Шерлок Холмс/Великий детектив

Это подстатья к статье Sherlock Holmes. Плашки и навигационные шаблоны тут не нужны.

Шерлок — первый в литературе частный сыщик и детектив-консультант. Он жил в Лондоне по адресу Бейкер-стрит, 221б в конце XIX — начале XX вв. Поначалу Холмс помогал полицейским из Скотланд-Ярда, когда расследование заходило в тупик. Постепенно слава о его способностях распространилась в широких кругах британского общества, и к нему стали обращаться с просьбой о помощи неофициальные лица — от представителей среднего класса до коронованных особ. И далеко не всегда речь шла именно о преступлениях — были исчезновения людей, несчастные случаи, мистификации…

Холмсу довелось заниматься и делами государственной важности. Ему предлагали рыцарское звание, но он отказался. Да и с клиентов деньги он брал далеко не всегда: «Я вижу высшую награду в самой работе, в возможности применить на практике мой метод» («Знак четырёх»). С другой стороны, он справедливо считал, что с богачей можно затребовать большую сумму. Например в рассказе «Случай в интернате», вышедшем в 1904 г., он получил от герцога Холдернесского 6000 фунтов. По нынешним временам (31.12.2016) это 660 000 фунтов или 815 067 долларов США. Ещё раньше, в ходе рассказа «Берилловая диадема», Холмс получает от заказчика 4000 фунтов, из которых только тысяча — гонорар, а остальные три — компенсация расходов сыщика, эту диадему выкупившего. Ну и в «Серебряном», пользуясь инсайдерской информацией, что-то выиграл на скачках. Тот факт, что старина Шерлок смог единовременно и без раздумий выделить такую солидную из личных средств, да ещё и наличными, а не чеком, говорит о его, скажем так, благополучии. Многие ли лондонские обыватели смогут сегодня так запросто расстаться с несколькими сотнями тысяч евро?

Холмс отличался невероятной для обычного человека наблюдательностью. Вкупе с широкими знаниями в практической области (такими, как умение различать образцы почвы из разных районов Лондона, пепел от разных видов табака, шрифт разных газет, ладони людей разных профессий и т. п.) и умением строить цепочки умозаключений это помогало ему на основании мелких деталей делать далеко идущие выводы. Наблюдательность распространяется вообще на всё, например он походя изучил дом, в котором живёт, до последней занозинки.

Ах, да, Холмс и до знакомства с Ватсоном, беспокоился о том, чтобы его метод послужил будущим поколениям. В частности, написал и издал несколько брошюр на любимую тему (всё те же способы отличить пепел, почву, руки), да и собственные дела описывал на бумаге, но их-то уже не публиковал.

Такая необычная подача криминальной тематики, сосредоточенная на внутренней логике расследования, сделала Холмса весьма популярным в Англии и за её пределами героем. Читатели были в восторге, а автор огорчался. Он мечтал о славе писателя исторического жанра. Душу Конан Дойл вкладывал такие серьёзные вещи, как «Торговый дом Герлдстон», исторические произведения «Белый отряд», «Родни Стоун», «Михей Кларк», «Изгнанники», которые считал вершинами своего творческого таланта, а книги про Холмса рассматривал как халтурку для заработка. Время и читатели рассудили всё по-своему…

Конан Дойл планировал убить детектива уже в шестом рассказе, но писателя отговорила мать. Однако в конце концов Шерлок ему настолько надоел, что автор поступил по принципу «Я тебя породил, я тебя и убью». После того, как руками злодея Конан Дойл спихнул великого сыщика в водопад, он надеялся отдохнуть от незваной славы. Не тут-то было! Возмущённые поклонники завалили бедолагу письмами, в которых требовали воскресить своего любимца. В стройные ряды обожателей сыщика затесалась даже королева Виктория. И автору пришлось прогнуться под фанатов — возможно, первому из писателей. Воскрешение произошло без грубого авторского произвола — благо, мёртвое тело публике никто не предъявил. Он уполз — буквально, по отвесной скале. Холмс продолжал свою деятельность вплоть до Первой мировой войны, а потом удалился в тихую сельскую глубинку и стал разводить пчёл.

