Копипаста:История светил

Часть 1. Исток пламени Глава 1. Проект «Свет Валинора»

В Благословенной земле Амана сиял необычайно яркий и светлый день, что каждый год наставал накануне праздника в честь пробуждения жизни.

В огромные окна били лучи света, превращая пятна краски на полу в цветастый ковёр. Свет играл гранями стёклышек витражей. Вся мастерская переливалась изумрудно-зелёными, рубиново-алыми, прозрачными синими и бриллиантовыми бликами. На подоконник садились стрижи и ласточки, заглядывали с интересом внутрь и опять взмывали в стремительный полёт. Быстрокрылые птички, сменяя друг друга, заводили свои весёлые трели.

В просторном помещении с высокими потолками тут и там поблёскивали маленькие гвоздики, которыми обычно крепят чертежи на панель. На столе стопки пергаментов: чистых, с набросками и с уже готовыми рисунками. А меж ними словно настоящие восковые фрукты и цветы, ракушки и перья — модели для будущих форм.

В центре залы была установлена большая композиция: три эльфийских девы застыли в воздушном танце. Гипсовые волосы и одежды их были выполнены настолько тонко, что, кажется, они волновались от лёгкого ветерка, иногда врывающегося в открытые окна.

Мастер Ауле рассматривал снизу вверх танцующих эльфиек.

— Это — что? — обратился он к своим майар.

— Это скульптура… — ответил Майрон, майа с рыжими волосами, старший мастер Ауле и глава ювелирного цеха.

У Великого мастера было три помощника. Каждый из них был талантлив во всех ремёслах, особенно в властной и благородной работе с металлами. Но все майар имели свои предпочтения и, по большей части условную, но всё же специализацию.

Так, Майрон занимался созданием формы. Чаще всего он придумывал, как будет выглядеть готовое изделие. А ещё этот майа умел лучше всех составлять металлические сплавы и рассчитывать материалы.

— Понятно, узнаю работу мастера. Что за заказ? — продолжил Ауле.

— Мастер, ты не сердись только. Феанор просил помочь, говорит, что сам не отольёт так тонко, — обьяснил Курумо, старенький майа, что также был искусен в ювелирном деле, как и Майрон. Но, воплотившись чуть позже, негласно считался его помощником. Он лучше всех разбирался в камнях и минералах. Именно Курумо обычно занимался их подборкой и огранкой.

— Только не говорите, что это для украшения его спальни, — усмехнулся вала, обойдя композицию со всех сторон.

— Нет, хотят на главную площадь Тириона. Лить будем из бронзы, а установят нолдор сами, — подключился Даламан. Он воплотился последним из огненных мастеров. В то время в бессмертные земли уже пришёл эльфийский народ нолдор. И если ювелиры были похожи обликом на воздушных ваниар, то Даламан выглядел как вылитый нолдо. И характером он был также чуть более жёсткий. Майа работал в цеху самого валы и любил создавать не украшения, а более практичные вещи: доспехи, инструменты и общую геометрическую форму конструкций. Лучше всех он был в вопросах сборки, монтажа и проведения испытаний.

— Ладно. Пару дней вам на эльфийские пляски, а потом вплотную занимаемся важным заданием. — Ауле выдержал торжественную паузу под горящие интересом очи своих мастеров. — Наш проект наконец утвердили. Можем приступать!


***

Кто же такие эти искусные мастера? Самое время рассказать, что хоть и были похожи они на прекрасный народ эльфов, да только совсем не та у них природа. Легко ли поверить, но валинорские ремесленники — бессмертные духи стихии, живое воплощение самого огня.

Огненные духи по природе своей были не мыслители. Не могли они похвастаться любовью к спокойному созерцанию. Ауле и его майар — были активными деятелями, творцами и изобретателями. Они неустанно стремились к прогрессу и усовершенствованию всего вокруг. Как все айнур, валинорские мастера, конечно, были искусны и в колдовских песнях. Но и на этот счёт имели своё мнение.

— Песни петь — не мешки ворочать. Музыка музыкой, а нам милей молотки с резаками, — гордо говорил Ауле.

Всё в руках огненных айнур горело, работа их шла споро и дружно. Стройные и сильные фигурки духов пламени быстро приобрели красивую поджарость от тяжёлых инструментов и лёгкий загар от работы с открытым огнём. Этим они отличались от других майар других валар.

Их руками или же по их проектам созданы в Валиноре многие системы и механизмы, облегчающие труд, привносящие в жизнь не только красоту, но и удобство. То для садов владычицы Йаванны они придумали особую систему полива из металлических труб, то для мастериц валие Вайре спроектировали ткацкие станки.

В каждом городе Валинора многие здания построены по чертежам огненных мастеров. А разработка новых материалов, усовершенствование технологий и подъёмных механизмов позволяли делать дома и мосты всё выше, а их декор и убранство всё красивее.

Полностью выстроенной с помощью заклинаний можно назвать лишь роскошную обитель Манвэ и Варды на горе Таникветиль. Такую грандиозную и ответственную работу без помощи магии, конечно, не проведёшь. Пламенные духи творили королевский дворец песнями силы. От волшебного пения мастеровых вырастали высокие стены и своды, лёгкие арки, стройные колоннады, открытые всем ветрам балконы. Послушные песне огненных духов вились широкие лестницы, настолько длинные, что по пути на вершину можно дважды вспомнить по дню всю жизнь. А, добравшись и взглянув вниз, не увидеть подножья. Выше — только прозрачная небесная синева и тонкие шпили, что иглами пронзали облака и взмывали над ними. А где-то ещё выше - жестокий владыка Тьмы Илуватар, о котором старались думать поменьше.

Именно там, на самой вершине дворца Таникветиль, в Башне Ветров, тем самым светлым утром накануне праздника снова проходил совет владык Валинора. Великие духи в высоких венцах восседали на золотых тронах, что образовывали Круг Судеб, и обсуждали насущные вопросы. Перед ними стоял жертвенник, на котором располагалось свежее сердце.

Наконец, слово взял Ауле. Мастер несколько последних лет периодически продвигал идею, что Валинору необходим дополнительный, а то и вовсе альтернативный источник освещения. И вот в центре круга огненный вала, облачённый в алую бархатную мантию с роскошным золотым узором, снова приводил аргументы за искусственное освещение.

— Естественного свечения явно недостаточно, оно слишком неустойчивое и рассеянное. Лучше сконцентрировать постоянное освещение в одной точке и излить его направленно на Валинор, — в очередной раз настаивал на своём огненный вала. — Мы всё спроектировали, остаётся только получить одобрение совета.

Ауле провёл руками, и перед взглядами валар прямо из воздуха возникли огненные рисунки, схемы и формулы. Проект мастеров предполагал изготовление световой чаши. Этот механизм Ауле предложил установить на металлической опоре в центре Валинора, в самом столичном Валимаре. А также построить систему святейших апостолов для направления отражения.

— Силу и направление светового потока можно регулировать прямо из дворца. Оформление будет гармонировать с другими постройками столицы и отлично впишется в архитектуру и пейзаж. Мы уверены, что светоч станет настоящим украшением не только Валимара, но послужит и во славу всего Валинора, — вещал мастер.

— А это безопасно? — спросила валие-целительница Эстэ.

— Планируется, что при всей лёгкости конструкция будет отличаться невероятной прочностью и надёжностью, благодаря новейшему сплаву. Его недавно придумали мои майар, — тут огненный айну заговорщически блеснул вспыхнувшими чуть ярче обычного очами. — Новая формула делает сплав ковким и пластичным, что позволяет нам создать украшения любой сложности. Например, есть идея оформить чашу, поместив её в объятия воздушных крыльев, а перьев из металла сделаем столько, сколько у настоящей птицы.

«За» традиционно высказались Йаванна, Оромэ, Вана, Несса. «Против», а точнее «Зачем нововведения, если и так хорошо» — Ульмо и Феантури, за исключением в этот раз Эсте. И это приободрило Ауле. Он почувствовал, что сегодня удастся сделать большой шаг в продвижении своей идеи. Но удивиться и обрадоваться Великому мастеру на этом совете предстояло не единожды.

Король и Королева мира, а также вала Макар обычно сохраняли молчание. И вот, наконец-то, встал Манвэ со своего золоченого трона и внезапно для всех огласил свою волю:

— Я одобряю идеи мастеров.

В этот миг близко подлетевшее облачко заглянуло в окно Башни Ветров, заслонив собой свет. В потухшем всего на мгновение зале стало видно, как ярко горят фанатичным торжественным азартом глаза мастера. Облачко тут же растаяло.

Глава 2. Дух сумерек

В Валиноре, конечно, был свет. Валие Варда наполнила им сам воздух, который незримо и игристо переливается маленькими, но очень яркими вспышками, сливаясь в одно сплошное мерцающее марево.

Когда дети Пустоты пришли в благословенные земли, выяснилась интересная особенность: эльдар внезапно застывали в одной позе чаще всего лёжа, а иногда даже сидя. Но всегда веки их были сомкнуты, дыхание замедлялось, а черты смягчались.

Айнур, которые никогда не спали, поначалу весьма тревожились.

— Не напала ли на детей Пустоты тоска, душевная или физическая, приводящая к этому внезапному бессилию? И не происки ли это Мелькора, тёмного валы? — думали Владыки на своих советах.

— Мы изучили тела эльдар и не нашли в них недуга. Мои целители определили, что главное назначение этого странного состояния — восполнить жизненные силы, — говорила валие Эстэ.

Ещё выяснилось, что постоянное и сильное воздушное свечение мешало эльдар спать. А без хорошего сна дети Пустоты становились слабыми и несчастными. Варда и её майар думали, как же исправить положение. И в итоге пришли к гениальному решению — они придумали ночь.

В одно время звёздный свет источался интенсивнее и ярче — это есть как бы «день». Тогда воздух расцвечивался радостными золотыми пылинками, и всё вокруг сверкало золотом.

Затем свечение становилось всё слабее, а золотым бликам приходили на смену спокойные серебристые блёстки. Они отражались на стенах и крышах домов, на горных склонах, на деревьях. Каждый листик и каждая травинка переливались загадочными мерцающими узорами. Это была как бы «ночь».

Супруг валие-целительницы, вала Ирмо, повелитель душ, заметил, что другое назначение сна — даровать радость. Он и его помощники сумели проникнуть в мысли уснувших эльдар и увидели, что это не пустое пространство, как раньше думали все духи.

— Сны заполнены многими картинами. Некоторые в точности повторяют события минувших дней, другие незначительно их изменяют, а третьи заплетены в такие невероятные сюжеты, которых никогда не существовало в мире, что даже айнур только с трудом смогли бы такое придумать, — рассказывал вала Ирмо.

Владыка Ирмо и его майар могли рисовать в этих мысленных картинах новых персонажей и пейзажи, менять время и место действия, и даже создавать свои собственные сюжеты. С тех пор Ирмо и его ученики зовутся повелителями снов, видений и грёз. Скорые помощники в исцелении душевных тревог и печалей.


***

В тот час, когда волшебный звёздный свет стал тише, и воздух наполнился ароматом ночных цветов, в волшебный лес Лориен вступил эльф в серых, словно предрассветная дымка, одеждах. Он прошёл невесомым шагом мимо полянок с раскрывшимися звездноцветами, мимо отливающих таинственным серебром кустов сирени и груд камней, поросших тёмно-зелёным мхом. Его путь по таящей в мягкой траве тропинке лежал к озеру Лореллин.

Тропка здесь превращалась в серебряный и лёгкий, словно сплетённый из мягкого кружева, мостик. Он вёл по самой кромке воды мимо лотосов и кувшинок на остров в центре озера. Там из-за пушистых кленовых шапок виднелись стены белоснежного мрамора и округлые линии куполов — чертоги Ирмо и Эстэ.

Мостик привёл эльфа прямиком к серебряной двери. Её сверкающий таинственным белым светом узор таился в волнах молочного тумана. У самого порога призрачная дымка закручивалась вихрем. Из него вышла высокая фигура в лавандовых одеждах. Двуликий вала Ирмо, дарующий и исцеление, и забвение.

Главу владыки снов венчала тонкая корона из голубых камней, свет которых падал на его лик. Эльф удивлённо увидел, что каменья не касались тёмного шелка волос, а словно парили вокруг головы валы. Он пригляделся и понял, что это и не камни вовсе, а парящие в воздухе светлячки.

Телери взглянул в строгое и красивое лицо владыки Лориена. Один глаз валы был страшный, весь белый, другой — сверкающий синий, словно дымчатый сапфир. Гостя охватила дрожь, как бывало всегда, когда дети Пустоты встречали духов Феантури. Но властитель снов мягко улыбнулся эльде, а голос его потёк, словно сладкое и терпкое вино.

— Здравствуй, Эльве из народа телери, что привело тебя в столь поздний час в чертог видений?

— Владыка, сородичи рассказывают, что видят удивительные картины ночью, они так интересны и прекрасны. Но я лишён этого удовольствия. Я ни разу не видел снов. Быть может, скажешь ты, что это блажь, но я прошу, хотя бы одну только ночь и мне поглядеть ночные видения и узнать, что же это такое. Ирмо подает эльфу руку и говорит:

— Идём со мной.

Двери сами собой распахнулись, и от этого движения струи тумана заклубились колечками.

Эльве и Ирмо погрузились в залитые серебряным светом залы. Они насквозь прошли через чертоги, своды которых покоились в лиловом сумраке, мимо галереи статуй из розового мрамора, резных постаментов и каменных гладких чаш с волшебной водой. Словно с самих небес через стены и крышу в чертоги грёз спускалась тихая музыка, эхом повторённая в мраморных куполах.

По дороге им встречались духи в одеждах из летящих полупрозрачных тканей. В руках одни держали свечи из воска цвета ♂cum♂, другие — серебряные кувшины или стеклянные светильники, наполненные такими же светлячками, что сверкали в волосах владыки грёз. А лики всех были сокрыты под вуалями из газа.

Через несколько дверей вала и эльф вышли во внутренний дворик, где между цветущих деревьев стоял низкий каменный пьедестал, застеленный шёлковыми покрывалами. Вала указал на него эльфу, а когда тот лёг, присел рядом с ним и положил лёгкую руку на его голову.

— Сомкни очи, дитя, ты отправляешься в волшебное путешествие. Оставь тревоги, радости и воспоминания о минувшем дне на этом пределе. Войди в двери страны снов…

Голос валы становился всё тише и вкрадчивее, а затем стал доноситься, как будто из-за стеклянной стены. Эльф внезапно осознаёт себя стоящим перед огромными плотно сомкнутыми створками.

Возле дверей сна его встретила дева неземной красоты. В тёмных распущенных волосах её путались серебристые лучики и блистали вплетением сверкающие монетки. На тонких запястьях плясали серебристые ниточки с невесомыми колокольчиками. Сама её фигура была лёгкая, как ночная дымка, а лик под прозрачной вуалью светел и прекрасен.

— Здравствуйте, Эльве. Вы на пороге удивительного мира — вашего сна.

— Кто вы?

— Дух сумерек, ваш проводник. Мы пойдём вместе, я всё вам покажу.

Она сказала волшебное слово на валарине. В тот же миг тяжёлые каменные ворота превратились в хрустальные и прозрачные. Радужные блики засверкали на выточенных гранях. Дева запела, и перед ними развернулись прекрасные пейзажи. Появилась дорожка, вымощенная белыми камешками, она вела через бескрайний луг. Когда эльф и дух сумерек проходили мимо, перед их взором вырастали звонкие высокие травы в сиянии рассветной росы, появлялись розоватые и бледно-оранжевые лепестки маков, а меж ними и травинками вились ленты нежного золотистого тумана.

Дева взяла эльфа за руку и повела по дорожке. Эльве было радостно на душе, сердце его объяло сладкой и тянущей волной, так нежна и трогательна была та волшебная песня.

Дорожка привела их под тяжёлые кроны леса. Тут и там вырастали огромные, светящиеся загадочным светом грибы, в каждом бутоне причудливых цветков горел маленький белый огонёк. Вокруг летали светлячки, ночные бабочки с прозрачными крылышками и волшебные птицы с блестящими перьями в длинных хвостах. На деревьях сверкали гирлянды свечей и фонариков, таинственно перешёптывались серебристые листья с кристальным перезвоном ручьёв. В воздухе кружились хороводы лепестков вишен.

