Маски (Король в Жёлтом)
Маски — повторяющийся мотив в «Желтых мифах»: в пьесе упоминаются Бледная Маска и Король в Жёлтом, которого просят снять маску на балу-маскараде.
Описание[править]
Маска появляется в произведении «Маска у окна».
Лицо мистера Уэйка («Сновиденной Пиявки») описывается как восковая маска, а у мистера Уайльда восковые уши, которые соответствуют его жёлтому лицу.
Во время болезни персонажа Алека в «Маске», он видит, как его лицо, названное маской, отделяется от головы:
«Маска самообмана больше не была для меня лишь маской, она стала частью меня. Ночь приподнимала её, обнажая скрытую под ней истину; но кроме меня её никто не мог видеть, и с рассветом маска сама собой возвращалась обратно. Эти мысли мелькали в моём смятённом сознании, когда я лежал больной, но они были безнадёжно спутаны видениями тяжёлых как камень белёсых существ, копошащихся в бассейне Бориса, и головы волчьей шкуры на ковре, скалящейся на Женевьеву, которая лежала рядом и улыбалась. Я думал о Короле в Жёлтом, облачённом в фантастических цветов изорванную мантию, и печальном плаче Кассильды — „Не на нас, о Король, не на нас!“ Изо всех сил я лихорадочно пытался отогнать от себя эти мысли, но видел озеро Хали, гладкое и прозрачное, не было ни волн, ни ветра, который бы их поднял, и видел башни Каркозы позади луны. Альдебаран, Гиады, Алар и Хастур скользили в разрывах облаков, которые колебались словно фестончатые лохмотья Короля в Жёлтом.»
«Маски» — название одного из стихотворений цикла «Жёлтые платья», а также не связанного с ним стихотворения.
На самом деле, тема масок затрагивалась ещё до Чемберса.
Так, в отрывке пьесы из «Маски», а также в «Зелёной комнате» из «Рая Пророков» Чемберса, как и в самих их названиях, сложно не заметить сюжетные мотивы, символы и элементы рассказа Эдгара По «Маска Красной Смерти» (Masque of the Red Death), написанного в 1842 году. Его сюжет повествует о принце Просперо, устроившем в своём замке бал-маскарад, в то время как на его землях свирепствует страшная Красная Смерть. Макабрическое веселье разворачивается в семи комнатах замка, каждая из которых украшена в своей цветовой гамме, но когда в последней комнате с чёрными драпировками и алыми витражами гробоподобные часы отбивают полночь, в толпе танцующих возникает незнакомец:
«Фигура была высокой и худой, закутанной с ног до головы в погребальные одеяния. Маска, скрывавшая лицо, напоминала застывший лик мертвеца, и казалось, что даже при пристальном взгляде на неё невозможно раскрыть обман. Это ещё могло быть снесено безумными гуляками и даже одобрено ими, но гость зашёл слишком далеко, дерзнув принять облик Красной Смерти. Все его одежды были в крови, а широкий лоб и черты лица покрыты багровым ужасом.»
Разъярённый костюмом неизвестного гостя, принц Просперо бросается на него с кинжалом, требуя снять маску, но оказывается, что на нём нет маски, как нет и физического тела под окровавленным саваном, поскольку сама Красная Смерть явилась на бал, чтобы утвердить своё верховное владычество. Предпосылки этой готической истории, воплощающей мотивы danse macabre, можно встретить в двух других произведениях По, написанных в 1835-ом. Первое из них притча «Тень» (Shadow), рассказывающая о друзьях, что укрылись в охваченном чумой городе Птолемаисе, один из них уже мёртв, но остальные продолжают пировать, пока не появляется древняя Тень, предвещающая погибель всему живому тысячами голосов мёртвых. Второе же произведение По называется «Король Чума» (King Pest) и повествует о паре матросов, что забредают в чумные кварталы Лондона, где попадают на хмельную пирушку Короля Чумы с его свитой, в чьих аллегорических образах воплотилась сама чума и другие гибельные болезни. Таким образом, именно в «Маске Красной Смерти», благодаря предшествующим ей рассказам, По удалось создать впечатляющие по своей силе образы и добиться необычайно напряжённой атмосферы, о чём Лавкрафт заметил:
«Рассказ „Маска Красной Смерти“, басня „Безмолвие“ и притча „Тень“, несомненно, являются поэзией, во всех смыслах этого слова, за исключением метрики, и берут большую частью своей силы в звуковой каденции визуального образа.»