Кстати, есть мнение, что автору не стоило идти на поводу у читателей: два последних цикла рассказов о Холмсе, написанные по принуждению, не идут ни в какое сравнение с блестящими первыми. Тем не менее, и в двух последних есть по одному рассказу, которые сам писатель относил к двенадцати самым лучшим о своём сыщике: «Дьяволова нога» и «Львиная грива». После «смерти» Холмса было написано и такое популярное произведение, как «Собака Баскервилей». Однако существует небесспорная, но любопытная версия, согласно которой Конан Дойл всё же «расправился» с нелюбимым героем — и куда более тонким способом, чем простое убийство (В. Щепетнёв, «Подлинная история Баскервильского Чудовища»). Великий Холмс, оказывается, сел в лужу…

Холмс утверждал, что в основе его логики лежит дедукция. Забавно, но из-за своей нелюбви к отвлечённым знаниям он ошибся сам и запутал миллионы людей. На самом деле дедукция — метод мышления, при котором частное заключение выводится из общего. Шерлок же использовал абдукцию — вид редуктивного вывода с той особенностью, что из посылки и заключения вытекает вторая посылка. Это научный метод, в основе которого лежит идея детерминизма — «каждое явление имеет свою причину».

С другой стороны, Холмс прекрасный логик и пользуется разными методами. Дедуктивный метод он применяет, например, в «Знаке четырёх», и объясняет смысл: если одна из версий кажется слишком маловероятной, но остальные невозможны даже теоретически, значит верна именно она. Но из практических соображений Холмс может отказаться и от дедукции. В «Серебряном», например, Холмс отвергает версию, согласно которой подозреваемый принёс с собой снотворное чисто случайно, не зная, что на ужин будет та самая баранина под чесночным соусом — слишком маловероятна, а другие возможны отнюдь не теоретически. А ещё Холмс очень и очень котирует метод индукции — если стольким-то событиям соответствуют определённые признаки, то почему бы похожим признакам не соответствовать похожему событию? Тут сыщику как раз приходится предполагать, но он частенько попадает отнюдь не пальцем в небо. Именно поэтому Холмс включает в три главных качества детектива, помимо наблюдательности и логики, именно практический опыт, так сказать базу данных — чем дольше он работал, тем увереннее предполагал (да и исключительные случаи перестали для него быть исключительными).

Высокий, худощавый, но при этом физически крепкий субъект, который может руками разогнуть кочергу и занимается боксом. Впрочем, сам он как-то упоминает, что у него «исключительно сильные пальцы», а вся остальная мускулатура, видимо, просто поддерживается в форме. Его серо-стальные глаза отражают свойственное настоящему джентльмену бесстрастие и сильную волю. Канонический Холмс выходил из себя лишь дважды: когда находился под воздействием галлюциногенов и когда подстрелили Ватсона.

Обладатель блестящего аналитического ума, он не получил специального образования, но активно занимался самообразованием. Например, он хороший химик — нашёл реактив, который осаждается только гемоглобином. А когда понадобится, Шерлок и цитатами из Библии шпарит похлеще богослова, и в географии кого угодно за пояс заткнёт, и в знании политических реалий далёкой Богемии отметится. А если он что-то не помнил навскидку, то на этот случай у Холмса имелась картотека и коллекция, в которой он хранил образцы табачного пепла, волос и отпечатков пальцев.