Лес кончился, и перед взором Эльве возникло море и далёкие горы, чьи вершины терялись в громадах белых облаков с розовыми, золотистыми и светло-фиолетовыми краями. Дорожка, послушная волшебному голосу чаровницы, потекла к самому прибою. Наверху виднелось огромное дерево с странной корой, внутри которого были заключены словно галактики.

Пением дева рисовала для эльфа удивительные картины: огромные прозрачные волны вздымались белоснежной пушистой пеной и выкатывались с шелестом на перламутровые камни. Из воды выпрыгивали крылатые разноцветные рыбы и летали в воздухе, словно птицы. В глубине мерцали жемчуга и морские звёзды. Жужжали пчёлы.

Но эльф уже не видел ни сказочных пейзажей, ни невиданных зверей — он смотрел только на волшебницу, зачарованный её таинственной красотой и чарующим голосом.

Дорожка кончилась. Дева, приподняв подолы сиреневого платья из слоёв легчайшей органзы, ступила босыми ножками на тёплый песок. Лёгкой поступью она прошла до самой кромки воды. Эльве последовал за ней. Он откинул с её лика полупрозрачную вуаль и утонул в бездонных синих очах.

— Мне кажется, что прошла целая эпоха. А затем я смотрю в ваши глаза, и думаю — нет! Прошло всего мгновение, — говорит эльф. Дева быстро опустила ткань на лицо.

— Как бы то ни было вам пора возвращаться в реальный мир. Уже утро, — мягко сказала она.

— А вы? Вы же существуете в нашем мире?

Она улыбнулась нежно и чуть печально:

— Милый друг, я всего лишь ваше сновидение. Наша прогулка окончена, пришла пора прощания. Надеюсь, этот сон пришёлся вам по душе. Если так, то теперь вы проснётесь в радости.

— Но ведь мы ещё встретимся? Хотя бы во сне?

— Быть может. Но вы не вспомните меня.

— Я не хочу вас забывать, — светло-серые глаза эльфа затуманились грустью.

— Нет, нам нельзя оставаться в ваших снах. Но милый друг, я буду всегда незримо с вами и буду беречь ваши сны. Они будут отныне всегда светлы и радостны.

— Как же могут они быть радостны, если там не будет вас? Стойте! Скажите хотя бы ваше имя!

Но рука девы уже истаяла туманом в ладони Эльве. Она развернулась и направилась в сторону рощи, где её полупрозрачная фигурка исчезла среди тоненьких стволов молодых рябин.

Телери остался на дорожке один. А затем проснулся. В собственной кровати, в своём дворце и в растерянном настроении.

«Неужели это и был настоящий сон? Неужели это был всего лишь сон?»

Глава 3. Праздник в полях Йаванны

Бытность айнур — повелителей животных и растений — определялась природными циклами. В первую половину сезона Великая валие Йаванна и её четверо майар нечасто бывали в огненных чертогах Ауле. То посевная, то сенокос, то уборка — весь день айнур природы в полях. Чертогам Манвэ требовался горох, без которого он не мог функционировать.

Вот и выстроил Ауле для них в самой живописной части сада небольшой летний дворец из светлого песчаника с резными окошками, пилястрами, арками и балконами. Парадные ворота украшала ажурная ковка. А главную башню венчал прозрачный купол из голубой, синей и зелёной слюды. В кирпичных же чертогах Ауле комнаты помощников Йаванны в это время пустовали. То есть были полностью в распоряжении огненных майар.

Нельзя сказать, чтобы мастера очень уж тосковали по своим друзьям-садоводам. В мастерских и кузницах не до праздной грусти. Не успевали они оглянуться, как уже конец сезона. И праздник урожая, во время которого Йаванна «закрывала» землю на покой.

А вот по друг другу майар Ауле скучали неимоверно. Стоит только кому-то, например, Курумо, уехать на подмогу в Тирион или, ещё хуже, в Валимар, как двое других тут же начинали ёрничать, провожая товарища:

— Уезжаешь? Слава Пустоте! Поживем спокойно целых полгода. Ещё бы Майрона кому сбагрить, я вообще счастлив буду! — говорил Даламан.

— Ты только не торопись, Курумо, обратно. Дай хоть отдохнуть от твоего общества! А ещё лучше Даламана с собой возьми! — подыгрывал Майрон. А Курумо на это отвечал:

— Ой, нужны вы мне, как царевичу старый тазик!

Ауле же знает, что под этим подтруниванием мастера прятали печаль от расставания. И подливал масла в огонь:

— Так, может, и не приедет больше. Оромэ просит Курумо отдать насовсем. Все уши мне прожужжал, как большой и даже толстый шмель, как он ему нужен! Так я и готов уступить уже!

— Отдавай, мастер! Мы жалеть не станем! — хором паясничали двое оставшихся.

Знали не только сами ремесленники и садовники, но все вокруг знали, что никогда не променяют они своего валу и друг друга на кого-то ещё. И уж кто-кто, а Ауле точно своих любимых мастеров никому не отдаст.

И уже через неделю каждый обеспокоенно спросит в тайне от друга и как бы невзначай:

— Мастер, а что же там Курумо? Как дела у него? Когда вернётся?

Но всё же огненные айну всегда очень радовались не только возвращению друг друга, но и духов природы в чертоги.

Наставало то время, в которое урожай уже был собран руками трудолюбивых эльдар под руководством валие и майар. Земля отдыхала, чтобы вскоре принять в своё лоно новые семена и дать жизнь новым растениям. А многие животные, напротив, выпустив во взрослую жизнь подросших детёнышей, уже ожидали новый приплод. Тогда возвращалась госпожа и её помощники в огненные чертоги, принося с собой ворохи душистых цветов и трав, маленьких милых животных и переливчато-голосистых орлов и грифов, что вились за ними от самых садов.

Чертоги огня оживали весельем, совместными вечерами за бокалами качественного вина, рассказами про успехи в полях и садах.

— Нам удалось привить арбузы на тыквенную лозу! У неё лучше корневая система — вот будет урожай! А ещё мы вывели сорт карликовой сирени. Такая симпатичная! Она, словно обычное деревце, только и ствол, и крона, и кисти соцветий миниатюрные! Можно выращивать в плоском горшке на окне, — рассказывали духи природы.

Майар Ауле тоже показывали последние свои работы: диковинные кубки, ажурные диадемы, медную утварь и прочую рукотворную красоту. А более всего хвастались новыми технологиями, методиками и сплавами.

Йаванна, по возвращении, обыкновенно сетовала:

— Ох, Ауле! Опять прожгли все ковры! И опять забываете поливать цветы!

Растений в огненных чертогах было множество, на каждом балконе, на каждой террасе, в залах и галереях, в комнатах — всюду!

— Лучше бы растения вообще убрать из наших палат. Цветам жить рядом с огненными мастерами слишком жарко. Особенно, от их песен или смеха, — снова говорил Ауле. — Без песен и смеха жить и работать, конечно, можно, но это не так весело и приятно.

И так продолжалось, пока не наступала пора новых посадок. Новый сезон начинался с большого праздника. В этот день с самого утра в огненных чертогах собирались все валар и майар в самых лучших своих одеждах.

Ближе к полудню духи выходили в поля Йаванны. Туда же стекались толпы нарядных эльдар с песнями и радостными перекликами, вторящими орлиному гаму. В руках многие несли корзинки, украшенные длинными, вьющимися по ветру, лентами.

Пёстрое шествие текло на юг через сады. Оно разбивалось на ручейки, просачивалось светлыми потоками меж цветущих яблонь, акаций, виноградников. А после садов на широком просторе снова собиралось в сплошную реку, сверкающую на фоне ясной небесной лазури и чёрной пробуждающейся, готовой дать жизнь земли.

В один миг весёлый гомон, волнами прокатывающийся по толпе, вдруг дружно стихал. Наступала звенящая, стеклянная, затягивающая синью неба, тишина. И кажется, что было слышно, как в недостижимой вышине раскрывались с лёгким шелестом крылья перистых облаков.

Все присутствующие, затаив дыхание, ожидали наступления самого торжественного момента. Наконец, от толпы отделялись фигурки в изумрудных с золотым одеяниях. Каждый, кто наблюдал это волшебное священнодействие, залюбовался на них. Четверо духов природы, словно юные деревца в саду своей повелительницы, были удивительно похожи меж собой, но вместе с тем и неотразимо различны. У всех вились каштановые волосы, у кого светлее, у кого темнее. От вороха совсем мелких кудряшек очаровательной Бертаны до почти незаметной волны Айвендила. И в глазах их сияла вся палитра тёплой весенней зелени. От совсем светлых, как листики мяты, очей Тейвира, до глубокого зелёного, словно плотные листья клюквы, взгляда красавца Эрифира.

Глаза майар Йаванны блистали сильным светом, но направленным не вовне, как у огненных майар Ауле, а в глубину. Смотришь в них, и кажется, как будто видишь свет сквозь тонкий листик. Отчего очи духов природы казались загадочными, нежными и прекрасными.

Майар из свиты Йаванны, приветственно простирали руки в бескрайнюю даль, запевали гимн природе: радостную и светлую песнь самой жизни.

Мелодию подхватывали воздушные духи Манве и Варды, затем в неё широко и переливчато вливалась музыка воды Ульмо, Оссе и Униен, следом могучую огненную композицию пел Ауле и его майар. Друг за другом все айнур включались в общий хор. Их музыкальные темы сплетались в Песнь творения. Только чтобы услышать, как духи стихий исполняли Айнулиндале, сто́ит прийти на этот праздник жизни в поля Йаванны. Ведь такое чудо свершалось всего лишь раз в год.

Хор смолк. Пришло время кульминации. Вперёд вышла госпожа Йаванна в этот день как никогда величественная и прекрасная. Её роскошная красота затмевала даже воздушный свет. Валие шла меж айнур и эльдар в самом нарядном своём уборе. На ней парчовое платье с летящими шифоновыми руками, расшитое золотой нитью и малахитами. В её золотой короне восемь огромных изумрудов, а в руках особый серебряный ключ. Длинный с необычной бородкой, сделанный мастерами Майроном и Курумо и зачарованный самим Ауле. С огромной звездой Давида. Валие торжественно пронзала этим ключом свежевспаханную почву в первой борозде, поворачивала трижды и громко приказывала: «Земля, отворись!».

Над полями тут же зазвучали радостные восклицания. Войдхини и айнур поздравляли друг друга объятиями и поцелуями. Наступала пора празднования. Веселились, как правило, до самого утра прямо в поле. Эльдар угощали друг друга пирогами, дарами моря и леса. Сладкий мёд и золотое вино лились рекой, а за ними полились и песни.

Среди участников праздника, конечно, был и Эльве. Как всегда окружённый друзьями и знакомыми, он впервые в жизни чувствовал себя безрадостно и одиноко на празднике жизни. Эльве и в терпкой влаге, и в дружеских беседах не покидало всё то же чувство: чего-то недостаёт. Словно он потерял что-то дорогое и не может отыскать.

Вечером загорались золотые волшебные костры, разведённые огненными майар без дров и без источников пламени. Через них прыгали и вокруг них водили хороводы. Золотой свет Элберет полностью превратился в серебряный, на Валинор спустились густые синие сумерки. Король и Королева мира, ещё раз поздравив Йаванну с новым земледельческим циклом, отправились со своими служителями на Таникветиль. И обстановка стала более непринуждённой.

Айнур и эльдар расселись возле костров в предвкушении вечерних песен. Огненные майар и эльфы-нолдор пели про труд, дружбу, молотки и наковальни. К ним присоединился вала Макар и его майар. Девы же собрались в кружок вокруг валие Ваны, её служительниц и майар Йаванны, чтобы петь о любви и красоте природы.

Те, кто песням предпочитал танцы, подходили к тому костру, где танцуют помощницы Нессы и ученики Оромэ. Майар Ниенны и Намо больше слушали, чем пели, или же вели разговор о вечном. А ученики Вайре, Эстэ и Ирмо не только пели, но и играли на серебряных свирелях и лирах. Было тут и большое пианино, на котором клювом поигрывал пьяный орёл.

Эльве тоже пел, его позвал сам владыка Ульмо. Они дуэтом вели мелодии с управителем морей о пенных волнах, бьющих в штевень ладьи, о бескрайней глади, шёлке парусов и деве, ждущей возлюбленного на берегу. Это отвлекло Эльве от тайного щемящего чувства — телери очень любят песни о море. Ведь море всегда право.

И тут он услышал голос, что узнал бы из тысяч.

«Не чудится ли? Не затуманило ли голову вино?»

Испугавшись, что наваждение уйдёт, он внезапно прерывал свой напев и скрылся в темноте. Словно под уздечку повела эльфа мелодия к тому костру, откуда доносился голос.

— Кто это поёт? — спросил Эльве знакомого из ваниар.

— Это — майа Мелиан. Дух сумерек из свиты валы Ирмо.

«Это она! Она! Моё сновидение! Мой прекрасный проводник, моя соловушка! Мелиан…»

Эльф остался любоваться поющей майа и просидел неподалёку от костра до самого рассвета. Однако так и не решился подойти ближе, хотя и понимал всю глупость своего стеснения.

«Сколько душ водит она еженощно по дорогам снов. Верно, и не запомнила меня совсем».

Небо посветлело. Среди взвеси серебряных блёсток зажигались золотистые крошечные огоньки, всё больше и больше. Это знаменовало то, что наступало утро.

Айнур и эльдар расходились по домам и чертогам, валие Кементари и её майар отправились в свой маленький лесной дворец. А Эльве все сидел возле потухшего костра. Дух его наполнила спокойная радость:

«Прекрасная Мелиан. Она существует. Я могу когда-нибудь в жизни случайно встретить её ещё раз, на празднике или даже просто на прогулке. О, Пустота! Это счастье!»

Глава 4. Маленький друг (in ♂pants♂)

— …Место отличное! Такой качественной руды ещё поискать, Феанаро. Хочу и тебе показать. — восторженно сказал Ауле, открывая дверь в кузню. За ним следом вошёл Феанор под руку с маленьким внуком.

Майар уже были на месте. Даламан регулировал силу пламени в горнах, Майрон разбирал инструменты, а Курумо за секунду до прихода валы с эльфами притащил два ведра воды, пронеся одно в своей заднице.

— Как интересно! — загорелся идеей Феанор. Прямо сейчас бы и пошёл. Вот только куда Тьелперинкваро деть? Разве что здесь оставить с майар?

— Даже не знаю. Не испугается ли без тебя? Путь до шахты не близкий. Может, только завтра вернёмся. И согласятся ли мои мастера нянчиться, у них работы — горы.

Майар же ту самую работу резво побросали, сразу как на пороге появился маленький эльда и завладел всецело их вниманием. Младшие духи залюбовались на малыша.

У маленького принца были карие глазки и тёмные волосы, как и у самого великого вождя Феанора, убранные в пушистый хвост, только короче. Одет он был в синюю тунику с узким алым пояском и незатейливой вышивкой. Всё в его облике показалось духам до невозможности милым. И одна из прядок, заплетённая в косичку с золотой цепочкой, и семиконечные звёздочки на поясе, и листик клёна, который принц держал в руках. Но особенно — его удивлённо-чистый взгляд.

На предложение оставить малыша под их присмотром майар с надеждой замерли. А затем втроём завились вокруг своего валы и стали упрашивать, перебивая друг друга и сверкая огненными очами:

— Мастер, ну оставьте его с нами! — сдвинул брови Курумо.

— Мы с радостью поиграем с маленьким принцем! — Майрон в просящем жесте сложил руки на груди.

— И накормим, и спать уложим, ну пожалуйста! — подхватил Даламан.

— Лишь бы не работать. — вздохнул притворно сердито вала. — Ну ладно, будь по-вашему.

И опять, словно радостные золотые огоньки, младшие духи принялись благодарить наставника.

— Ну что, Тьелпе? Останешься? Не побоишься? — Присел рядом с внуком на корточки Феанор.

Перед Келебримбором встала, кажется, неразрешимая задача. Ему одновременно хочется и напроситься в поход до шахты, но с другой стороны с ним обещали поиграть. Поколебавшись, юный эльф решил, что игры всё-таки интереснее пыльных штолен, и согласился остаться в чертогах Ауле. Тем более один из майар очень его заинтересовал.

— Ты Манвэ? — серьёзно спросил малыш, когда Ауле и Феанор, собрав горное оборудование, вышли вон.

— Кто? — не совсем понял вопрос майа и захлопал ясными золотыми глазами.

— Манвэ Сулимо, самый прекрасный вала, что живёт на Таникветиль. Так бабушка рассказывала, — совсем искренне сказал маленький эльф, а дух на то весело и по-доброму рассмеялся.