Изданный в 1896-ом текст пьесы Альфред Жарри посвятил своему парижскому другу, писателю-символисту Марселю Швобу, который годом позже опубликовал собственный сборник «Король в золотой маске» (Le Roi au masque d’or), получивший название по вошедшему в него одноимённому рассказу. Его сюжет повествует о королевстве, чей правитель и все его подданные, священники, шуты и наложницы, по завету предков вынуждены носить маски, скрывающие их лица. И никто не смеет приблизиться к трону короля без маски, даже лица на портретах его предков в галерее скрыты масками, а во всём дворце нет ни единого зеркала. Но однажды во дворце появляется старый слепой бродяга, не носящий маску, который нарушает заведённый порядок и поселяет в душе короля смятение. Тогда-то и открывается страшная истина — скрытое под изящной золотой маской лицо правителя, как и всех его предшественников, изуродовано проказой:
«Молодая девушка с удивлением коснулась пальцами края металлической царской маски. Однако король в нетерпении расстегнул крючки её застёжки, маска скатилась в траву, и тогда девушка, закрыв руками глаза, издала крик ужаса. В следующее же мгновение она выбежала из-под сени деревьев, прижимая к груди веретено с пряжей. Крик девушки отозвался болью в сердце короля. Он побежал по берегу, склонился к воде ручья, и уже с его собственных губ сорвался хриплый стон. В тот момент, когда солнце скрылось за холмами, окрасив горизонт синими сумерками, он увидел бледное лицо, распухшее, с покрытой коростой мерзкой бугристой кожей, и, вспомнив книги, он понял, что прокажён.»
Король, не в силах вынести этого проклятия и понимая, что всю жизнь он провёл во лжи, обманываясь сам и окружённый обманом придворных, впадает в безумие:
«Король поднял свою золотую маску, и, стоя на чёрном престоле, среди суеты и стенаний, вонзил в глаза боковые крючки её застёжек с криком боли и страдания, чтобы в последний раз красный цвет расцвёл перед ним, и поток крови обагрил его лицо, руки и ступени мрачного трона. Он разорвал свои одежды, пошатываясь, спустился по лестнице, и, растолкав застывших в немом ужасе стражей, побрёл одиноко во тьму ночи.»
Оставив царство, слепой и безумный король скитается много дней, пока не встречает девушку с колокольчиками, служащими предупреждением того, что она тоже прокажённая. Вместе они отправляются в город Отверженных (la cité des Misérables), но лишь король достигает его врат, где старый слепой бродяга приветствует путников, как падает замертво. Решая омыть его окровавленное лицо, девушка снимает маску и обнаруживает, что слёзы и страдания исцелили короля, принеся искупление и освобождение от лжи и наследственного проклятия:
«Должно быть кровь, пролившаяся из его глаз, излечила болезнь. И он умер, думая, что всё ещё носит несчастную маску. Но теперь он сбросил все маски из золота, проказы и плоти.»