Что касается познаний из серии «всякий культурный человек должен знать», то в начале знакомства в «Этюде в багровых тонах» Уотсон, исследуя знания Холмса в разных областях знаний, приходит к выводу: знаний литературы и философии — никаких. Шерлок бравировал: якобы он знает лишь то, что нужно для работы. А поскольку астрономия для этого не нужна, то какая разница, вращается Земля вокруг Солнца или наоборот? Впрочем, позже он всё-таки проявил себя культурным крутым. В «Собаке Баскервилей» он пригласил Уотсона на «Гугенотов» (в советской экранизации — на «Волшебную флейту»), в «Этюде в багровых тонах» хотел попасть на концерт и послушать Норман Неруду. Также он неоднократно упоминал в общении с Уотсоном разных писателей. В «Знаке четырёх», во время пробежки с ищейкой, герои (с подачи Холмса!) обсуждают труды Жан-Поля и Томаса Карлейля (особо интересно, что в «Этюде» как раз фамилия Карлейля приводилась как пример литературного невежества сыщика). Да и политикой он интересуется куда сильнее, чем это полагает Уотсон в первой книге. А ещё у него очаровательное хобби — игра на скрипке, и когда он не мешает своей скрипкой спать всей Бейкер-стрит, может убаюкать Уотсона.

Гениальный сыщик также имел другие привычки, не столь полезные. Например, он курил трубку Peterson. Но это ещё ничего! Куда хуже, что в отсутствие интересных дел он разнообразил свою жизнь наркотиками.

Три раза в день в течение многих месяцев я был свидетелем одной и той же сцены:
— Что сегодня, — спросил я, — морфий или кокаин?
— Кокаин, — ответил он. — Семипроцентный. Хотите попробовать?
— Благодарю покорно! Мой организм ещё не вполне оправился после афганской кампании. И я не хочу подвергать его лишней нагрузке.
— Возможно, вы правы, Уотсон, и наркотики вредят здоровью. Но зато я открыл, что они удивительно стимулируют умственную деятельность и проясняют сознание. Так что их побочным действием можно пренебречь.
— Но подумайте, какую цену вы за это платите! Я допускаю, что мозг ваш начинает интенсивно работать, но это губительный процесс, ведущий к перерождению нервных клеток и в конце концов к слабоумию. Вы ведь очень хорошо знаете, какая потом наступает реакция. Нет, Холмс, право же, игра не стоит свеч! Как можете вы ради каких-то нескольких минут возбуждения рисковать удивительным даром, каким природа наделила вас? Поймите, я говорю с вами не просто как приятель, а как врач, отвечающий за здоровье своего пациента.

— Мой мозг бунтует против безделья. Дайте мне дело! Дайте мне сложнейшую проблему, неразрешимую задачу, запутаннейший случай — и я забуду про искусственные стимуляторы. Я ненавижу унылое, однообразное течение жизни. Ум мой требует напряжённой деятельности.

— «Знак четырёх»

Однако по канону это не мешает ему оставаться гением. В годы, когда писал Конан Дойль, эти препараты считались отличными средствами от нервного истощения и меланхолии и вполне свободно выписывались врачами. Особенно они рекомендовались людям, которые были заняты сложной умственной работой; тем не менее, отношение Уотсона (и, через него, самого автора) к увлечению наркотиками — однозначно негативное. Кроме того, наркота упоминается в «Этюде в багровых тонах» (Уотсон, тогда только познакомившийся с Холмсом, пишет, что «мог бы заподозрить его в пристрастии к наркотикам, если бы размеренность и целомудренность его образа жизни не опровергала подобных мыслей»), «Человеке с рассечённой губой» (Холмс, который вёл расследование в притоне, шутил с Уотсоном — мол, вообразили себе, что я после кокаина на опиум подсел?) и «Пропавшем регбисте» (Уотсон в конце концов добился, что Холмс завязал с наркотиками).

Зато столь естественное средство получения приятных ощущений, как секс, он не практиковал. Из всех женщин его привлекала только Ирэн Адлер, и то не как представитель противоположного пола, а как достойный противник и мыслитель. (Ну, и королева — в порядке лояльности). Что же до влечения к представителям своего пола, эта тема популярна в анекдотах и фанфиках, но автор не давал никаких поводов к таким домыслам.

У сыщика были и другие весьма полезные в его деле качества. Например, он обладал выдающимся актёрским талантом, мастерски управляя жестами, голосом и мимикой. маскировки ему не нужен был грим. Смена одежды, очки, парик, имитация хромоты или сутулости — вполне достаточно в туманном и освещённом газом Лондоне того времени: человека не узнать. Холмс регулярно обманывал и доктора Уотсона, и миссис Хадсон, не говоря уже обо всех прочих.