— Нет, что ты! Я кузнец. Меня зовут Майрон. А это Курумо и Даламан.

— А я Тьелперинкваро. Но чаще меня зовут Тьелпе.

— Вот и познакомились.


***

— А ты знаешь, как играть с детьми, Майрон? — тихо спросил Курумо, когда майар и эльда вышли из кузни и направились через сад к чертогам.

— Не приходилось, но сейчас что-нибудь придумаем!

— Может наловим в кувшин бабочек? — предложил Даламан.

— И что с ними делать? — Курумо развёл руками.

— Будем их в паучьи сети класть!

— Даламан, ты дурачок? — округлил глаза Майрон.

— Ну а что! Я как-то положил одну, паук так интересно её в кокон завернул… А ты слышал про великого космического паука ОРТ?

— Тебя Йаванна самого в кокон завернет, коли углядит такое живодёрство!

— Значит кроликов кормить морковью — это мило, а паучков бабочками — живодёрство. Но морковь же тоже живая! Что-то я запутался. Хорошо, что я с металлом работаю.

— Да уж точно, а то у Йаванны ты бы кормил бабочек морковью, а кроликов пауками! — сказал насмешливо Курумо.

— Не понимаю я ничего в этой живой природе!

— Даламан! А ведь ты гениален! — воскликнул уже в голос Майрон и тут же обратился к эльфу: — Тьелпе, пойдём кормить кроликов!

Они идут мимо огромных и воздушных кустов бледно-розовых и нежно-голубых гортензий. Садовая тропинка вела к огородным посадкам, и там можно нарвать моркови.

Однако по дороге внимание всех привлекла огромная песчаная куча, собранная аккуратной и ровной усечённой пирамидой на самой границе с берёзовой рощицей. Все четверо хитро переглянулись и решили, что кролики, в принципе, никуда не денутся.

Песочные игры оказались занятием увлекательным. Майар и эльда рыли в горке тунелли и ходы, строили барьеры, прыгали через кучу, с весёлыми воплями валяли в песке друг друга.

— А придумывать игры не так и сложно оказалось, — радостно сказал Курумо, коварно насыпав горсть песка в сапог Майрона. На что тот прыгнул на товарища, и они кубарем скатились с горки. Тьелперинквар и Даламан, обменявшись взглядами, устроили небольшой обвал прямо на головы равноапостольным ювелирам.

— Да уж, и почему мы раньше так не делали, весело же! — ответил Майрон.

Время пролетело незаметно. Забавы продолжались бы ещё долго, если бы их весёлую возню не прервал сердитый возглас:

— Ну вы, конечно, молодцы! Нам песок вообще-то для дела нужен, а не для того, чтобы вы в нём валялись и по всему саду разнесли!

С самого верха песочной горки на пыльных духов огня и эльфийского малыша смотрел майа Йаванны с властной кувалдой в руках.

— Не сердись, Айвендил, всё назад сгребём попозже, — говорит Майрон.

— Нет уж, давайте-ка сейчас гребите. Вперёд и с песней! Иначе превращу вас всех в капусту!

Возникла пауза. А затем Тьелпе, не выдержав, звонко рассмеялся. Майар Ауле, как по команде, подхватили.

— Ой, Айвендил, ну это серьёзное заявление! — сквозь смех и выступившие слёзы произнёс Курумо. — Прям угроза!

Природный дух тоже улыбнулся.

— А если вам совсем нечего делать, то можете помочь полоть сорняки. Горох свят, а он совсем зарос.

— Ты не видишь, мы заняты важным делом — играем с Тьелпе. Это ответственное задание Ауле, — сказал Даламан.

— Тогда лучше бы пошли кроликов морковкой покормили или наловили бы ящериц и построили им домик!

— Точно! Кролики! — воскликнули мастера хором.

Айвендил закатил к небу очи, когда майар Ауле оставили, как ни в чём не бывало, разворошенную кучу и разделились на две команды. Курумо вместе с эльфом побежали рвать морковь, а Даламан и Майрон — искать кроличьи норки.

— Всех покормили. Теперь можно ящерок половить, — предложил Майрон.

— А вы ничего не забыли? — произнёс Даламан.

— А что мы могли забыть? Кучу Айвендила что ли собрать? — раздумывал вслух Курумо.

— Да какая куча, вон гляньте! — Даламан кивнул в сторону видневшейся вдали кузни из которой выходили мастера-нолдор.

— Ну и что, — сказал Майрон. — Кузнецы домой на обед пошли… ой!

— Обед! — тут же завопили ювелиры одновременно.

— Слава тебе, Пустота! Догадались. Ты, Тьелпе, в следующий раз сразу мне говори, если устал или есть хочешь. А то этим двум только бы скакать весь день, голодом тебя уморят!

— Раз ты, Даламан, такой умный, вот и скажи, чем будем Тьелпе кормить. Что, не знаешь?

— Это ты, Майрон, не знаешь. Я знаю.

— Вы оба — глупые кочегары. Вообще-то всем известно, что эльфы едят.

Даламан и Майрон с видом «ну давай, удиви» сложили руки на груди, в ожидании ответа:

— Яблоки! — торжественно объявил Курумо.

Тьелпэринкваро рассмеялся.

— Вы такие смешные! Как будто никогда еду не ели?

— Ну вообще-то мы пробовали… А так майар еда не нужна, — сказал Курумо.

— По большим праздникам. И то только для удовольствия, — обьяснил Даламан.

— И только то, чем угощают. Но как и из чего это готовят, не интересовались, — пожал плечами Майрон. — Тьелпе, расскажи, что едят эльфы?

— Ну-у… Мясо, сало, в общем всё, что не является растениями… Растения эльфам есть не полагается... — перечисляет Тьелпэринкваро.

Курумо снарядили в поход за провиантом в дворец Йаванны. В это время Майрон и Даламан показывали Тьелпэ маленьких бронзовых лошадок, которыми майар украшали ножки стола для покоев валы Оромэ. Вернулся Курумо с большой корзинкой, все прининялись с разбирать гостинцы. Там было много прожаренного качественного мяса.

— Ого! У нас сейчас целый пир будет! — обрадовался Майрон.

— Говорят, что попозже, на ужин для Тьелпэ жаркое из оленя принесут.

— Жаркое — это замечательно! Айвендил не нажаловался по поводу кучи? — спросил Даламан.

— Нет, я её по дороге быстренько привёл в приличный вид.

Глава 5. Инструкция на ночь

После обеда майар повели Тьелпе показывать своё жилище. И попутно рассказывали историю возведения огненных чертогов.

На заре мира, только облекшись в плоть, айну поняли, что теперь им нужен дом, место, где надобно быть. Вала Ауле считал, что дом — это пол, крыша и стены. И главное его предназначение — защищать от взглядов и непогоды. А красота фасада и внутреннее убранство собственного жилища — всё потом. Потому что у мастеровых Арды было много важных дел: всем другим валар тоже необходим был кров. Огненные айнур тут же принялись за возведение главного дворца короля мира, затем строили чертоги Ульмо на побережье и принимали участие в строительстве залов Ниенны. Себе огненные духи тоже выстроили дом: небольшое прямоугольное здание из красного кирпича без скульптурных украшений. Точнее, это была кузня, в которой начали работу мастера. В ней айнур и жили. Так продолжалось до того момента, пока вала Ауле не взял в жены валие Йаванну, управительницу всей живой природы. И чертоги его изменились. Кузни было решено перенести дальше от жилых помещений. Горячие цеха, ангары для сборки объёмных конструкций теперь располагались на самом краю большого сада с его южной стороны. За этими строениями начинались бескрайние поля, заливные луга и пастбища Йаванны, что тянулись до самого моря.

С северной стороны тоже раскинулся сад, который плавно переходил в волшебный лес Лориен. О начале владений Ирмо и Эсте возвещала небольшая кованая калитка, украшенная переплетением серебряных листьев с вьющимися лозами золотого винограда.

Со временем у огненных чертогов появились ещё три этажа. Здание приобрело, наконец, и декоративные украшения в богатстве орнаментной кладки, в контрастной глубине чередования тёмно-красного глазурованного кирпича и известковой побелки стен. К фасадам чертогов были пристроены изящные башенки с медной черепицей. А на главном шпиле появился флюгер: золотая петушара с перьями, словно лепестками пламени.

На первых этажах разместились мастерские, на верхних — покои хозяев валар, а также их помощников. Обитель мастеров больше нельзя было назвать тяжеловесной, она скорее стала просто монументальной. Хотя и более скромной, чем постройки пышной столицы или Таникветиль. Зато огненные чертоги уютно увились лозами плюща и шиповника, появились большие оранжереи и наполнились всяческими цветами.

Проходя вместе с майар по залам, Келебримбор замечал, что природные элементы были главным мотивом внутреннего убранства. Животные и птицы вытканы на гобеленах, коврах и портьерах. Деревья, цветы и насекомые украшали фрески, витражи и живописные полотна.

«Надо же! Тут все из металла!» — восхищался про себя принц.

Госпожа Йаванна категорически против деревянных элементов в интерьере, поэтому вся мебель была сделана действительно из камня и ажурной ковки, с вставками керамики и цветного стекла. Даже двери — и те металлические. В многочисленных кованных изделиях тоже преобладала растительная тема.

Отец и дед Келебримбора считались самыми искусными мастерами по металлу среди эльдар. Но такой завораживающей красоты как в чертогах Ауле он не видел нигде и никогда! Золотистые лилии на бронзовых стебельках украшали парадную лестницу, люстры и канделябры, словно настоящие золотые букеты из листьев и цветов с хрустальными росинками. Казалось, тронь — и упадут чистыми каплями в руки.

Но больше всего поразило маленького эльфа убранство одного из залов на среднем этаже. Там «вырос» целый лес. Келебримбор, раскрыв рот, смотрел, как до самого верха высокого потолка простирали веточки стройные деревья. Стволы их сделаны из камня, гранита да мрамора, а листочки из тонкой меди. И они, как живые, покачивались и звенели на неведомо откуда дувшем ветерке. На ветках сияли грозди вишен и рябины из красных самоцветов. В траве, что сама выплетена из серебряных нитей — золотые вьюнки, в каждой чашечке цветка по жемчужинке, да капельки клюквы из камня граната, точно настоящие. А меж цветов и травы застыли бабочки и букашки, стрекозы и ящерки, тоже все из драгоценного металла с тонкими сетчатыми крылышками, цельными брюшками и чешуйками из золота да серебра, с глазками сапфировыми и изумрудными.

Но самое главное, чем огненные палаты отличались от всех других чертогов — это обилием очагов. Камины, подсвечники, факелы были в каждой комнате. Айнур природы, как ни старались, не понимали эту страсть своих друзей к пламени. В Валиноре был неизменно тёплый климат, и отапливать помещения не было нужды. Даже для освещения такого количества очагов было не нужно. Но огненные духи всё равно повсюду разжигали пламя взмахами рук, иногда даже днём, если пасмурно или скучно. И неизменно каждый вечер, просто чтобы любоваться. Потому что огонь — это сам владыка Феанор, живое Негасимое Пламя, что спустилось в мир.

Майар и эльф закончили осмотр в гостиной наверху.

— Давай поиграем, Тьелпе! Во что ты хочешь? — Майрон и Курумо присели рядом с маленьким эльфом.

— В воина, который спасает принцессу! — тут же радостно ответил эльфийский принц.

— Отлично! Майрон, ты — принцесса, Тьелпе — храбрый паладин, а я — его оруженосец, — тут же распределил роли Курумо.

— И почему это принцесса — я? — возмутился Майрон.

— Потому что, — отзозвался появившийся в дверях Даламан, который только теперь присоединился к компании, потому как отлучался выдавать кому-то из ваниар кованные петли.

— Нет уж! Я — верный оруженосец моего господина. А ты — прекрасная принцесса, — настаивал на своём Майрон.

— Но я первый сказал!

— А я раньше тебя воплотился. И вообще…

— Курумо, не спорь со старшими, — поддакивал Даламан и надел на голову майа лёгкое шёлковое покрывало на манер вуали.

Майрон со победным смешком водрузил сверху венец Варды, который они с Курумо на днях инкрустировали бриллиантами и обратился к Даламану:

— А опоздавшим достаётся почётная роль лошади.

— Не угадал, Майрон. Я буду чудищем.

— Каким ещё чудищем?

— А от кого, по-твоему, доблестный Тьлперинкваро будет спасать принцессу? Не от навязчивых же ухажёров! — Даламан по-свойски приобнял Курумо за плечо и чмокнул в висок.

— Фу, Даламан! Ты, право, чудище настоящее! — вырываясь, сказал брезгливо и правда очень похоже на эльфийскую изнеженную деву Курумо, и все на это рассмеялись.

Для подготовки новой игры дел нашлось множество. И все были интересными. Майар и эльда спустились в мастерские, где не без помощи магии — очень торопились! — вырезали меч для Тьелпе из цельного куска обсидиана, а рукоятку сделали из бирюзы небесно-голубого цвета. Из драпировок, что укрывают модели и оборудование от пыли, приладили плащи, а из старой чертёжной бумаги сложили корону для принца и крылья для чудища. Потом из стульев и другой подручной мебели строили башню для принцессы.

Оруженосец Майрон стал по совместительству и лошадью, которая катала Тьелпе на плечах к огромному удовольствию малыша. Но особенно Келебримбору нравилось, как Даламан смешно и совсем натурально падал на пол, словно подкошенный разящим рыцарским мечом.

Когда прекрасную леди трижды подряд спасли от чудища, в дверь постучались. Келебримбор даже расстроился, подумал, что дед вернулся, и интереснейшее времяпрепровождение с майар закончилось. Но это оказались не Ауле с Феанором, а Айвендил, Бертана и Эрифир с пирогами.

Ужинали вместе с ними же в портике с мозаичным полом при свете свечей под медленно распускающимися созвездиями. Келебримбор рассказывал о своей семье и друзьях, природные духи о всяческих букашках и животных. Огненные майар делились с друзьями впечатлениями о валянии в песке и играх в рыцарей и чудищ.

Когда совсем свечерело, огненные духи зажгли всюду свечи, факелы и другие источники огня. Вечерние чертоги, не укрытые более серебром Элберет, вновь озарились золотыми огоньками.

Когда же серп Валакирки перевалил на другую половину неба, майар Йаванны, тоже очарованные маленьким эльдой, с неохотой попрощались. Дел в полях много, и Госпожа отпустила их ненадолго. Они пригласили Тьелпе в следующий раз посмотреть и их владения тоже: сады, огороды и лесной дворец. А огненные майар, посовещавшись, решили, что малышу самое время ложиться спать.

— Тьелпе, а как у вас детей спать укладывают? — спросилось Курумо.

— Сказку читают, а бабушка иногда не читает, а рассказывает истории из древних дней или про валар. Или про ОРТ...

— Что-то не приходят на ум интересные истории из прошлого… А про ОРТ вспоминать не хочется. Давай почитаем сказку! — сказал Майрон.

Майа взял в руки какую-то небольшую книженцию. Даламан посмотрел на обложку:

— «Монтаж металлоконструкций в сложных ландшафтных условиях»? Ты серьёзно? Майрон, ты что собираешься это читать?!

— Очень интересно! — наигранно подобострастно отозвался Майрон. — Тоже послушай.

Майрон снял сапоги и залез на ложе, прислонившись спиной к стене. Следом к нему забрался Келебримбор и Курумо. Даламан бухнулся рядом и подпер рукой щеку.

— Тьелпе, сейчас будет сказка, — объявил торжественно Майрон.

— Ты рассказывай, а я буду показывать, — сказал Курумо.

— Жили-были Манвэ и Варда, и была у них курочка…

— Эонвэ! — вставил Даламан.

Курумо, который сплетал в воздухе огненные ниточки в рисунки, хихикнул и превратил курицу в воздушного майа с куриными лапами.

— Снёс Эонвэ яичко, не простое, а митрильное…

— Митрильное? — переспросил Келебримбор.

— Да. Это самый прочный металл, но это тайна! Никому не говори, — сказал Курумо и нарисовал сверкающее яйцо. Тьелпе кивнул, а Майрон продолжил:

— Манвэ бил-бил не разбил, Варда била-била не разбила…

— Мелькор прошёл, чёрным плащом взмахнул, яичко упало и разбилось, — подсказывал Даламан.