В образах и символах рассказа Швоба, в его игре с масками, можно заметить определённые мотивы «Маски Красной Смерти» По, что не случайно, ведь творчество писателя, переведённое на французский Бодлером, Швоб открыл для себя ещё в ранней юности и проникся его влиянием на всю жизнь. Так, обезображенное бледное лицо короля подобно маске, которую он не может сбросить вплоть до своей смерти, как этого не могла сделать сама Красная Смерть, поскольку напоминавшая застывший лик мертвеца зловещая маска была её истинным лицом. И точно так же Бледная Маска является ликом Короля в Жёлтом, а его появление как Незнакомца или Фантома Истины перед Кассильдой и Камиллой играет ту же роковую роль, что и появление старого слепого бродяги у Швоба, открывающего королю страшную истину скрытых под масками лиц. В самом же построении текста и развитии сюжета рассказа, в том, как король становится слепым обезумевшим бродягой, прозревающим под маской лжи истину мира, и приходит в город Отверженных, где снова встречает старого бродягу, можно заметить использование тех же сюжетных рефренов и внутренней симметрии, что и в произведениях Чемберса.
Сам же Швоб умер в 1905-ом после продолжительной болезни кишечника и пневмонии, Жарри пережил его всего на пару лет, скончавшись в 1907 году от туберкулёза, осложнённого последствиями алкоголизма и употребления эфира. Даже перед смертью, не изменяя своему пристрастию, он попросил бутылку вина, а после, на вопрос врача о том, что ещё могло бы облегчить его страдания, бледный и исхудавший словно призрак, но не утративший чувства юмора, Жарри попросил зубочистку. Тогда же в 1906-ом во Франции скончался и другой эфироман, яркий представитель проклятых поэтов и эпохи декадентства, журналист, поэт-символист и романист Поль Дюваль, более известный как Жан Лоррен. В 1895 году в своём сборнике «Впечатления и воспоминания» (Sensations et souvenirs) он опубликовал «Истории пьющего эфир», которые начал писать, вдохновившись творчеством По и произведениями членов «Le Club des Hashischins», в особенности сборником Бодлера «Искусственный рай» (Les Paradis artificiels) 1860-го, посвящённым наркотикам и поэзии, и во многом предвосхитившим психоделические опусы последующего столетия.
Из вошедших в цикл Лоррена мистических рассказов особого внимания заслуживают три, события которых развиваются в карнавальную ночь на Марди Гра. Первый называется «Один из них» (L’un d’eux), рассуждая о зловещей силе масок, его рассказчик вспоминает произошедший с ним странный случай, когда задержавшись праздничной ночью в Париже, он повстречал человека в необычном костюме, бесцельно бродившего по тёмным улицам города. Но, чем дольше рассказчик наблюдал за ним, тем больше убеждался в том, что под просторной накидкой с зелёным капюшоном и серебряной маской скрывается не человек, а сам Дух маски. Во втором рассказе, названном «Странное преступление» (Un crime inconnu), описывается происшествие в отеле близ парижского вокзала Сен-Лазар, свидетелем которого становится рассказчик. Наблюдая за парой мясников, поселившихся в соседнем номере, он видит, как костюм одного, состоящий из чёрного до́мино, зелёного капюшона и серебряной маски, доводит второго до безумия. И, хотя, это видение оказывается лишь сном, в котором воплотились кошмары, преследующие самого рассказчика, в номере отеля действительно обнаруживается сумасшедший — один из тех самых мясников.
Третий же рассказ Лоррена «Пустота под маской» (Les trous du masque) не только продолжил мотивы предыдущих, но и вобрал в себя образы «Маски Красной Смерти» По, а также предвосхитил «Bal Macabre» Густава Майринка, «Изгоя» и «Празднество» Лавкрафта. Его рассказчик вместе с другом отправляется на костюмированный бал, устроенный тайным обществом, но праздничный вечер превращается в кошмар, у всех участников которого, включая самого рассказчика, под масками и капюшонами оказывается лишь пустота:
«Что если я такой же как они? Если я тоже перестал существовать, и под моей маской нет ничего — ничего, кроме пустоты! Я бросился к одному из зеркал. Передо мной стояло кошмарное существо в серебряной маске и тёмно-зелёном капюшоне, увенчанном чёрными лилиями. То был я сам, поскольку узнал движение собственной руки, когда откинул капюшон. Охваченный ужасом, я издал громкий крик, ибо под серебряной маской не было ничего, кроме складок ткани капюшона, собранных вокруг пустоты. Я был мёртв, и я…
— И вы опять пили эфир, — прозвучал у самого моего уха голос де Жакеля. — Единственный способ обмануть скуку, в ожидании меня.»