Тонкий психолог, Холмс зачастую выступал как живой детектор лжи. При этом любил до самого конца скрывать от окружающих ход своих мыслей, а потом эффектно рассказывал о них POV’у.

С клиентами и Уотсоном он общался вполне благожелательно. А вот с коллегами-криминалистами (тем же Лейстредом) ШХ периодически проявлял себя как благовоспитанный козёл. Им доставалось на орехи, причем в безукоризненных выражениях:

— Умозаключениями и предположениями мы уже занимались предостаточно. — Лестрейд подмигнул мне. — Я считаю, Холмс, что довольно трудно работать с фактами, развивая при этом теории и фантазии.

— Вы правы, — с наигранной скромностью ответил Холмс, — вам действительно трудно работать с фактами.

— Тайна Боскомбской Долины

Он умел находить общий язык с разными людьми, адекватно оценивая их интеллектуальный уровень. Например, он завёл знакомства среди уличных мальчишек, которых использовал как агентов (ну кто обратит внимание на маленького оборвыша?), и при этом всегда был честен с ними, никогда их не обижал. В свою очередь, они его уважали и, кажется, даже любили.

Читатели, а потом и зрители, тоже его очень любят, несмотря на то, что он — герой-социопат! Холмс признавался, что был бы величайшим преступником, если бы не принципы, которые повелевают ему бороться с преступностью. И ярко выраженный эксцентрик. Склонен к нетрадиционным методам расследования, что иногда обыгрывалось в адаптациях. Кроме того, он скромен — неоднократно оставался «в тени», а слава за расследованные им громкие дела доставалась полицейским.

Ещё народ любит цитировать его фразу «Элементарно, Ватсон!» На самом деле субверсия: эту фразу, которая пошла в люди с экранов и ассоциируется с викторианским собратом Капитана Очевидности, книжный Холмс ни разу не говорил. При этом из уст сыщика более десятка раз звучит «Элементарно!», и Холмс постоянно говорит Уотсону: «Мой дорогой Уотсон!», а в рассказе «Горбун» фразы «Элементарно» и «мой дорогой Уотсон» находятся всего через абзац друг от друга. Настоящие же коронные фразы книжного Холмса — «Это не лишено интереса» и «Вы знаете мои методы» — куда менее известны. Также он говорил «Вы смотрите, но не видите!», «Это дело на три трубки!», «Грубейшей ошибкой является построение теорий до того, как станут известны все факты!»

Каноническим иллюстратором книг про Холмса стал Сидни Пэджет. Именно ему мы обязаны холмсовой охотничьей шляпой с двумя козырьками. В оригинале такая кепка была однажды описательно («кепка-ушанка для путешествий», в русском переводе «дорожный картуз»/«дорожная шляпа») упомянута там, где и подобает — далеко от цивилизации. Пэджет рисовал Холмса в такой кепке где-то в поезде и лишь один раз в Лондоне (на иллюстрации к «Пустому дому»). По тогдашней моде она предназначалась исключительно для сельской местности; в городе её не мог носить даже такой эксцентричный джентльмен, как Холмс. И на иллюстрациях других современников автора этот головной убор появляется, лишь когда сыщик отправляется в глубинку. Но более поздние иллюстраторы и адаптаторы, не знавшие тонкостей викторианской моды, посчитали, что сыщик носил её всегда. Правда, что сыщик носил в городе, не говорится. Наверно, обычную шляпу или котелок. (Хотя это мелочи. Рассказы про Холмса написаны немалым количеством авторов, и главное их правило — рассказ претендует на каноничность, если прямо ему не противоречит).

Прототипом Холмса считается Джозеф Белл — хирург из Эдинбургской больницы, ассистентом которого в течение нескольких лет был А. Конан Дойл.