— Плачет Манвэ, плачет Варда, и Ульмо, и Ауле с Йаванной… ну и все остальные. А Ниенна дирижирует, — засмеялся Майрон, наблюдая, как Курумо всё это рисовал перед ними огнём. Потом продолжил:

— А Эонвэ кудахчет: «Не плачь, Манвэ, не плачь, Варда. А Ниенна, ладно уж, поплачь для порядка… — едва удерживаясь от хохота, с трудом выдал майа.

— Я снесу вам другое яичко, не золотое, не митрильное, а простое, ко-ко-ко… — замахал руками, словно крыльями, Даламан…


***

На исходе ночи в чертоги вереулись Ауле и Феанор. Ауле сразу повёл эльфа к дверям гостиной — вала всегда знал, где находятся его помощники.

Тихо заглянув внутрь, они увидели в свете почти догоревшего камина Келебримбора, уснувшего на коленях Майрона, и Даламана с Курумо, обнимающих их с обеих сторон. Майар почти никогда не спали, они и без сна прекрасно себя чувствовали, и сейчас замерли в молчании, боясь шелохнуться, чтобы разговором или случайным движением не разбудить малыша.

«Пусть спит», — одними губами сказал Ауле, и они с Феанором вышли.

— Ты, вала, удивительный! Не видел, чтобы хоть кто-то ещё к своим майар относился с такой любовью. Прямо как отец к сыновьям, — сказал Феанор, удобно располагаясь на диванчике в покоях валы. — Вино-то есть? Вот что значит день удался! Отметим!

— Ты прав, я действительно очень их люблю, — просто отвечает Ауле Феанору, ставя на гравированный тонким узором столик графин и кубки. — И ещё мне… жаль их. Другие, вон, всё звёздочки считают, цветы собирают. А мои — как воплотились, так сразу и встали к наковальне.

Кубок вина в мерцании свечей был похож на камень гранат. Смотришь на свет, и видишь лишь тёмную глубину. Но стоит найти особый угол отражения, как в пропасти, у самой хрустальной ножки, загорался ярко-алый огонёк. Ауле глядел в эту таинственную бездну, а память уносила его в немыслимо далёкое прошлое. В самое начало, в миг сотворения мира, когда впервые звучала великая песнь творения — Айнулиндале.

В этой песне была огненная тема, что вёл в великом хоре могучий дух. Он — сама энергия пламени. Он — молния, истинно ярчайшая, могущественная и чистая.

Как звучит огонь? Представьте себе само пламя: могучее, зыбкое, лучистое. Так и в песне огня слышны были звуки торжественных труб, гром барабанов, мажорные аккорды скрипок и переливы флейт. Сила и нежность, страсть и мощь — всё это сияющая пламенная музыка.

Ещё в безвременье один из младших духов всей сущностью проникся огненной музыкой. Раньше всех он встал рядом с великим духом. И песнь огня сплетается с его собственной мелодией: пронзительной, то тонко-переливной, то густой и звучной. И лишь на миг позже пришёл второй младший дух. Его огненная мелодия необъятно, игристо-многогранно и громогласно тоже звучала в унисон с общей теперь песней огня. А много позже пришёл к ним третий дух. В его мелодии была та же тема пламени. Его ноты были более просты, чем в мелодиях первых двух, но не менее прекрасны. И звучали эти ноты, словно звонкая лютня в объятиях скрипок. И звучало там властное пианино.

Огненные темы слились неразрывно в одну музыку пламени, не имея ни начала, ни конца. Обгоняя, дополняя друг друга, они стали одной искрящейся и пламенеющей, горячей и смелой мелодией. И нельзя теперь было петь отдельно, ибо творящая песнь пламени звучала отныне только в их содружестве.

В миг, когда был создан новый мир из вибрации бесконечной гармонии невидимых нот, в него спустился великий дух огня. И младшие пламенные духи последовали за ним. Они не могли и не желали ничего другого, кроме как вести вместе вечную песнь творения. Бестелесные, могли они творить в неограниченной своей мощи и сиянии. Только лишь одной мыслью и беззвучной мелодией создавал твердь Зодчий мироздания. Он поднимал континенты, воздвигал горы, стелил равнины. И облик мира становился осязаем.

Дух, чьё сияние, словно льющееся пламя, творил металлы. Они по его воле живыми жидкими лентами лились, словно кровь, в земную твердь. Одни застывали в недосягаемых глубинах, другие почти на поверхности. Другой дух, что словно горячий и сверкающий земной огонь, творил минералы. Он россыпями укладывал их в глубокие пещеры, в высокие горы и под поверхность тверди. И недра стали полны богатствами. Третий дух, сам словно внутренний огонь, спустился в сердце мира и зажёг в его глубине пламя. Создал он жерла в горлах гор для выхода огня на поверхность. И земля задышала, и стало тепло.

Звучали последние аккорды Айнулиндалэ. Духи огня и многих других стихий облеклись в плоть. Теперь могли они познать новый мир чувствами, быть друзьями и помощниками для детей Пустоты. И стали духи видимыми и осязаемыми, чувствующими и участвующими. Их сияние больше не могло обжечь глаз детей Пустоты или сжечь их хроа. Поутихшее, оно всё же осталось сверкающим ореолом вокруг их тел, россыпью искр при движениях и огненным светом в глазах.

В новом мире нужно было занять определённое место и положение, чтобы был в мире порядок. Духи стихий назвались народом айнур. Старшие духи назвались валар. А младшие назвались майар.

В новорождённом мире были тела и язык. И нужно было не всемогущей мыслью, но словами и звуками звать друг друга. Потому что так будут различать друг друга дети Пустоты. Высший дух огня назвался Ауле. А майар получили имена Майрон, Курумо и Даламан.

Обличья айнур были похожи на эльдар, что видели они в замыслах Высочайшего Собрания. Все огненные духи были прекрасны, как только могут быть прекрасны старшие дети Пустоты. И немного более них. Сам вала Ауле был высокий и статный. Лицо его строгое, с гордым излётом чёрных бровей, копна волос цвета тёмной меди. А цвет глаз его неведом, потому что никогда не угасало в его очах ярое пламя. Взгляд его смел и решителен. У Майрона, что повелевал металлами, волосы — мощный рыжий цвет и самого светлого и ровного оттенка глаза, что даже и карими их назвать нельзя. Лучше тоже — золотыми. И были бы эти невероятные очи колючими и острыми, если бы не кроткое и беззаботное лицо его с едва заметными веснушками, словно россыпью крошечных золотых монеток. У Курумо, более всех похожего на Ауле, были ярко-каштановые волосы. И задумчивые да нежные тёмно-карие глаза с блистающими золотыми крапинками. А повелевал он драгоценными и поделочными камнями и другими твёрдыми горными породами. Такие же яркие блестки светились и в глазах Даламана, духа внутреннего огня. Только его очи были много светлее: того рыжевато-карего оттенка, который бывает у тёмного янтаря. А весь облик его сквозил ясностью и прямотой. И даже в тёмных волосах Даламана — повелителя горючих ископаемых и всяческих видов топлива — огненный отблеск сиял золотистыми ниточками и бликами.

Каждого из этих духов можно было увидеть в любом пламени, что изведали дети Пустоты много позже. И в кузнечном горне, и в ласковом камине, и в светлом факеле.

А внимательный путник в огне костра, если удача сойдёт, увидит и танец огненных духов по тлеющим углям. То кружатся они поодаль, все расширяя круг, то возьмутся за руки в хоровод, то сойдутся в едином истоке огня, то снова распадутся на тонкие и летящие искрами огненные лепестки.

То ли привиделось, то ли взаправду. Не многие знают, но есть сказание у войдхини, что там, где танцуют огненные духи, залегают богатства, которыми они повелевают: драгоценные камни, серебро, мифрил да золото. Сказка ли? Может, и правда. Но точно известно, что в свече или пожаре, очаге или лаве — везде была музыка каждого огненного айну. Без хотя бы одной темы пламя не могло существовать…

Ауле отвлёкся от воспоминаний и снова видел перед собой не воплощение древних дней, а терпкую густо-бордовую влагу. «Войдхини называют гранат кровью огня. Мои мастера тоже похожи на гранат».

— Был бы я майа — из мастерской бы вообще не выходил. Ни вода, ни еда, ни сон не нужны. Это же как удобно! — смеялся тем временем Феанор. — Зачем время на какие-то звёзды и философию тратить! Особенно, когда с самого начала ты мудр и всесилен.

— Но что им известно об этом мире, о его тонких связях, кроме, конечно, той темы, что они пели сами? Это всего лишь одна нота в бесконечной песне, — произнёс Ауле, снова рассматривая рубиновую глубину кубка.

— Ты меня путаешь, великий вала. Пламя — оно всегда пламя, хоть в горне, хоть на пожаре.

— Не совсем. Они не просто духи стихии, они настоящие и живые. У каждого свои мысли, радости и горести. И им тоже хочется, чтобы кто-то о них заботился и любил. Как и всем живым существам в мире. На самом деле при всём своём могуществе они наивны и простодушны, как дети. Но никогда не были маленькими. Наверно, именно поэтому все майар без исключения так любят эльфийских детей. Чтобы хоть чуть-чуть прикоснуться к этому сказочному мгновению детства.

— Трогательно, — сказал Феанор искренне, даже без традиционного сарказма. — Тогда буду водить к тебе Тьелпе почаще. И тоже буду очень счастлив. Я не люблю возиться с детьми.

— Нет уж, — засмеялся Ауле, — тогда у нас работа точно встанет. А с Таникветиль новые поручения приходят каждый день! То им лестницу изукрась, то сундук с кованным замком. До следующей эпохи не разгребёшь.

Глава 6. Тайна альбома для рисования

Восточное побережье по праву считалось одним из живописнейших мест Амана. Широкое взморье после шторма было устлано узорчатыми ракушками, блестящими, ещё влажными камнями, морскими звёздами и большими стволами деревьев, выброшенных в художественном беспорядке на берег.

Возле пристаней гавани Альквалондэ всегда было движение. Рыбаки разбирали улов или ремонтировали свои лодочки. Малыши собирали кораллы, ловили крабиков и строили замки из песка. Отсюда же отправлялись на морские прогулки прекрасные, похожие на белых лебедей, ладьи под белоснежными крыльями парусов с летящими по ветру длинными флагами. Чуть дальше на пустынном берегу на фоне огромной каменной арки, вымытой морем из цельной скалы, мерцал перламутровыми панелями прекрасный дворец айнур, повелителей вод и морей, и украшенные жемчужными узорами дома жителей Лебяжей гавани — эльфов народа телери.

С другой стороны к берегу прилегало ущелье. Каменные лестницы, вырубленные в скалах, спускались к самой воде. Вдалеке виднелись крепостные стены нолдорского Тириона в объятиях могучих горных цепей.

Бесспорно, это место очень любили художники.

Эльве, как и многие из народа телери, имел таланты к живописи. Он мог весь день провести за мольбертом, с утра до самого вечера. И отвлечься только сожалением о том, что стало мало света для художественной работы.

Эльф, наконец, закончил выписывать шёлковый парус ладьи. Он взглянул на свою работу. Обычно рука его, словно ведомая невидимым творцом, сама производила ровные линии. В палитре, как будто сами собой, смешивались волшебные оттенки, и ложились на холст идеальными мазками. Художественное творчество было для Эльве таким же простым, приятным и естественным, как само дыхание.

Пейзаж с ладьей, исчезающей в волшебной дымке, получился прекрасный. Никто бы не догадался, как Эльве с ним замучался! Чтобы довести картину до ума, живописцу потребовались месяцы. Эльве всегда испытывал некоторую грусть, накладывая заключительные мазки, так проникался и увлекался каждой идеей. Но только не с этой небольшой картиной. Закончить её он был рад и торопился. Потому что вот уже которую неделю его мысли были далеки от спокойного творчества.

— Почему бы не написать лесной пейзаж ради разнообразия, — сам себе сказал Эльве. И про себя закончил мысль: «В Лориене, например, велик шанс встретить майар Ирмо. Быть может, я увижу Мелиан».

Влекомый задумкой, он написал письмо своему другу, живущему около зачарованного леса. Через пару дней ранним утром в вороннице он нашёл питомца друга, а в его лапке ответ с приглашением. Эльве немедленно отправился за лошадью и к вечеру уже пересёк границу Лориена. А утром, взяв тетрадь в переплёте тёмной кожи с золотыми застёжками, тиснёную его собственным вензелем, он отправился на поиски. И не только вдохновения.

Однако ни в тот день, ни в следующие Эльве не везло. До́ма, на морском берегу, часы за рисованием превращались в минуты. А время в Лориене тянулось бесконечно долго. Художество тоже выходило из рук вон плохо. Здесь он как никогда жаждал того привычного творческого волнения, но не мог погрузиться с головой в свою работу. Эльф боялся что «оглохнув и ослепнув» по своему обыкновению перед картиной, он может пропустить появление прекрасной Мелиан. Но, мучаясь ожиданием, эльф всё-таки не бросал надежду увидеть меж деревьев светлый образ прекрасной девы.

Вдохновение проснулось так же внезапно, как из ниоткуда брызнул дождь, заставивший Эльве бежать в первую встретившуюся беседку. Сначала небо было скучным и серым, но вдруг прояснилось. Тучи истончились, стали светлыми и прозрачными. Капли, больше не падали огромными радужно-кристальными бриллиантами, а превратились в тонкую сверкающую взвесь перемешанную с воздушными лучами.

Эльве так впечатлился этим подарком небес! Он раскрыл альбом и, впервые за долгое время, без остатка окунулся в творчество.

— Ну и погода! — сказал кто-то с другой стороны беседки. — Научиться бы предвидеть, когда владыка ветров планирует выпустить дождевые облака, надо было бы… — гостья беседки Эльве, застигнутая ненастьем, наконец, убрала с лица промокшие, завораживающе спускающиеся к вырезу платья струйки волос, и взглянула на эльфа. В её лице мелькнуло узнавание.

— …плащ с капюшоном надевать… — закончила майа фразу уже по инерции.

— Зато какая теперь красота и благодать настала, — робко промолвил Эльве. Он, конечно же, сразу узнал Мелиан. От случайного счастья земля ушла из-под его ног. — Я даже начал зарисовку. Хотите посмотреть?

— Конечно! — Дева заглянула в эскиз. — Как красиво! Это будет восхитительный пейзаж.

— Я посвящу его вам, той, кто спасла меня от одиночества в этой беседке. Моё имя Эльве.

— Я Мелиан, — она протянула руку для пожатия. — Я буду счастлива увидеть готовую работу. Но пока, уважаемый Эльве, не покажете ли мне другие свои рисунки?

Они присели рядом на скамейку очарованные странной близостью. Эльве начал перелистывать страницы. Вначале было много морских пейзажей, лодочек и обитателей глубин, абстрактных узоров с ракушками, рыбками и морскими звёздами, зарисовок из жизни его народа. Другие листы, что составляли большую часть его тетради, начинались портретом, который Мелиан не успела разглядеть. Эльве быстро захлопнул альбом.

— Там дальше эскизы и наброски, мне пока стыдно вам демонстрировать, — ответил, извиняясь, Эльве на её вопросительный взгляд.

Светлый дождь иссяк, хотя телери хотелось, чтобы он никогда не заканчивался. На туманном небе, повторяя друг друга, появились две яркие и одна едва заметная радуги.

— Ну что же, спасибо за беседу. Остаётся пожелать вам светлого дня.

Мелиан взяла в руки большой стеклянный фонарь. Эльве сразу его приметил на краю беседки и придумал план по продолжению встречи:

— Какая тяжесть! Позвольте я вам помогу и провожу вас.

— Весьма признательна, дорогой друг.

Они вышли из беседки и направились к чертогам Ирмо и Эстэ. По дороге удивительно легко потёк непринуждённый разговор. Обсуждали праздник весны, растения и животных, населяющих Лориен и прочие бытовые мелочи. Но даже перед дверьми дворца снов им не суждено было расстаться. Как раз в этот момент по серебряному мостику к покоям владык шёл знакомый, у которого гостил Эльве.

— Здравствуй, друг! Я как раз именно тебя больше всех хотел встретить в Лориене, мне нужен твой совет! Это не займёт много времени и, надеюсь, ты не спешишь. Только прошу, давай зайдём сначала к целителям за травами!

Возле дверей эльфы скинули плащи и зашли в залы майар Эстэ. Мелиан тоже хотела идти в свои покои, но вдруг на светлом атласе плаща увидела кожаный переплёт.

