжелал заполучить Гюдьджан в гарем. Не в законные жены (каковых у мусульманина может быть до четырех), а в гарем в качестве наложницы. Но наложницей может быть только рабыня, а шариат запрещает и так далее. Да, не всё в порядке с твердостью веры в бухарском эмирате…

А ещё есть простое дойлистское объяснение: советский человек и атеист Леонид Соловьёв либо был не в ладах с богословием, либо был в ладах, но проигнорировал нестыковку, решив, что большинство русских читателей всё равно не разбирается в шариате. Главным было вывести образ как можно более отвратительного эксплуататора трудящихся.

Что изменилось в Бухаре

• Что мы знаем из первой книги: Гюльджан силой затащили в гарем, а Нияз был одним из тех, кого собирались казнить за укрывательство Насреддина.
• Что мы знаем из второй книги: Гюльджан с сыновьями успешно съездила в Бухару к папе Ниязу, погостила там некоторе время и успешно вернулась.
• Что мы ещё знаем: эмир Бухары не отличается ни милосердием, ни отходчивостью. Ходжу Насреддина он пытался отловить и предать казни, хотя тот во владениях конкретно этого эмира Бухары появился впервые и ничем ему насолить не успел.

Между тем совершенно очевидно, что рано или поздно эмир узнает, что вместо Насреддина его люди утопили Джафара. Этот последний был вхож во дворец, и его должны хватиться быстро. Понятное дело, жители Бухары труп ростовщика спрячут, на вопросы о Джафаре будут изображать блаженное неведение, но в приватных разговорах эта тема будет иногда всплывать, а эмирские шпики могут подслушать. Итак, Джафар пропал без вести, тела Насреддина в мешке на дне водоёма не обнаружено, а там, глядишь, и от других владык приходят письма, что-де они Насреддина тоже поймали и казнили. До эмира окончательно доходит, что Ходжа посадил его в галошу, и кто в этом виноват? Разумеется, Арсланбек. Бахтияр втайне ликует и подначивает эмира на решительные меры, поэтому с должности начальника городской стражи снимают Арсланбека, а с самого Арсланбека снимают голову. Эмир ненадолго остывает, но уязвлённое самолюбие требует ещё крови, и «милосерднейший из милосердных» приходит к мысли, что неплохо бы повторно отловить и казнить тех, кто в прошлый заход Насреддина в Бухару означенному возмутителю спокойствия помогал, и кого казнить хотели, но по известным причинам не стали.

И тут оказывается, что восстановить список невозможно. Например, делопроизводство в ведомстве Арсланбека было поставлено из рук вон плохо, и соответствующих бумаг (уже) не существует. Сам Арсланбек мог помнить всех арестантов в лицо, но его уже не спросишь. Рядовые шпионы, которые их выслеживали, могли покинуть службу, или предпочитают молчать — это ж опять придётся рыскать, награда вряд ли будет, им больше всех надо? Сам эмир уж тем более никого не запомнил — с памятью у него, как мы помним, всегда были проблемы, а тут ещё какие-то простолюдины. Короче говоря, наказать хочется, а некого.

Подождав, пока немного остынет царственный афедрон, хитрый Бахтияр предлагает финт ушами. На носу какой-нибудь религиозный праздник, вот в честь этого праздника и объявим:

• Мы знаем, что возмутитель спокойствия и осквернитель ислама Насреддин ушёл от справедливой кары, и помним всех, кто помогал ему во время пребывания его в Бухаре;
• Эмир милостив и всеблаг, и поэтому прощает на сей раз бывших укрывателей Насреддина. Пусть же они расскажут своим друзьям и соседям, как спасло их от гибели милосердие владыки Бухары;
• Но горе всякому, кто впредь поможет означенному преступнику: пощады уже не будет!

Бахтияр на пальцах объясняет, почему при таком раскладе сплошные плюсы, эмир с ним соглашается. Все в выигрыше: эмир тешит себя иллюзией, что ему удалось пропиариться, Бахтияр избавился от давнего соперника и дополнительно укрепил репутацию в глазах эмира, стражники и шпики радуются, что никуда бежать не надо, простые бухарцы посмеиваются в бороду и держат фигу в кармане. Не рад только Арсланбек.