У Белла, худого, жилистого, смуглого человека, были острый, пронизывающий взгляд, орлиный нос и высокий, резкий голос. Сидя, откинувшись в кресле, сложив руки, он быстро отмечал характерные особенности пациентов, которых Дойл, назначенный им амбулаторным клерком, вводил в его комнату, и сообщал студентам и ассистентам что-нибудь вроде: «Господа, я не могу сказать точно, кто этот человек — резчик пробки или кровельщик. Я вижу лёгкое callus, или затвердение, на одной стороне его указательного пальца и лёгкое утолщение на внешней стороне большого пальца. А это точный признак обеих профессий». Другой случай был проще:

«Я вижу, вы злоупотребляете спиртным. Вы даже носите фляжку во внутреннем кармане вашего пальто». Третий пациент с открытым ртом слушал, как Белл, заметив: «Вы, я вижу, сапожник», повернулся к студентам и обратил их внимание на то, что брюки пациента были порваны с задней стороны штанины под коленом, где он зажимал выколотку, что характерно только для сапожников. Один диагноз Белла произвёл на Дойла такое впечатление, что тот помнил его всю жизнь.

— Итак, вы служили в армии.
— Да, сэр.
— Демобилизовались недавно?
— Да, сэр.
— Шотландский полк?
— Да, сэр.
— Унтер-офицер?
— Да, сэр.
— Служили на Барбадосе?
— Да, сэр.

— Видите, господа, — объяснил Белл студентам. — Это вежливый человек, но он не снял шляпу. В армии головной убор не снимают, но он бы привык к гражданской жизни, если бы демобилизовался давно. В нём чувствуется властность, и он явно шотландец. Что же касается Барбадоса, то он пришёл по поводу элефантиаза, а это — заболевание, свойственное Вест-Индии, а не Англии.

— (Хескет Пирсон «Конан Дойл. Его жизнь и творчество». — М., 1989, С. 282)

Другим прототипом может считаться сам автор. Он дважды спасал от тюрьмы невиновных людей, причём в одном случае это был сын индийца и англичанки, к которому относились предвзято.

Американский актёр Уильям Джиллетт более 1300 раз сыграл роль Холмса в немом кино и на сцене.

• Детская неуязвимость — субверсия: Холмс не расследует убийств детей, однако в произведении «Знак четырёх» он произносит: «Самая очаровательная женщина, какую я когда-либо видел, была повешена за убийство своих троих детей. Она отравила их, чтобы получить деньги по страховому полису».
• Знают именно за это.
  • Пёстрая лента — это змея.
  • Холмс не погиб в Рейхенбахском водопаде. И в каждой новой экранизации главная интрига — как именно он там выжил.
  • А вот «Собаке Баскервилей» повезло: в чём дело и кто виноват, рассказывают разве что в анекдоте про фразу «ваша собака светится здоровьем», вместо этого все говорят про «овсянку, сэр», которой к тому же не было в книге.
    • Создатели BBCшной экранизации, впрочем, всё равно подстраховались, сделав книжного преступника подозрительным, но невиновным… Точнее, невиновной.
  • В меньшей степени — что кровавая надпись сделана кровью убийцы с повышенным давлением.
  • Майкрофта Холмса знают в основном как единственного человека, который превосходит Шерлока как детектив, но не пользуется этим.
  • А про инспектора Лестрейда знают только то, что он никто в сравнении с Холмсом. Книжный же Лестрейд довольно неплохой сыщик (лучший в Скотленд-Ярде после Грегсона; а как оперативник, так и вовсе умница). Зато про реально никакущего Этелни Джонса никто толком не знает, его отвратительные качества Лестрейду и приписывают (виновны экранизации).
  • А ещё Холмс был влюблён в Ирэн Адлер. Наверное.
• Ни один город не пострадал — аверсия: в цикле про ШХ отражена реальная география Великобритании. Бейкер-стрит существует на самом деле. Чего уж обижаться?
  • Правда, дома номер 221Б на оной Бейкер-стрит во время деятельности знаменитого сыщика не было. Но ничего, понадобился — организовали. Между домами 235 и 243. Находящийся в том же здании магазинчик сувениров вообще имеет адрес Бейкер-стрит, 230 — но кого, в сущности, это волнует?
• Отсылка — Владимир Савченко, «Похитители сутей». Высокопоставленный инопланетный следователь высочайшего галактического класса на Земле волен назваться и принять такой облик, как ему заблагорассудится. Вот и решил он объединить имена сразу трёх известных литературных сыщиков — Порфирий Петрович Холмс-Мегрэ.
• Холмс обожает до последнего скрывать свои профессиональные секреты от окружающих, даже от Уотсона. Это не только эффектно, но и эффективно:
  • В рассказе «Шерлок Холмс при смерти» он имитирует заражение смертельной болезнью, чтобы поймать преступника-отравителя, и не ставит Уотсона в известность, потому что иначе он не смог бы достоверно сыграть.
    • В рассказе ему это сошло с рук, а вот в радиоадаптации Уотсон таки выдал реакцию «Что за фигня, герой?»
  • «Пустой дом»: пока Холмс три года скрывался, Уотсон искренне считал его мёртвым. А скрывался он потому, что за ним могли охотиться приспешники Мориарти.