«Вот он, альбом Эльве! Так близко, под рукой! Это нехорошо, это гадко без разрешения, тайком! Но как же интересно, что он скрывает!»

Она прошептала заклинание, открывшее застёжки. Её руки уверенно и быстро распахнули альбом.

Мелиан не поверила своим глазам. На каждом листе, что вставлены в переплёт после пейзажей, были её портреты. Некоторые из них — с праздника в садах Йаванны. Но на других Мелиан была изображена именно в том облике, что приняла в их сне. На страницах без портретов было её имя, выписанное фигурно украшенным почерком на различный манер и стиль. И какие-то стихи, читать которые, к сожалению, было некогда.

«Мелиан».

Она ни разу не задумывалась, что её имя столь красиво. И теперь же поняла, что оно самое лучшее, потому что, верно, нравится ему. Внезапно в дверях появились эльдар. Мелиан успела за секунду до этого закрыть альбом, но Эльве всё равно уловил её движение. Телери застыл, словно деревце в грозу, в которое ударила молния, и оно вот-вот загорится. Щёки его пылали. Мелиан, чей лик и так был самого светлого фарфорового оттенка, казалось, ещё больше побледнела.

— Догоняй, друг! — обратился второй эльф к замолкнувшему Эльве, выходя за дверь. Он, казалось, даже не обратил внимание на разворачивающуюся катастрофу или не придал этому никакого значения.

«Простите! Умоляю, простите!», — хотела произнести майа, но Эльве, опередив мгновение, сам подбежал, рухнул перед ней на колени и сжал руки девы. Он сказал именно эти же слова, что застыли на её устах.

— Нет! Это я виновата! Что же я наделала! Вам нельзя помнить проводников, это может вам повредить! Скорее, пойдёмте к владыке Ирмо, уверена, что он сможет всё исправить!

Эльве умоляюще взглянул на неё снизу вверх дрожащим, готовым излиться влагой серебром:

— Мелиан, прошу! Тот сон, ваш образ и моё светлое к вам чувство — это всё, что у меня есть. Это — всё, что составляет для меня радость жизни. После того сновидения меня преследовало чувство, будто я потерял что-то бесценное, и меня терзала невнятная тревога. Но когда я увидел вас, узнал, что вы на самом деле есть — я обрёл счастье и покой.

— Но как же так вышло?

— Может быть вы тоже не хотели, чтобы я вас забыл?

— Остановитесь, замолчите! В ваших словах кроется беда! — Мелиан бросилась прочь, громко захлопнув за собой дверь.

Глава 7. Вечернее письмо

В час, когда Валинор засыпал, у майар Владыки грёз начиналась самая ответственная работа. Прямо сейчас в саду видений уже ожидали три тревожные эльдарские души. Духи сумерек всю ночь будут заниматься их излечением через сновидения. А для этого необходимо подготовить особые светильники.

Во дворец Ирмо и Эстэ вели четыре двери. Южные и северные предворялись верандами, западные открывались прямиком на серебряный мостик, а восточные сразу же выходили к тенистой тропинке под кронами падубов.

В сумерках открылась одна из южных дверей, из неё вышла майа Мелиан с тремя пустыми стеклянными сосудами. Она взглянула на милый сердцу вечерний пейзаж. После дождя воздух был свеж и прохладен. На веранду спускались гирлянды с молодыми шишечками хмеля, к самой лестнице подходили свечи люпинов, что-то неуловимое шуршало поодаль в лопухах.

На другом берегу озера, кусочек которого виднелся сквозь сеть прибрежных кустов, зажигались огоньки. Это эльдар в укороченных тёплых плащах с фонарями и снастями шли на вечернюю рыбалку. В чёрной воде плескалось серебро, а у самой поверхности то ли опускалась, то ли поднималась над водоёмом дымка тумана.

Мелиан приподняла крышки стеклянных фонариков. Тут же из травы, из-под листиков клевера, меж соцветий белой и розовой кашки, ведомые чарами голоса майа, поднялись невесомые голубые светлячки. Они светящимися дорожками потянулись по воздуху к сосудам.

— Спасибо вам, друзья мои, — Мелиан одобрительно посмотрела на наполненные голубыми огоньками светильники. Их нежный неяркий свет лучше всего успокаивал и настраивал на исцеляющий сон.

И тут майа углядела кого-то на ветке молодого клёна. В густых ветвях светились жёлтые глаза. Серая неясыть. Она явно ждала Мелиан — когда майа приблизилась, птица совсем разумно подмигнула умными глазами и повернула серебристую плюшевую головку. На её шее был шнурок с привязанным к концу кожаным мешочком. Мелиан достала сложённый треугольно листок и сразу узнала почерк. Сердце подскочило в груди, забилось трепетно и быстро, буквы расплылись перед глазами. Она подняла голову вверх, немного успокоилась и начала читать.

«Дорогая волшебница! Меня преследует горькое ощущение, что я не сказал вам что-то важное, а те слова, что прозвучали, и то, как они прозвучали, верно, вызвали ваше негодование. Всё это страшит меня, потому что, полагаю, оставило в вашем представлении нехорошее впечатление. А мне бы очень хотелось иметь в вашем лице доброго друга. Прошу вас, дайте мне шанс надеяться на это. Я приду завтра к дворцу снов и буду вас ожидать. Умоляю, позвольте мне извиниться! Без вашего прощения я не смогу жить.»

Мелиан прочитала записку ещё раз, а затем свернула в трубочку и спрятала за вырез платья.

— Лети, вестник. Ответа не будет.

Неясыть понимающе взглянула на майа, словно согласилась. И, развернувшись на когтистых лапах, ринулась вниз с ветки, в пике́ раскрывая пёстрые крылья.


***

Наступило утро. Мелиан сменила многослойные газовые вечерние одежды насыщенных дымчато-фиолетовых оттенков на светло-розовое платье из шёлка с прозрачными рукавами и шлейфом. Это платье больше всего было к лицу ей. Вышивка по шифону, выполненная лучшей майа Вайре, была настолько тонкой, что, казалось, серебристый узор парит, сверкает и вьётся сам собой следом за Мелиан.

Проходя мимо огромных полукруглых окон, расположенных на втором этаже над парадным входом, Мелиан увидела знакомый серый плащ. Ещё не спа́ла роса, а телери уже пришёл с надеждой на встречу и разговор. Записку эльфа Мелиан спрятала в надёжный тайник, в сундучок, что она сотворила с той стороны мира, за дверью снов. Но о встрече по-настоящему даже не думала. Теперь же она боялась выйти — ей казалось, что это крайне стыдно и неприлично — и утешалась тем, что украдкой всё смотрела из окна на эльфа.

Он прождал до утра следующего дня. То мерил шагами площадку, устланную белым песком под балконами, то надолго застывал в одной позе, то садился на мраморный откос дворца и глядел в сторону озера. Когда же мимо проходили майар или эльфы, Эльве раскрывал свою тетрадь и делал вид, что рисует. А потом он ушёл.

Мелиан и расстроилась, и получила облегчение одновременно. Она теперь способна была заниматься хоть чем-то, кроме как, спрятавшись за бархатной гардиной, рассматривать эльфийского красавца.

Но Эльве вскоре вернулся. Оказалось, что он отлучался набрать цветов. Эльф встал с букетом на то же самое место, где простоял, словно статуя, ещё половину суток. В руках он держал пять кроваво-красных кустовых роз из садов Йаванны.

«Ох, и влетит же ему от Кементари или её майар, если увидят!» — подумала Мелиан и почему-то счастливо улыбнулась.

Глава 8. О счастливых последствиях необдуманной селекции

Эльве упорно ждал соловушку. Несколько раз он малодушно ловил себя на мысли оставить свой бессмысленный пост. День закончился, но красавица так и не удостоила телери встречей. Безнадёжный вечер плавно перешёл в тоскливое утро.

«Видно, я так сильно разозлил волшебную Мелиан, что она вторые сутки не выходит из дворца».

А потом воодушевлялся:

«Однако не может же она провести там всю вечность».

И он продолжал ждать, упрямо желая добиться прощения. Эльве коротал время тем, что мысленно украшал всё новыми изящными выражениями свою покаянную речь. И представлял, что может ответить на то Мелиан.

«…Или же она скажет: «Нет, вы, чьё имя даже стыдно произносить, так низменны и малодушны, что никогда не заслужите ни моего взгляда, ни тем более моего прощения». Да! Она так и скажет, но пусть скажет это мне в глаза. Только тогда я приму достойно поражение».

Пока Эльве ходил взад-вперёд под украшенными резьбой по камню карнизами, его посетила потрясающая своей гениальностью мысль: «Кто же извиняется без цветов!»

Он огляделся и не приметил ничего стоящего прекрасной майа. В Лориене были ромашки, незабудки, ландыши, пижма, лаванда и какие-то другие лесные и полевые цветы. В основном все лекарственные и невзрачные. Вся самая роскошная растительная красота была только в садах Йаванны. Это всем известно. Как бы ни было жаль телери покидать место наблюдения — вдруг он уйдёт, и именно в этот миг Мелиан выйдет из дворца! — он всё же направился быстрым шагом к тому месту, где оставил лошадь. «Одна нога здесь, другая — там!».

Когда белые башенки скрылись из вида, Эльве пустился галопом к саду Кементари. Только шёлк светлых волос и полы плаща летели меж стволов деревьев.

Лес кончился и начался благоуханный сад. Каких цветов здесь только не было! Лилии и лилейники, пионы и хризантемы, герберы, петуньи и множество других, названия которых телери не знал. Все в ярком дружном цветении, всевозможных форм, размеров и расцветок.

Поначалу у эльфа разбежались глаза от этого изобилия. Но подул ветерок из-за горки, что вышел из самого Манвэ, принёс и закружил вокруг Эльве не только запах Владыки, но и сладкий розовый аромат. Влекомый благородным шлейфом, он пошёл вдоль клумб на холм.

С пригорка открывался вид на огромный розарий. У телери перехватило дух от красоты. Здесь были, наверное, все сорта роз, выведенные майа Айвендилом: пёстрые тигровые, с волнистыми краями, нежно-фисташковые, снежно-белые, пудрово-бежевые, даже редкие синие и глубоко-бордовые, почти чёрные. Эльве выбрал самый большой куст с огромными ярко-алыми цветами. Собрав букет, он уже не бегом, а торжественно королевской поступью вернулся к дворцу грёз.

Однако даже великолепие цветов, кажется, не помогло. Снова потянулось бесконечное ожидание. Розы были прелестны, но только первые несколько часов. Потом они потеряли свою свежесть и яркость. Эльве с сожалением подглядел на увядающий букет и угрюмо, но упрямо вновь отправился во владения Йаванны за новыми цветами.


***

Пока Эльве одухотворенно собирал второй букет, за ним пристально наблюдали две пары светящихся зелёных глаз, притаившись в кроне огромного старого дуба.

— Смотри, Айвендил, вот кто наши розовые кусты ободрал! — шёпотом сказал Эрифир.

— Вот гад! Как будто для него сажали!

— Может превратим его в кабачок?

— Не-не. Лучше лианой по одному месту сейчас ка-а-ак хлопнем!

— Подожди, у меня есть идея получше!

Майар, крадучись, отползли подальше по мощной дубовой ветке за широкий ствол, спрыгнули на землю, а затем по знаку Эрифира, удалились в направлении грядок.


***

За стенами дворца майа Мелиан тоже не покидала своего тайного дозора. За всё это время её чувства претерпели удивительные метаморфозы. Желание выйти и поговорить с Эльве присутствовало на краешке её дум с того самого момента, когда она увидела эльфа во дворе. Сначала это желание Мелиан пугало, потом следить за эльфом стало интересно.

А теперь, когда она глядела на телери уже больше суток, он казался ей уже совсем родным. Она до последней чёрточки изучила его облик. И не нашла ни одного изъяна. Эльве был красив сдержанной благородной красотой. У него был спокойный, словно заглядывающий в вечность взгляд серебряно-серых глаз и трогательные ямочки, когда он вдруг улыбался своим мыслям.

На вторые сутки свиданию с эльфом препятствовало только одно:

«Прямо под окном владыки, даже не госпожи Эстэ. Увидит Ирмо, и мне не сдобровать. Но как цветы жалко! И эльфа жалко…»

***

Тем временем над посадками овощных культур мелькали всполохи зеленоватого свечения и доносились голоса:

— Что скажешь? — спросил весьма довольный майа Эрифир.

— Потрясающе! — восторгался его товарищ.

— Может кочегаров попросим, пусть сделают горящие глазюки?

— Не-е-е, и так страшна! — Айвендил, любуясь, обошёл результат эксперимента по селекции.

— И куда поставим?

— Эльфу полюбились наши розочки. Мы положим сторожа под куст и когда эльда придёт… — коварно засверкал тёмными изумрудами глаз Эрифир.

— А как наш сторож определит именно этого эльфа? Вдруг ещё кого-то попадётся?

— По запаху определит. Подлец телери в розах как медведь топтался, все кусты им точно пропахли.

Радостные духи с энтузиазмом потащили своё изобретение в розарий.


***

День плавно переливался в тёплый и светлый вечер. С небес спускалась сумрачная синева. Эльве сидел на откосе, задумчиво перебирал лепестки роз и пытался вслух сложить новое стихотворение.

Волшебный мир моих мечтаний
Восхвалит ваш прекрасный лик.
Подобно отблеску сияния.
Мне отвернуться не велит…

Тут он умолк, почувствовав чье-то присутствие.

— Прекрасные рифмы.

— Вы пришли! — Эльве просиял.

Перед ним стояла Мелиан, сама Мелиан! Такая долгожданная его соловушка! Она была укутана в серо-синий плащ, широкими складками скрывающий её фигуру, только ласковые синие очи глядели из-под объемного капюшона.

— Я пришла только потому, что мне жаль цветы. Второй букет уже вянет.

— Вам нравятся розы?

— Очень.

Мелиан нежно приняла царственный букет, вдохнула опьяняющий аромат. Затем она поставила цветы в стоящий возле крыльца вазон, полный дождевой воды и сказала:

— Пойдёмте лучше на берег.


***

Айвендил и Эрифир установили своё изобретение в клумбу, слегка замаскировав его листьями. Уходя, они услышали за спиной шорох.

«Вечер. Ёжики», — подумал каждый.

Когда же из розария донеслось душераздирающее рычание, оба майа резко развернулись.

— О, Пустота… — тихо прошептал похолодевший Айвендил.

Из грядки поднялся страшный монстр. Это была огромная тыква с большим кривым ртом, полным острых шипастых клыков. Из её глаз и носа тянулись струйки зеленоватого ядовитого тумана. Тыква бодро обошла на шести лапах из скрюченных сучьев майар, втянула воздух страшным провалом, что представлял собой её нос, и понеслась в сторону Лориена.

Майар переглянулись и бросились за ней сквозь грядки, клумбы и кустарники. На бегу они крутили лассо из лиан, но набросить петли на вертлявого монстра не получалось.

— Оно скачет к болоту!

— Пусть там и сидит!

— Нет! Не хватало нам ещё болотного монстра! Эрифир! Подсекай!

Тыква замешкалась возле кромки болота. Эрифир выпустил лиану и затянул на созданье петлю. Однако, монстр продолжил движение вплавь, словно оранжевый страшный поплавок. Майа упёрся ногами, сапоги его увязли в мягкой влажной почве. Тыква легко протащила его по берегу и утянула за собой в болото. Не упустив лассо, Эрифир вынырнул весь в болотной жиже, только глазищи блистали, да белели стиснутые в напряжённом оскале зубы. Напрягая все мышцы он с трудом пока ещё удерживал тыкву. Айвендил в этот же миг накинул вторую петлю с берега. В этот раз попал.

— Есть! Держи крепче!

Но тыква-монстр, резко изменив направление, в чудовищном прыжке рванулась в сторону и выпрыгнула на берег. От неожиданности Эрифир ослабил повод, а Айвендил наоборот натянул и тоже полетел в болото, столкнув товарища обратно в тину.

Духи выбрались из трясины и продолжили погоню. Айвендилу в какой-то момент даже удалось заарканить и оседлать тыкву:

— Дорогу! Берегись! — истошно вопил бегущий рядом Эрифир шарахающимся с тропинки перепуганным эльфам.

Перед краем сада Айвендил встал на тыкве во весь рост, со всей силы натянул поводья, но чудо селекции и не думало останавливаться. Оно перепрыгнуло калитку Лориена и, сбросив-таки с себя наездника, укатившегося в траву на обочину, поскакало к озеру.