Так, вместе с осознанием страшной истины, рассказчик пробуждается в своём доме, где уснул после употребления эфира, решив таким образом скрасить время в ожидании друга. Но его пробуждение означает, что поездка ещё только предстоит, и сон, возможно, как и в предыдущем рассказе, окажется вещим. И хотя здесь использован приём «ненадёжного рассказчика», а сам кошмар наполнен мотивами и символами из произведений По, навязчиво повторяющийся зловещий образ Духа маски в чёрных одеяниях, тёмно-зелёном капюшоне и серебряной маске, близок к образу таинственного Короля в жёлтых изорванных одеяниях и бледной маске. Схожие мотивы можно заметить и в другом рассказе Лоррена, лаконично названном «Маска» (Le masque) и вошедшем вместе с предыдущими в сборник «Истории масок» (Histoires de masques) 1900 года. Его рассказчик приводит случай, когда на празднике ему довелось столкнуться с человеком в жуткой маске, но при попытке сорвать её, он обнаружил, что ошибочно принял за маску изуродованное лицо несчастного калеки:
«Я был весьма увлечён и опьянён шумным весельем, как вдруг, среди атласных костюмов, капюшонов монахов, накладных носов и бород, возникла маска — обычная картонная маска, изображающая человеческое лицо, но какое это было лицо! Лишённые ресниц заплывшие глаза, распухшие губы с кровоточащими нарывами, и покрытые шрамами щёки, но отвратительней всего было отсутствие носа на розоватом, словно с содранной кожей, лице, на котором, словно высокомерная улыбка, застыл оскал обнажённых дёсен… Вид этого был столь отвратителен и так реалистичен, что я не мог сдержать возгласа изумления. Маска плотно сидела на лице незнакомца и была обращена ко мне, внушая такой ужас, что я не мог оторвать от неё взгляда. Я чувствовал, как дрожит всё моё тело. Но вскоре ужас сменился раздражением и тревогой. Розоватый цвет маски был так ненавистен мне, что, не выдержав, я крикнул прямо в это картонное лицо: „Хватит, сними свою маску!“ И, поскольку человек не обратил никакого внимания на мои слова, я потянулся неуверенной рукой, чтобы сорвать с него маску. Тогда мои пальцы коснулись плоти… Это было мучительным ощущением, мгновением настоящего ужаса. Маска оказалась вовсе не маской, то было настоящее лицо несчастного, только что вышедшего из больницы.»
Несмотря на то, что «Истории пьющего эфир» Лоррена были опубликованы в том же году, что и «Король в Жёлтом», а потому вряд ли могли быть написаны под его влиянием или успеть оказать влияние на него, они отражают то, чему был свидетелем сам Чемберс во время своей жизни в Латинском квартале Парижа и дружбы с французскими декадентами. Об этом наглядно свидетельствует, например, описанная «В Квартале» довольно подробная картина шумного бала-маскарада в Опере Гарнье с облачёнными в маски и домино гуляками, аналогичная той, что описывал Лоррен в «Одном из них».
Схожее[править]
На вопрос о том, может ли маска прирасти, ответ таков:
Да, маска может прирасти.
Когда человек совершает новое для него действие, в мозге образуются новые нейронные связи, которые становятся крепче с повторением действия. Например, если надеть маску, сначала это непривычно, но человек выдерживает время — нейронная связь образовалась. Потом он повторяет действие, образуется ещё одна связь. Со временем человек перестаёт испытывать дискомфорт, и ношение маски переходит в раздел рутинных действий, он уже даже не замечает маски.
Также маска может прирасти, если человек привыкает быть не собой, носить маску, соответствовать, оправдывать ожидания и возложенные надежды. О том, какой он настоящий, постепенно забывает и теряет контакт с настоящим собой.