А после Первой мировой он отказался от блестящей карьеры сыщика в Лондоне и уехал в глубинку разводить пчёл.

Очень личная жизнь Шерлока Холмса: Как литературный герой вырвался из книг в реальную жизнь

Когда Конан Дойл создавал своего знаменитого персонажа, он и подумать не мог, что тот заживёт буквально своей отдельной жизнью. И речь не об экранизациях, в которых образ знаменитого сыщика переосмысляли много раз. Речь именно о том, что творилось ещё при жизни Дойла.

Дойл понял, что утратил обычную писательскую власть над жизнью своего персонажа, в тот момент, когда Холмса не удалось убить — что, казалось бы, способен сделать любой создатель со своим литературным творением. Вопреки воле Дойла сыщик выжил и продолжил распутывать сложнейшие дела — такова была воля лично королевы Виктории, против которой пойти писатель не осмелился.

Но ещё раньше почтальоны Лондона принялись сходить с ума, разыскивая дом на Бейкер-стрит, где должен был проживать мистер Холмс. Туда приходило множество писем — но на Бейкер-стрит просто не было дома с номером, который был указан на конвертах. Письма приносили кому угодно: лично Дойлу, в Скотланд-Ярд, медику Джозефу Беллу, про которого кто-то написал, что он «и есть Холмс», то есть — прототип сыщика, и просто в случайные дома на Бейкер-стрит с похожим номером.

Самое первое известное письмо пришло от американского табачного торговца: его очень заинтересовала монография мистера Холмса о ста сорока видах табачного пепла и он спрашивал, в каком издании её искать. Так Конан Дойл узнал, что Холмс живёт своей параллельной жизнью, без шуток делая научную карьеру. Естественно, монографии не существовало, упоминание о ней вложил в уста своему герою сам Дойл в одном из рассказов, но если реальные люди, из плоти и крови, уверены, что некая книга или статья существует, и ссылаются на неё, то, получается, она, некоторым образом… существует.

Дальнейшие письма чаще всего содержали просьбы помочь с тем или иным преступлением, поймать убийцу, вернуть украденное, наказать обидчика. Хотя действие книг происходит в конце XIX в., многие безо всяких сомнений писали Холмсу и в 1930-х, и в 1960-х годах. К тому времени Бейкер-стрит уже достроили, и адрес (если выкинуть из него букву после номера дома) принадлежал банку. В банк они и приходили, так что в конце 1940-х там даже учредили должность секретаря по письмам Холмсу. Письма приходили и в 1980-е годы!

Но Холмс существовал не только как адресат тысяч посланий. После смерти автора он продолжал свои приключения — теперь на страницах дешёвых книжонок, которые продавались уличными торговцами — и, надо сказать, сильно изменился в привычках, полюбив боксировать не от случая к случаю, а налево и направо, просто в качестве решения любой вставшей перед ним проблемы. Так видели Холмса многочисленные плагиаторы, наживавшиеся на образе, созданным Дойлом. Небогатым лондонцам нравилось.