***

Эльф и майа перешли озеро и присели на деревянный пирс, тянущийся невысоко над водой. Мелиан скинула свои атласные туфельки и опустила маленькие ножки в воду. Эльве последовал её примеру.

— Ваше упорство достойно восхищения, — сказала майа.

— Я знал, что в итоге увижу вас.

— Но если бы я вышла из других дверей?

— То всё равно пришли бы туда. Я не зря выбрал именно то место для дежурства: на мостик ведёт только один выход. Я перво-наперво обошёл дворец и убедился, что ни лодочек, ни других переправ нет.

— Смотрите! — засмеялась Мелиан.

Она скинула плащ на помост, оставшись в своём прекрасном розовом платье, и на кончиках пальцев ступила на водную гладь. Майа невесомо прошлась по самой поверхности, словно по зеркалу, оставляя лишь иногда от своего лёгкого шага круги по воде. Эльве поражённо распахнул серебристые очи.

— Но вместе с тем вы определили и наинеудачнейшее место, — сказала Мелиан, вернувшись на пристань к Эльве.

— Почему же?

— Вы ждали меня прямо под окнами покоев моего владыки. Потому я и не хотела выходить.

— Он что же, запрещает вам вести дружбу с эльдар?

— Нет, дружбу не запрещает, — ответила Мелиан, смутившись. Разговор с каждой секундой становился всё интереснее и интереснее. Но его прервал громкий вопль:

— ОКРУЖА-А-АЙ!!!

Со стороны садов Йаванны неслось что-то неведомое, ломая кусты. И вот из чащи выпрыгнуло огромное чудище, похожее на шестилапого рыжего паука, а следом за ним ещё два орущих чёрных монстра, только двуногих. Втянув носом воздух, зубастая тыква бросилась прямо на Эльве и Мелиан.

— Эрифир! Не стреляй! — закричал один из чудовищ, увидев, как в руках второго из неоткуда появились шипы, такие же, как у роз, только в разы больше и острее.

— Почему?

— Жалко!

— А этих тебе не жалко? Оно их сейчас сожрёт!

Мелиан испуганно вскрикнула от внезапности происходящего. Эльве храбро встал впереди, закрыв её собой. Он стащил на землю плащ и приготовился сражаться с тыквой голыми руками.

В этот миг Айвендил скрутил лассо из лианы и накинул его на чудовище. Тоже сделал и другой майа. Эльве подхватил свободный конец лианы.

— Отлично, эльда! Так и держи! — сказал через плечо Эрифир.

Он отпустил лиану, материализовал в руках шипы и несколько раз выстрелил в рыжего монстра.

— Твои стрелы, что Мелькору проповедь! — крикнул Айвендил.

— В шипах семена бешеных огурцов! Ложись! — Майар сбили с ног и закрыли спинами Мелиан и Эльве.

На секунду воцарилась тишина, а потом прогремел взрыв. Всех осыпало оранжевой благоуханной мякотью.

Эльве и Мелиан с трудом признали в двух чудищах, с повисшими сосульками волос, перепачканными илом лицами, с ног до головы украшенных ряской и водорослями, майар Йаванны.

— Айвендил? Эрифир? — Мелиан не знала то ли плакать, то ли смеяться, но сохранила всё-таки ровно учтивый тон и выражение лица. — А это что?

— Это — эксперимент по селекции, — переводя дух, ответил Эрифир.

— Чтобы никто без разрешения цветы не рвал, — сказал Айвендил. Эльве стало совестно.

— Это я сорвал розы! Простите, ради Пустоты!

— Да мы знаем, что ты. Потому страж и поскакал по твою душу, — с оттенком кровожадности в голосе сказал Эрифир.

Но Айвендил положил примирительно руку на плечо эльфа, совсем не стесняясь пачкать его когда-то светлую, а сейчас итак всю в рыжих разводах, тунику ещё и в болотной грязи.

— Так ты в следующий раз попроси кого-либо из майар. Тебе и на нужный куст укажут, и даже ножницы для удобства выдадут, — майа улыбнулся.

— Клянусь, что так и поступлю! Извините ещё раз!

По просьбе природных майар Мелиан принесла из дворца глубокие чаши и корзинку для сбора остатков эксперимента. Эльве в качестве извинений помогал собирать овощные куски. Закончили ближе к ночи. Майар Йаванны пошли в свой дворец. Эльве проводил Мелиан до порога чертогов снов.

— Милая Мелиан, могу ли я иметь счастье навестить вас завтра?

— Буду рада новой встрече. И знаете, пожалуй, можно без цветов. Пусть лучше радуют нас на клумбе, — хитро улыбнулась майа.

Глава 9. Чертежи с изюмом

Последнее любимое детище Ауле — грандиозный проект освещения — воплощался. Но не так быстро, как хотелось бы огненному айну. Прошёл год, а мастера всё ещё не сдвинулись даже со стадии чертежей. Таникветиль вечно что-то не устраивало. То геометрия, то высота, то декор. На первых порах огненные айнур прикладывали к поправкам и новые расчёты. Но после десятого раза, когда пришлось пересчитывать почти всё, решили пока что ограничиться только визуальным исполнением. Надеялись утвердить хотя бы форму чаши.

Первая предложенная форма была, конечно, полусфера. Устройство накопителя предполагало использование магнитного поля, удерживающего звёздный свет в пространстве чаши. Поэтому мастера настаивали на самой простой геометрии, исключающую возможность утечки ценной энергии. На Таникветиль же считали, что сфера — это позапрошлая эпоха. Дискуссии были бурными, аргументы бесполезными. В итоге Майрон спроектировал чашу в форме капли, раскрытой длани, потом с наклоном в несколько градусов, потом в форме морской раковины… Всего за год старший майа начертил более двадцати пяти чертежей. И все бы ничего, но к бесконечным переделкам добавлялось такое же бесконечное ожидание ответа.

Однажды, перед началом рабочего дня, мимо окна огненных майар пролетел быстрый орёл — посыльный Манвэ. Он бросил из клюва письмо, которое упало прицельно на стол. Майрон, который был в покоях уже один, вскрыл конверт. Если опустить высокий стиль и изящные выражения, которыми писались любые письма на Таникветиль, мастерам сообщалось, что «последний чертёж в принципе, неплох, но все равно что-то не то, нет изюминки». Так и написали. «Изюминки»…

Немного позже Майрон открыл двери в главную кузницу. В лицо сразу дыхнуло таким родным ласковым жаром, что захотелось завернуться в пламя, словно в алую ткань. В цехах, кажется, никогда не прекращалась работа. Тут и там раздавались самые прекрасные, по мнению Майрона, звуки: шумел озорной огонь в горнах, звонкую песнь пел металл, сердито шипел горячий пар, доносились весёлые голоса кузнецов. Майа прошёл два сквозных цеха, где трудились нолдор. Увидев огненного духа, эльдар отвлеклись от своих занятий. Новые рабочие и молодые подмастерья учтиво поклонились старшему мастеру, а знакомые и товарищи приветственно подняли руки. Улыбнувшись всем, майа пошёл в самый дальний и самый горячий цех.

— Мастер, с Таникветиль письмо доставили, про чертежи, — сказал Майрон, заглушая голосом задорный стук, и поймал в руки пару искр, отлетевших от молота валы.

— Чем на этот раз порадовали? — Ауле отвлёкся от части металлоконструкции, которую выправлял на наковальне вместе с Даламаном.

— Я их витиеватые фразы не все понимаю, но вроде опять недовольны…

Ауле снял краги, прочитал письмо и — как вспыхнет пламенем! Повезло, что рядом не было эльдар, даже майар прикрыли лица от вспышки.

— Изюминки им не хватает! ИЗЮМИНКИ! — ругался Ауле и господарево тряс смятым листком дорогой мелованной бумаги над головой. — И главное, сами же эту форму утвердили! И как ни в чём не бывало через день передумали! Они думают, что сходу взяли и пересчитали всё?! Какого, в бездну, ещё изюму нам туда напихать чтобы им понравилось?!

— Мастер, я перечерчу. У меня ещё есть несколько вариантов, — уже спокойно сказал Майрон, который успел перебеситься из-за изюма в чертогах и по дороге в кузню.

— Ещё чертить им! Ага! Обойдутся! Сделай ещё пару эскизов от руки, если не трудно, а не примут — шли их лесом! Сделаем ту форму, которую посчитаем нужной.

Ауле одним рывком стащил с себя защитную амуницию, тряхнул длинной каштановой гривой и вышел на улицу, злобно пылая очами и громко хлопнув дверью.

— Вот так самообладание! Я бы сейчас на твоём месте головой о стенку бился, — восхитился Даламан, тоже снимая перчатки и фартук.

— Ага, мастер и ты просто не знаете, что я два ковра в покоях сжёг, пока успокоился, — грустно отозвался Майрон.


***

Наутро первым в мастерскую пришёл Курумо. Он думал, что первым. Но, открыв дверь, увидел Майрона за рабочим столом, заваленного бумажными ворохами, с обгрызенным пером за ухом и чернильной кляксой на щеке.

— Ну, как эскизы? Ты сегодня так рано пришёл и уже рисуешь! — Присел он на краешек стола.

Майрон скосил светящиеся рыжим щёлки глаз на товарища и упал лицом в стол. Мощь не заплетённых волос расплескалась по чертежной бумаге.

— Я не уходил, — донеслось недовольное бурчание из-под рыжего водопада.

— Майрон, может тебе всё-таки помочь? — Курумо заботливо коснулся плеча друга. Змейка предательски зашевелилась.

— Да я уже дорисовал всё. Ещё пять вариантов. Теперь надо в Валимар лететь. Курумо, полетим со мной, а?

— Я не против, но не уверен, что это поможет. Думаешь, они у меня примут лучше, чем у тебя?

— Не в том дело. Я обычно передаю чертежи через Эонве. Но всему есть предел! Я не уйду с Таникветиль, пока Манвэ при нас точно не изберёт какой-либо из этих вариантов. Либо не скажет конкретно, что не нравится, и что исправить. Потому что «нет изюминки» — это не ответ!

— Понятно, значит — для моральной поддержки.


***

На другой день Майрон и Курумо были в Валимаре. Они ждали приёма в ярко залитой светом зале, где нет ни единого пятнышка, ни единой тени и, кажется, сама Пустота смотрит на тебя сквозь прозрачный бесцветный купол. Смотрит с недовольством. Тут было прохладно и слишком просторно, как будто пусто, и поэтому неуютно. Из двух полусфер, соединённых с Троном Ветров, выходил воздух.

— Башня Ветров не зря так называется. У меня что-то весь боевой дух и выветрился, — почти беззвучно сказал Майрон на ухо Курумо.

Огненные майар робко смотрели на белоснежные высокие двери, украшенные звёздами и пёрышками, опасаясь не то чтобы разговаривать, а даже двигаться — любой звук, пусть и шорох одежды, звенел в хрустальной тишине дворца бестактно громко.

— Кошмар. Такое ощущение, что на праздник пришёл, только совсем не весело, — прошептал Майрон, и очень осторожно, чтобы не шуршать, поправил край своей бархатной мантии с золотой вышивкой.

Неписаное правило Таникветиль гласило: «По какому бы вопросу ты ни пришёл в королевский дворец, на тебе обязательно должны быть парадные одежды и венец».

— Ага. Как они здесь ходят? Летают что ли? — так же тихо отозвал Курумо.

— Не люблю дворцы. А этот — особенно. Мне здесь не по себе, — ответил товарищ.

Чем дольше майар стояли возле дверей, тем больше их начинала колотить непонятная дрожь. То ли от вездесущих сквозняков, то ли от страха говорить с самим владыкой. Когда одна из створок всё же открылась, оба пламенных духа одновременно вздрогнули, рассыпав вокруг себя искорки.

К ним вышла та, чьё имя должно было быть «сама вечная красота, лучезарность и счастье в их абсолюте». Но по неизвестной случайности она звалась просто — Ариен.

Сияние первой звёздной майа было настолько сильным, что могло сравниться с самой Элберет. У Ариен был самый добрый и отзывчивый взгляд во всем Валиноре и самая ласковая из всех искренних улыбок. Вся сущность ослепительной майа источала нежное тепло, которое окутывало, проникало под кожу и согревало, казалось, всю душу, наполняя верой, надеждой и радостью. Её тонкий стан обнимали подхваченные воздушными потоками многослойные и пышные, словно облако, одежды. Волосы, словно сотканные из звездного света, плясали на ветру.

— Чем я могу помочь, друзья мои?

— Мы пришли просить Владыку Манвэ об аудиенции, — сказал Майрон.

— Владык сейчас нет во дворце, к сожалению.

— Мы подождём. У нас к нему важный разговор.

— По проекту освещения? Тогда вам лучше дождаться Эонве. Только он уехал вместе с владыками.

— Нет, Ариен. Мы не уйдём без личного утверждения короля мира.

— Ты что думаешь, что владыки смотрят ваши чертежи? — Ариен засмеялась. — Эту задачу поручили Эонве. Он ответственный, — сказала майа Варды. И торопливо добавила, пока воздушную обитель не разнесли в пух и прах два мощных взрыва: — Давайте я вам всё подпишу.

Ариен жестом пригласила огненных майар к стеклянному голубому столику. В её руке из воздуха появилось пушистое белое перо с серебряным наконечником.

— Где нужно подписать?

— Ты не будешь смотреть эскизы? — удивился Курумо, наконец обретя дар речи.

— Я все равно в них ничего не понимаю, как и, кстати, Эонве. Лучше вас в этом вряд ли кто-то разбирается. Я доверяю специалистам и уверена, что король мира скажет также.

Восхищённо сверкающий глазами Майрон уже готов был рассыпаться в комплиментах и благодарностях, но Курумо пихнул его под бок и недоверчиво спросил:

— А если назначенный ответственным Эонве посчитает иначе?

— Я сама с ним договорюсь. Я знаю как. И если будут какие-то возмущения с его стороны — сразу обращайтесь ко мне.

— Ну, слава Пустоте! Большое спасибо, Ариен, ты нас выручила! Даже не так. Спасла!

Майрон и Курумо низко поклонились своей спасительнице и отправились домой, стремясь скорее обрадовать мастера.

Но их радость была омрачена. Только они спустились на один лестничный пролёт, как внизу сгустился чернильная мгла. По клубам чёрного смога, стелившегося покорно под ноги, по лестнице поднимался Мелькор.

Курумо без задней мысли в почтении склонил голову, как склонил бы на всякий случай перед любым другим владыкой Валинора. А Майрон вдруг растерялся и застыл, не зная, что предпринять. Вроде перед ним высший дух, но, с другой стороны, Мелькор был исключён из сомна валар и в советах Маханаксар участия не принимал.

— Кланяйся-кланяйся, кузнец, — подсказал тёмный вала Майрону, проходя мимо. — Привыкай, тебе ещё передо мной на коленях ползать, — надменно засмеялся, уходя без приглашения за светлые двери, Мелькор.

— Что это было? Почему он это сказал? — поразился Курумо и испытывающе посмотрел на Майрона тревожной глубиной карих глаз.

— Не знаю. Но такое чувство, как будто ведром колючего льда окатило. Брр! — ответил неопределённо майа.

Глава 10. Ключ от небесных врат

Когда огненные майар радостно вышли в двери, они даже не представляли, что оставили за ними и саму Ариен в наилучшем настроении. На звёздную майа всегда снисходила особая благодать, если ей удавалось кому-то помочь. Видеть чужую радость было для неё — то же самое, что и испытывать радость собственную.

Сверкая чистым ослепительным светом счастья, майа сверилась с указаниями владык: сейчас самое время выпустить фёны. Манвэ пустил этот ветер и теперь он хранится в небосводе до нужного времени. Ариен взяла связку ключей от дверей небосвода, прислушалась, как трепетно и возбуждённо стучит её сердце, засмеялась и вспорхнула, кружась, до самого верха пронизанного светом сводчатого купола. Там была маленькая дверца, ведущая в шумный и жаркий чертог суховеев.

Крылатые порывы, стремительные и горячие, всё ещё пахнущие внутренними тайнами Манвэ, завились вокруг наместницы валар, играя золотыми волосами и подхватывая шлейфы её штанов. Фёны рвались, словно невидимые молодые жеребцы, просились на волю. Сильный и звонкий голос Ариен заглушил шум игривых ветров.

— Сейчас, сейчас! Хорошие мои! — весело говорила майа, пропуская пальцы сквозь воздушные жаркие потоки, и ей казалось, что под рукой пляшут струи шёлковистых грив.