Кроме того, по легенде, некий британец ещё в 1920-х годах проехался по небольшим городкам США, выдавая себя за Шерлока Холмса и очень успешно проводя лекции по раскрытию преступлений и особенно по артистическому переодеванию в разных персонажей. Вероятно, этот «Холмс» и был актёром, поскольку в части своего шоу, посвящённого преступлениям, он просто пересказывал сюжеты из книг Дойла, ничего не добавляя от себя. Саму же идею лекций он мог взять у реального французского сыщика Видока, который приезжал в Британию, чтобы немного поживиться на популярной демонстрации техники «полицейского переодевания».

Кроме того, когда прошла мода на Наполеонов, в психиатрических клиниках, помимо актуальных деятелей политики, появились и Холмсы. Многие из них даже не говорили по-английски и жили очень далеко от Британии.

Другая легенда гласит, что часть писем на имя Холмса действительно способствовала раскрытию преступлений. В них содержались свидетельства очевидцев разных неприятных дел, не желавших привлекать внимание полиции к своей персоне, или сведения о конкретных преступниках. Такие письма банк с Бейкер-стрит перенаправлял в Скотланд-ярд.

В 1985 г. в Британии была опубликована подборка самых странных писем к Шерлоку Холмсу. По ним видно, что Холмса, символ, казалось бы, прагматичного и рационального мышления, многие считали в том числе и экспертом по паранормальным делам. Можно посмеяться над этими людьми, но стоит вспомнить, что Конан Дойл, создатель Холмса, сам, казалось бы, большой радетель логики, науки и прогресса, увлекался спиритизмом и верил в фей. Возможно, попадись ему в руки письмо, в котором сообщалось, что вампиры носят в глазах солнцезащитные линзы, или о таинственном доме, неправильно отбрасывающем тень, и у нас был бы рассказ о Холмсе, выводящем на чистую воду злокозненное привидение.

Тем временем Холмс продолжает жить своей жизнью, и сейчас на Бейкер-стрит действительно стоит его дом. С обстановкой, которая так хорошо знакома читателям Дойла по его рассказам о гениальном сыщике.

Факты из книг о Шерлоке Холмсе, которые часто проходят мимо внимания читателя

В кино всё чаще Холмса стали делать малоэмоциональным мужчиной, эдаким ходячим чистым разумом. Но у Дойла он как раз постоянно проявляет эмоции, которыми, видимо, нередко переполнен. Азарт – во время исследований и расследований, гордость и радость – когда что-то удалось, нежность, раздражительность, тревогу, грусть… И ещё его привычка импровизировать мелодии на скрипке, по свидетельству Уотсона, всегда даёт возможность отследить его настроение – то радостное, то печальное.

А ещё Холмс довольно откровенно склонен к театральности. Представляя врачу, которого он впервые видит в жизни (собственно, Уотсону) новый, уникальный по эффективности химический реагент, Холмс театрально всплескивает руками, отвешивает поклоны и тому подобное. Часто он так же красуется перед полицейскими, очевидно нарочно приберегая самую эффектную подсказку на самый эффектный же момент.

Дом себе Шерлок присмотрел на Бейкер-стрит. К моменту действия первой книги о Холмсе там уже не жила английская аристократия, как прежде, но улица по-прежнему принадлежала довольно дорогому для проживания району. Конечно, дом, где джентльменам могут сдать только две спальни и одну гостиную, не назовёшь роскошным, но с учётом расположения он всё равно был, скажем так, вариантом не для студентов. Ещё в том же самом рассказе, где Уотсон только начинает с ним жить, Холмс спокойно выманивает золотыми монетами нужные ему сведения. Уотсон себе такого, например, на своей государственной пенсии позволить не может.