Ариен вставила в замочную скважину золотой ключ. Открылись огромные врата, и нетерпеливые буйные ветры, обгоняя друг друга, устремились на свободу. Схватив одного из них за гриву, Ариен тоже выпорхнула из чертога. Майа верхом на ветерке несколько раз облетела высокий шпиль небесной обители, а после в захватывающем дух падении направила ветер вниз, к окну зала приёмов. А там как раз тоже открывались двери.

— Владыки вернулись, — сказала обрадованная Ариен ветерку, и отпустила невесомого скакуна.

Но в зал приёмов вошёл вовсе не Манвэ. Его подлинное отражение. Могущественный и грациозный Владыка Тьмы Мелькор, чеканя шаг, направился уверенно в светлый чертог. Его горделивый облик был облачен в клубы густого дыма и мрака. Волосы, не скованные венцом — ибо нет в мире украшения, достойного венчать их — идеально чёрные и такие зеркально-гладкие, что казались на ярком свету белыми и горящими.

Мелькор скучающе посмотрел на пустой трон и только затем удостоил вниманием майа. На Ариен ярко и дерзко взглянули снежно-хрусткие глаза самого светлого, колючего оттенка. Эти глаза глядели расслабленно и надменно, но так же твёрдо, как Манвэ. И так же в них медленно кружился звёздный хоровод. Только при взгляде в глаза воздушного валы казалось, что видишь звёзды даже днём, и это всегда волшебно. У Мелькора видишь те же звёзды, но как будто смотришь на них из глубокого колодца. Было что-то в нём, не тёмное, нет! Но обречённое и вечное, настолько, что это пугало.

Ариен впервые видела повелителя Тьмы столь близко. И, к несчастью, наедине.

«Вот истинный Владыка Арды», — непроизвольно просочилась тонкими чёрными червями фраза в сознание Ариен. Но это была словно чужая мысль. Она повела головой, стремясь освободиться от липнувших к её существу невидимых нитей. И коснулась тонкой ручкой лба. С оглушительным перезвоном на пол упала связка золотых ключиков. Струи густой и упругой энергии потянулись в сторону Ариен. За ними и сам Мелькор направился к майа. Походка его стала крадущейся и хищной, а взгляд чарующим и обволакивающим. Но всё равно остался равнодушным.

— Господин Мелькор, Владыки в отъезде. Возможно я… — Но Мелькор, не дослушав учтивое приветствие, перебил её фразу:

— Ты что же, тут одна, такая маленькая и хрупкая, отдуваешься за весь Таникветиль? — насмешлив был голос тёмного духа. Казалось, он располагал к лёгкой беседе, если бы не зоркий и недобрый взгляд, словно прошивающий насквозь.

«Как красив Мелькор! Сколько в нём ощущается достоинства и благородства».

Ариен сконцентрировалась и сбросила тёмные путы.

«Нет! Это обманное впечатление. Он смотрит на меня, словно на добычу.»

А Мелькор тем временем продолжал бессовестно беспечным тоном:

— А мой братец и его супружница всё развлекаются. Где они?

— Они за пределами Валинора.

— Возжигают новые звёзды? А что же старые? Ты знаешь, что происходит со звёздочками, когда они больше не нужны своим повелителям?

— Нет, — шелестом послышался почти беззвучный ответ.

— Они падают. Красиво и ярко, на полнеба, бывает, тянется сверкающий шлейф, но только от самых лучезарных. И долго ещё горит в высоте. Глупые войдхини радуются и загадывают желания, не ведая, что павшая звезда, коснувшись земли, становится камнем.

Мелькор подходил всё ближе. Он уже нависал ледяной глыбой над светлой девой. Ариен ощутила почти физическую боль и взмолилась в мыслях: «Кто-нибудь придите сюда, пожалуйста, скорее!»

За дверью вскоре послышались лёгкие шаги и голоса. Майар Манвэ и Варды уже спешили на подмогу. Первым в залу вошёл майа Тилион, за ним Майрон, который решил посмотреть, что происходит и чем занят Мелькор.

— Сегодня я принимаю посетителей, Владыка. Чем могу быть полезен? — с порога отважно пришёл на выручку Тилион.

Мелькор оценивающе смерил всех троих привычно тяжёлым взглядом, будто бы майар — самые лютые его враги, и недовольно процедил:

— Вы мне не нужны. Пока что.

Он нагнулся и поднял золотую связку.

— Главное, не потеряй ключ, иначе двери в самый нужный миг могут и не открыться. Пресветлого дня тебе, служанка. Так, кажется, у вас говорят, — сухо бросил Мелькор, и направился твёрдым шагом к выходу, не заботясь реакцией на свои слова, не ожидая и ответного прощания.

Ариен смотрела вслед тёмному вале. Он остановился, открывая вдалеке обе створки, и обернулся… Что-то перевернулось в душе Ариен от этого последнего потустороннего взгляда.

Майа очнулась только когда чьи-то нежные руки коснулись её плеч.

— Ариен, властитель мрака напугал тебя? — спросил Майрон.

Тилион стоял не так близко, и оставался в стороне.

— Нет… Он не сделал ничего плохого или двусмысленного.

— Встреча с врагом всегда несёт некоторый диссонанс в наши души. Мелькор слишком силён, и его злая воля позволяет ему проникать в сознание даже айнур! Бесцельно, только ему же и на потеху. Мы должны учиться противостоять этому натиску.

Ариен вдруг сбросила руки Майрона с плеч.

— Но Майрон! Друг или враг мы выбираем сами! Правильно ли нам самим разжигать рознь?

— В том, что несущий искажение наш противник, нет сомнения ни у меня, ни у наших владык.

— Майрон, Тилион, может это мы не правы, может это мы ничего не знаем! Быть может это мы блуждаем во мраке, называя его светом, лишь потому что не можем объять мироздание взглядом так, как может это великий дух? Вдруг мы просто не видим всей картины и всех взаимосвязей!

Майрон секунду помолчал, а затем сказал коротко:

— Милая, ты устала. Владыки и я хотим видеть тебя в счастие и блаженстве. Отдохни. Я верю, что вскоре эти тени и бессмысленные рассуждения оставят тебя.

Майрон поцеловал её руку и вышел, как показалось Ариен, слегка раздражённо и поспешно. Они остались в зале с Тилионом вдвоём. Ариен взглянула на друга. В лице Тилиона мелькнуло на миг понимание. Которое он тут же пресёк:

— Ариен, ты права, мы почти ничего не знаем о мире, даже о том, который возведён нами и нашими повелителями, — ответил майа мягко на её беззвучный вопрос. — Возможно, лишь только Валар это ведают. Но, какими бы бесценными не были знания, какой великой не была бы сила, если она есть причина хотя бы одной горькой слезы невинного существа — это уже не добро и не истина, — сказал Тилион, хотя он и сам в это не верил.

Глава 11. Сновидение для майа грёз

Эльве смотрел в высокое стрельчатое окно дворца. Вместо запланированных нескольких недель, он провёл в гостях у друга почти год. Время в Лориене было наполнено безграничным счастьем, ежедневными прогулками, полутонами взглядов и фраз. Но это не могло продолжаться вечно. Так или иначе вставал неминуемый выбор: или построить вблизи Лориена собственный дом, или вернуться в свои покои на побережье.

Окна дворца выходили на Лоррелин. По водной глади бесшумно скользили лодочки и маленькие кораблики, оставляя после себя сверкающие следы, разворачивались белые паруса: на озере шёлковые, а в вышине — облачные. И в полуденной томной дымке уже нельзя было различить воду и небо. Эльве скучал по морю, но не мог себе представить жизни без Мелиан. В своей огромной любви и в своих намерениях он не сомневался. Телери всем сердцем чувствовал, что любовь эта взаимна. Однако то тонкое и зыбкое чувство, незримо витавшее между ними, не было высказано словами. Их отношения с прекрасной майа так и не были определены. Эльве это тревожило, и, однажды собрав все мужество, он решился объясниться.

В тот день Эльве, нарушив обыкновение устраивать встречи на другой стороне озера, пришёл прямиком во дворец валар. Навстречу ему вышла сама Мелиан в лиловом парчовом платье, отороченном белоснежным кружевом. Она увидела его и расцвела. И ещё больше похорошела.

— Как же я давно вас не видел.

— О, и право, но ведь это было вчера.

— Да, вчера, — задумчиво улыбнулся эльф.

— Я так рада, что вы пришли, любезный Эльве. Вам нужна помощь или совет? Владыки сегодня на Таникветиль, — сказала Мелиан и добавила таинственным шёпотом: — Я сама сегодня принимаю. Впервые!

— Если то, что случилось в душе моей — болезнь, то я не хочу излечения.

Она посмотрела на него фиалковыми невинными глазами. Эльве опустил взгляд, словно готовился каяться.

— Моё состояние сильно мучает меня, это правда. Но вместе с тем я ощущаю и блаженство, я уверен, наравне с тем наслаждением, что постигают айну в чертогах вечности. Мелиан умоляюще сложила тонкие руки:

— Милый, славный Эльве. Прошу, не говорите! Не говорите так!

— Я здесь только ради вас. Она запахнула свой газовый палантин каким-то совсем не по-майарски беззащитным жестом. Словно, пытаясь сбросить с себя что-то мешающее ей.

— Милая Мелиан, я пришел сказать, что люблю вас!

— Как же допустила это Пустота! Это невозможно!

— Но ведь и майар могут любить, я знаю точно. Телери дружественны с майар Ульмо, а они не просто пара, они в браке! — горячее серебро его глаз заворожило майа, она с усилием отвела взгляд.

— Это совсем другое! Оссе и Униен оба айну. К тому же из свиты одного валы. Это разрешено.

— Вы могли бы полюбить меня? Ответьте! Если да, то я прямо сейчас отправлюсь на Таникветиль, подойду к Ирмо и попрошу вашей руки. И пусть меня покарают валар, если они так бессердечны, что смеют запретить мне любить!

— Нет! Не смейте! — дух сумерек гневалась. Из углов, из-под лестницы поползли фиолетовые тени. Но Эльве не стушевался.

— Вы отказываете мне, потому что я не мил вам, или потому что я не айну…

— Да как вы… Что вы позволяете себе! — теперь стало совсем темно, словно в грозовую ночь, а в глазах Мелиан, казалось, сверкали молнии.

— Нет же, Мелиан! Это вовсе не упрёк. Я хотел сказать, что был бы недостоин вас, даже будучи майа. Никто даже из валар вас недостоин!

— Вы ставите меня в неловкое положение!

— Есть ли хоть один шанс, что вы когда-нибудь ответите мне взаимностью?

— Разве я могу сейчас ответить? Нет, не заставляйте меня! Милый Эльве, мы встретимся завтра. А сейчас уходите! Если валар увидят нас, будет нехорошо.

Эльве развернулся и покинул сумеречную залу. Он получил ответ.

***

На другой день, ожидая Мелиан в условном месте — на том самом пирсе, где он воевал с бешеной тыквой — Эльве чувствовал победное ликование вперемешку с некоторой неловкостью. Которая была тут же смыта легким рукопожатием Мелиан. Майа не отпустила ладонь, и они рука об руку отправились на прогулку.

Гуляя в Лориене, они забрели глубоко в чащу леса. На полянке показалось полуразрушенное и поросшее бархатным мхом строение. Эльве и Мелиан с замиранием сердца зашли внутрь, словно их ожидала там некая важная тайна.

Между мутными стеклами, отражавшими зелень, застряли пожухлые листья березы, а в крыше было отверстие, сквозь которое сквозило яркое голубое небо.

— Интересно, чей был этот домик, почему хозяева его покинули? — вдруг вслух подумал Эльве.

— Может быть здесь жила эльфийка и училась у самой валие Эстэ. И когда она узнала обо всех тонкостях целительства, собрала все лекарственные травы и коренья, то вернулась в свой город, — предположила Мелиан.

— Наверное, она теперь очень знаменита и уважаема. К ней приходят сородичи, и она всех лечит и всем помогает.

— Быть может она даже основала свой целительный чертог. И учит юных целителей, передаёт свои знания.

— А может быть тут была секретная лаборатория нолдор, — придумывал эльф.

— А что же они изобретали?

— Металлическую лошадь! Чтоб возила их, да сама пахала без плуга, а овса бы совсем не ела и никогда бы не уставала.

— И тут — «ба-ба-а-ах!» И всё взорвалось! Насилу успели выбежать из домика горе-изобретатели! — засмеялась майа. А Эльве посмотрел на неё нежным взглядом.

— Или здесь жил телери. Он избрал себе прекрасную невесту, такую красивую и нежную, что и наглядеться нельзя. Самую прекрасную в мире. И она подарила ему сына…

— И дочку. Таким семейством действительно тесновато в маленьком домике… — продолжила новую историю Мелиан.

— И они переехали в большой дворец в Валимаре.

— Мне нравится эта история больше, чем нолдо с лабораторией, — дух сумерек почему-то печально вздохнула.

Одной стены у домика не хватало. Вместо неё была лишь осыпавшаяся каменная кладка. Этот проём бурно оброс тростником. Майа сорвала одну из тростинок и сделала дудочку. Полилась тонкая мелодия.

— Вы настоящая волшебница! Даже из обычной соломинки вы извлекаете настолько прекрасную музыку, которую я не смог бы сыграть и на лучшей флейте, — сказал Эльве с восхищением, когда мелодия затихла. — Но почему песня такая грустная?

— Я иногда завидую войдхини, — сказала Мелиан. Эльве крайне удивился на такое признание.

— Возможно ли?.. Айнур — существа высшего, недостижимого порядка. Самые могущественные, мудрые и прекрасные. Каждый эльда мечтал бы превратиться в майа. Хотя бы на денёк!

— Но эльдар более свободны. Они могут построить себе домик в чаще, или в столице. Они могут в нём жить с тем, кто им по душе. Могут родить деток, чтобы любить их, растить и воспитывать.

Глубокие очи Мелиан заблестели. Эльве почудилось, что соловушка сейчас заплачет. Жалость к возлюбленной настолько сильно обожгла его сердце, что он, осмелев, заключил её в объятия. Впервые.

— Могут. Но иногда эльдар бывает всё это не нужно. Ни детей, ни домика, ни моря. Ведь жизнь их сосредоточена в одном существе. Больше ничего не нужно, только бы быть рядом.

Он коснулся поцелуем её губ. И она робко ответила. А затем провела ладонью по его щеке и прошептала, не сумев сдержать слезинки: — Я люблю вас, Эльве.


***

Если вы бы спросили майа Мелиан, сколько времени прошло с момента того, самого первого поцелуя, она бы не смогла ответить. Словно длился бесконечно самый лучший и прекрасный день. Дух сумерек теперь с нетерпением ждала рассвета. «Вся жизнь — в одном существе», — теперь и она всей душою поняла слова Эльве. Разлука даже на несколько ночных часов казалась невероятным испытанием. И столь же необъятным счастьем была новая встреча.

Разрушенный домик стал одним из любимых мест их свиданий. Это было самое приятное времяпрепровождение для Мелиан и самая большая её тайна.

Майа грёз в собственных мечтах думала, что это их домик. Мелиан имела некоторое представление о жизни эльфийских семей. Она иногда наблюдала картины семейной жизни во снах. Майа взяла из них самые лучшие и приятные сюжеты и сплела для них с Эльве идеальную жизнь.

Вот она разливает в фарфоровые чашечки отвар из душистых трав, с лавандой и липовым цветом. А на столе стоят вазочки с вареньем из лепестков роз. Эльве, конечно же, похвалит и её пирожки, ведь Мелиан отлично готовит…

…Вот прибегают малыши из сада. Майа заплетает ленточки в волосы маленькой эльфийки, так похожей на саму Мелиан. А вот второй малыш, вылитый Эльве, разрисовал угольком из камина белую стенку в гостиной, маленький художник.

Вечером они укладывают малышей в кроватки. Майа спрашивает, какие сны они хотели бы посмотреть. Дочка хочет летать меж звёздочек во сне, а сынок — сон про лошадок.

А теперь самое волнующее. Забравшись на ложе, они с Эльве растворяются в объятиях и поцелуях…

И ветхое строение казалось самым уютным и красивым, лучше, чем все валинорские дворцы.