Другими словами, Холмс искал товарища по квартире вовсе не из-за дороговизны подходящего ему жилья. Он мог снять или комнату в районе подешевле, или (судя по лёгкости, с которой он расстаётся с деньгами) в одно лицо. Экономическая сторона была только предлогом. Можно только предполагать, зачем сыщику понадобился сосед. Впутывать его в случае, когда нужна дополнительная пара глаз? Поражать воображение – ведь Холмс, как мы помним, склонен к театральности? Или он не такой уж сухарь-одиночка и ему на самом деле надо время от времени с кем-то болтать?

Кстати, в университете у Холмса тоже был только один друг – тот самый, чей терьер попытался искусать молодого Шерлока по дороге в церковь. Возможно, Холмсу трудно устанавливать с людьми контакт, если речь идёт о каких-то постоянных отношениях, вроде дружбы или любви.

Да, Шерлок читает Уотсону настоящую лекцию о том, как можно засорить чердак ненужным хламом, вроде рассказов Диккенса или представлений о строении солнечной системы. Но это, похоже, снова его характерное позёрство. Позже мы видим, что он легко цитирует Гёте, настолько увлечён литературой, что читал даже переписку Санд и Флобера, выпускает монографию по теории и истории музыки… В общем, среди его знаний полно непрактичных, несмотря на рисовку перед товарищем.

Кстати, читает Холмс не только классику. Показателен диалог Шерлока и Джеймса (в Британии в быту использовалось второе имя, а не первое – вот почему Джона Уотсона жена зовёт «Джеймсом»). Холмс развенчивает любимых литературных героев Уотсона. Из их разговора мы узнаём, что сыщику было легко склонить врача к соучастию в своих расследованиях – ведь Уотсон был большим поклонником модных детективных историй. А ещё – что сам Холмс тоже их читал в количестве достаточном, чтобы свободно рассуждать о героях.

К слову, сами книги о Холмсе и его приёмы нешуточно опирались на книги Видока, французского сыщика первой половины XIX в., которого высоко ценили и в Британии. Так же, как Видок, Холмс много прибегает к переодеваниям и так же любит максимально систематизировать сведения о преступниках и преступлениях. Кстати, некоторые криминалистические приёмы Видока сильно предвосхитили работу полиции будущего. В своей книге «Гении сыска», например, писатель Даниэль Клугер приводит сведения, что Видок даже предлагал использовать работу с отпечатками пальцев.

О своих родственниках он упоминает не слишком много. Его семья по происхождению – помещичья. Его старший брат, Майкрофт, которому, видимо, и отошли как источник пассивного дохода поместья предков, работает в британском правительстве. Возможно, он выплачивает Холмсу определённое содержание, что и делает того способным равнодушно относиться к сумме своего гонорара – Холмс не меняет её годами и не увеличивает, когда речь идёт о сложных делах. Впрочем, с простыми он и не связывается.

Известно также из утверждений самого Холмса, что его бабушка была француженкой, сестрой живописца Ораса Верне. Позже, когда Уотсон продаёт докторскую практику в Кенсингтоне, её покупает как раз кузен Холмса, молодой врач Вернер. Возможно, Холмс этому поспособствовал.

Холмса принято считать женоненавистником – и снова из-за одного монолога, в котором он признаётся, что женщин не понимает и они его раздражают. Но, как уже установлено, Холмс позёр. На деле он очень тепло относится к женщинам – искренне волнуется за своих клиенток, например (и явно, явно больше, чем за клиентов). Он – поклонник чешской скрипачки Вилмы Норман-Неруды и уделяет ей немало слов восхищения. Конечно, речь идёт о восхищении её талантом, но подлинный женоненавистник постарался бы женские достижения умалить.

Но до его сердца смогла достучаться только одна женщина, Ирен Адлер. В наше время осторожно предполагают, что Холмса могли так волновать женщины, что он их буквально боялся и завести роман ему было ещё труднее, чем завести друга. В таком случае неудивительно, что объектом сердечной привязанности он выбрал одну из максимально недоступных ему женщин. Это позволяло переживать влюблённость и не делать никаких шагов навстречу.