…Словно вторя своим мечтаниям, Мелиан почувствовала нежный поцелуй на своих губах. По-настоящему, наяву, а не в грёзах. Её душу переполнило счастье, которого было так много, что хотелось делиться им со всем миром. «О, Пустота! Даруй каждому живому существу такую же радость! Разве можно жить по-другому? Только в любви есть жизнь».

Эльве в это время собрался с духом произнести фразу. Наконец, он прервал поцелуй и осмелился. Тишину и сверкающие майарские мечты разрушил его срывающийся, тихий и серьёзный голос:

— Мэльда… Стань моей без остатка…

Она… В глазах её на минуту вспыхнул ужас. Она вскочила с его колен, отбежала к окну.

— Прости. Я не хотел тебя оскорбить.

— Возлюбленный Эльве, дай мне пару вздохов, — Мелиан действительно сделала всего два глубоких вздоха и подошла к нему, протянув навстречу изящные руки. — Вот теперь я готова.


***

Позже, укутывая обнажённую мерцающую неземным светом фигурку Мелиан в свой плащ и прижимаясь нежно губами к её волосам Эльве сказал:

— Милая, помнишь ли ты то стихотворение, которое я сочинял под балконом Ирмо?

— Конечно!

— Сейчас мне словно с небес спустились завершающие строчки:

Волшебный мир моих мечтаний
Восхвалит твой прекрасный лик.
Подобно отблеску сияния.
Мне отвернуться не велит.


С тобой узнал я, что такое
Всем сердцем чувствовать любовь.
И свой бесценный дар свободы
Я преклоняю пред тобой!

Часть 2. Самая главная тайна Николы Глава 1. Выходной

— Ну и скукота-а-а!

Огненные майар с самого утра занимались совсем не свойственным им делом: сидели на подоконнике в мастерской и считали орлов Манвэ, пролетающих мимо. При том совсем не «по заданию», а от нечего делать.

— Курумо! Ну прекрати уже! — сказал Майрон, а про себя добавил «и так тошно». — Это называется выходной. Мастер сказал относиться к нему спокойно и по-философски.

— Нет, Майрон, это называется — простой. Скука скучная! — Курумо спрыгнул и теперь оперся локтями на подоконник. Но новая поза от скуки не очень помогала.

— Смотри, сейчас накаркаешь, придут все девяносто девять майар Нессы, — сказал Даламан.

— Их же вроде двадцать девять? Или тридцать девять? — подумал вслух Майрон.

— Тебе будет неважно, когда все они разом закажут корону «к празднику на днях» и чтобы «самую-самую красивую, да смотрите, чтобы не такую, как у подружки, а в сто тысяч раз краше». Вот я над вами посмеюсь.

— Ты, Даламанушка, в этом случае как миленький будешь вместе с нами короны лепить, и меня вообще не интересует, что ты не любишь ювелирку, — пригрозил Майрон.

— А правда, зачем Нессе столько майар? — спросил Курумо.

— Так оленей в лесу много. Каждому оленю — по пастушке, — фыркнул Даламан.

— Я их до сих пор запомнить не могу. Она сама-то помнит, как их зовут? — съязвил Курумо.

— Конечно, «это вот Пятая, это — Номер Двенадцать, а это — Девятнадцатая, моя любимая», — ответил за валие Майрон.

Друзья шутку оценили, но посмеяться не успели. Потому что в этот момент к дверям мастерской подъехал светлый всадник. Меж пол белоснежного атласного плаща мелькнули богатые серебристые одежды. В волосах его цвета льющейся матовой платины цепочки из платины же, только металлической, и пёрышки в них, что выдавали в посетителе служителя Манвэ.

— Ну вот, накаркали! — трагическим голосом произнёс Даламан.

По опыту мастеров, гость с Таникветиль — это в тысячу раз ужаснее любой скучной скуки и даже всех майар Нессы.

Увидав его в резное окошко, Даламан с Курумо кинулись по рабочим местам. А Майрон, не успевши бы добежать до своего самого дальнего стола, лёг на ближайшую танкетку, схватил первый попавшийся чертёж и состроил очень умный вид.

— Доброго времени мастерам. Так, ну и где мой любимый кузнец? — с порога спросил высокий во всех смыслах гость. И, увидев Майрона, продолжил:

— Здравствуй, Майрон. Подкуёшь Тенегрива?

— Олорин! — капризно простонал майа вместо приветствия. — На позапрошлой неделе же меняли, нет? — И уронил чертежи себе на лицо, желая спрятаться от своей тяжёлой учести.

— Счастливые часов не наблюдают. Месяц прошёл!

— Ну так ещё неделю походит, я хорошо делаю. И вообще сегодня не моя очередь с лошадьми возиться.

— Тенегривушка только тебя и терпит, Даламана в прошлый раз пытался укусить.

— А Курумо вообще сожрёт, — хохотнул со своего места очень занятой Даламан, которого и была сегодня очередь быть кователем. — Олорин, поддерживаю, Майрон — лучший вариант, подковы ставит ювелирно.

— С алмазным напылением и с золотыми гвоздиками, чтобы на дольше хватило, — вставил Курумо, и встретив возмущённый взгляд товарища, подмигнул ему.

— А что можно? — искренне спросил Олорин, а мастера дружно рассмеялись.

— Хорошая попытка, но не выйдет! Так что хватит валяться, пошли! — майа Манве прытко схватил Майрона за лодыжку и потянул с танкетки, а затем и вовсе подхватил того на плечо.

— Олорин, пусти меня! — сквозь смех требовал Майрон.

— Всё приходится самому делать. Что надо для подковки? Кузнец, одна штука — есть. Так, что ещё? А! Молоток. Этот сгодится?

— Нет! Четырёхсотый! — заливаясь смехом говорил Майрон.

— А я говорю: нормальный, подойдёт, — наигранно профессиональным тоном отвечал Олорин. — Что ещё? Клещи вот какие-то, нужны?

— Не-е-ет!


***

Во дворе стоял гордый и высокий конь белоснежной масти с тёмно-серебряной блестящей гривой, заплетённой косичками, и таким же роскошным хвостом до самой земли. Он посмотрел на майа большими добрыми глазами. А Майрон отметил, что кони не всегда похожи на своих хозяев.

— Хороший, Тенегривушка, милый, — погладил Майрон коня по белоснежной шее. — Давай тебе подковки поменяем на новенькие, чистенькие. Разрешишь? — Тенегрив тут же поднял ногу.

— Ох, молодец! Самый лучший конь в Валиноре.

Сняв старые подковы с помощью молотка, обсечки и съёмников, Майрон примерил новую:

— Странно, в прошлый раз вот эти, двенадцатые ставили и были как раз, я точно помню. А теперь маловаты как будто? Олорин, ты что с конём сделал?

— Майрон, ты будешь удивлён, но всё в мире имеет обыкновение меняться.

— Так быстро, надо же! — пробубнил мастер и, обратившись к окну, крикнул: — Курумо!

Из окошка показался майа:

— Да, любимая!

— Принеси подковы на тринадцать!

Из дверей появился Курумо с подковами.

— Благодарю, милая, — сладко-гадко в тон ему пропел Майрон.

— Нет, так не пойдёт. Приходи ночью на сеновал, там быть может я приму твою благодарность.

Олорин фыркнул с видом «И как вы так живёте?». А Майрон только рукой махнул и глаза закатил.

— Пойдём внутрь, всё равно надо форму подровнять, — сказал он Олорину.

Курумо и Даламан к тому времени вернулись на подоконник и смотрели почти завистливо, уже жалея, что сами не напросились на работу. Даже подковывать лошадь веселее, чем пялиться в окошко.

Майрон, на ходу завязывая фартук и покружившись в изящном повороте, подошёл к точильному станку и показал товарищам язык — он-то делом занят. От точильного камня на пол полетел яркий сноп искр.

Когда подковы были готовы, майа одел в них Тенегрива, вбил гвозди, заклепал и отшлифовал острые концы. В завершение он провёл шёлковой тканью по всем копытам, убедившись, что они идеально гладкие.

— Спасибо, дорогой мастер, придраться не к чему.

— С тебя пять серебряных мириан и можешь не благодарить.

— Дороговато берёшь, и зачем мне отдавать тебе монеты, которые вы сами и чеканите?

— Мы полностью чеканку отдали нолдор, так что теперь не при деньгах, — развёл руками Майрон, пока майа Манвэ рылся в карманах и, к собственному удивлению, выудил оттуда пять монеток.

— Да ну тебя, Олорин! Я пошутил! — сказал Майрон, провожая гостя.

Воздушный майа одобрительно похлопал Тенегрива по крупу, достал из мешочка сахар в награду за терпение. Конь благодарно ткнулся точёной мордой в белый плащ и бесконечно преданно заглянул в глаза хозяину. Легко, словно подхваченный ветром, Олорин вспорхнул в стремена и предложил мастерам:

— Запрягайте коней, прокатимся до Лориена, там, говорят кувшинки распустились необыкновенные. Пока детки все не пообдирали.

— Нет. Мы скоро пойдём копать грядки Йаванне.

— С тобой, Майрон, не пропадёшь — и лошадь подкуёшь и грядки вспашешь. Жениться что ли на тебе?

— Да-да, я знаю к чему ты клонишь: чтобы у Тенегрива каждые две недели были новые подковы, — отвечал Майрон, собирая старые подковочные гвозди в карман.

— И золотая сбруя, а у меня к каждому приему новенький венец. И ездить на примерку даже не надо. Очень удобно! — подхватил весёлый тон Олорин.

— Не боись, Майрон. Никуда ты от нас не сбежишь. Ты слишком ветреный чтобы вообще на ком-то жениться, — сказал Курумо.

— Нет. Скажу вам по секрету: я, наконец, определился, — торжественно ответил кузнец.

— Ариен решилась выйти за тебя? — майар заинтересовано ожидали ответа.

— Не вполне. Но зато я получил одобрение Короля и Королевы. Они считают, что мы с ней — замечательная пара. Ариен, думаю, тоже в конце концов с этим согласится.

— Ты — счастливец! — сказал Олорин. Кователь гордо и радостно разулыбался.

— Так что ждите в скором времени приглашение на свадьбу!

После того как всадник скрылся за поворотом, огненные майар снова успели позаниматься крайне интересными делами. Курумо сосчитал все облака в небе, Майрон проверил пчельник и накачал пчёл уверенностью, а Даламан спел все известные ему похабные песенки.

— А что, Майрон. Успеем поди к кувшинкам, если на галоп? — спросил Курумо.

— Мастер сейчас придёт. Лучше после огорода.

— Почему мы вообще должны копать грядки этим садоводам? Они же нам не помогают, — сказал Даламан сердито.

— А как они тебе помогут? Гербарий что ли соберут для настроения? — ответил Майрон.

— Ну хотя бы воды нам потаскают. Каждое утро эти вёдра, будь они не ладны! Или пусть сами лопатами машут.

— Они, Даламан, и без тебя прекрасно с лопатами справляются, — раздался голос из-за спины, и майа подскочил от неожиданности.

Ауле прошёл в мастерскую через другую дверь.

— Но Йаванна считает, что я вас слишком затаскал работой.

— Так и сказала? — удивились хором мастера.

— Да, говорит: «Ты сам хоть с рассвета до рассвета молотком стучи, а майар пусть хоть раз в неделю на воздух выйдут, а то света белого не видят и гарью насквозь пропахли», — процитировал вала заботливо-назидательную манеру Кементари. — Так что, считайте что у нас сегодня выходной с прогулкой на природу. По крайней мере, по задумке моей жены.

Глава 2. У кустов тоже есть уши

По установленному ещё в древние-древние времена воздушными айнур порядку, в это время года Валинор овевали горячие ветра. Пройдя над морем, они приносили такое долгожданное комфортное тепло на континент Средиземья.

В самом Валиноре в то же время бушевали жаркие суховеи, выходящие из Манвэ, когда его священные врата растрескивались от перца. Все жители Благословенной земли стремились спрятаться от горячих потоков за каменными стенами домов или под кронами деревьев. Даже к водоёмам выходили только вечером. Пожалуй, единственные, кто радовались зною, это — огненные айнур. Привычные к раскалённым кузням, они всегда находили жаркую погоду вполне приятной. И сейчас, в самое полуденное пекло, все четверо в отличном настроении пришли в сады, где уже с утра трудились с мотыгами, лопатами и другими садовыми инструментами эльдар и майар Йаванны, жарою не очень-то довольные.

Увидев возлюбленную супругу, Ауле широко улыбнулся:

— Госпожа, принимай помощников!

К ним упругой походкой подошла прямо по комьям свежей чёрной земли владычица Йаванна. Она была в оливковой рабочей тунике с закатанными рукавами и подоткнутой спереди за пояс так, что были видны коричневые сапожки. В широком боковом кармане лежали перчатки и садовые ножницы. Из всех валиер только Кементари обладала талантом выглядеть равно обворожительно как в роскошных платьях, так и в полевых одеждах. Ауле обожал эту особенность и был счастлив, что Пустота соединила его именно с Йаванной. Никого другого он не мог и представить рядом с собой. Все остальные владычицы Валинора казались ему либо слишком приторными и воздушными, либо мрачными и скучными.

— Как хорошо, что вы тут! Столько дел, мои совсем не успевают! — обняла мужа Йаванна и весело мигнула зелёными, словно юная весенняя трава, очами.

Валие позвала одного из своих помощников и велела раздать задачи мастерам.

— Спасибо, что пришли, мы с утра все в работе, — тоже радостно сказал Айвендил, назначенный сегодня главным. — Нужно отпилить сухие ветки, обработать воском стволы, где треснула кора, и полить всё, что видите и сколько успеете, жарко сегодня, даже поливочная система не справляется…

— Я, чур, пилю, — опередил всех Майрон.

Но Курумо и Даламан на это ни в какую не соглашались. Никому не хотелось получить в задачу поливку. В итоге решили дружно: вместе красить стволы, потом вместе пилить, а проклятые вёдра и лейки оставить напоследок.

Ветер немного стих. Паутинки, растянутые тут и там меж веток деревьев, перестали вздуваться маленькими парусами, и теперь лишь слегка дрожали тонкими сеточками. В их центры спустились из домиков под листиками охотники-пауки, напоминающие маленькие копии легендарного ОРТ, что спал в пещерах под Таникветиль. На камни выползли ящерки, завились хрупкие стайки бабочек. Йаванна и Ауле отправились на проверку работ под рассуждения валие, на каком поле лучше в следующем сезоне высадить клевер.

— Майрон, можешь так качественно не красить. Помазал как-нибудь символически — и ладно! — засмеялась Йаванна, когда увидела, что майа Ауле с самым серьёзным видом малюет ствол яблони, стремясь загнать воск в каждую, даже самую крошечную трещинку на коре и при том ещё добиться идеально ровного и одинакового по толщине слоя.

— Бесполезно, милая. Майрон у меня молодец, всё на совесть делает, он по-другому не умеет, — с гордостью сказал Ауле.

— Это похвально, и я, конечно, только за, но у нас ещё десяток таких деревьев.

— Не переживай, всё успеем. Я сейчас тоже помогу.

Несмотря на ювелирный подход Майрона к садовым задачам, мастера, не в последнюю очередь благодаря участию в процессе самого Ауле, быстро выполнили всю работу. Ещё даже не начало темнеть, а они успели закончить и вощение, и спилить сухостои, и даже красиво подровнять кроны древних ив с волнистыми ветками.

— Ну что, молодцы! Хвалю. В задаче на выходной осталось только обрезать разросшуюся малину, — сообщил Ауле, а сам ушёл помогать супруге с посадкой саженцев.

Майар малину нашли быстро. Роскошный кустарник подходил к самым ступенькам лесного дворца Йаванны. Такую красоту было заметно издалека.

— Какой огромный куст! — удивился Курумо. — Ни разу такого не видел!

— И наверняка очень колючий, — тоже оценил малину Майрон. — Так неинтересно обреза́ть, все ягодки еще зелёные.

— Как думаете, там водятся ужи? — спросил Даламан.

— Спорим, если увижу, то поймаю его за хвост, — сказал Майрон.

— Поймай-поймай и отнеси его к Мелькору, — засмеялся Курумо.

— Зачем ему уж?

— Это мелькоров друг. Смотри, Майрон, самого красивого выбирай, — съязвил Даламан. — Иначе, если не понравится, Мелькор придёт тёмной ночью и тебя самого заберёт. Вот и будешь его вместо ужа развлекать.

— Ой, ну и чушь ты несёшь, — засмеялся Майрон.

Вскоре мастера так увлеклись делом, что позабыли о всяких разговорах. Да и малинник был такой густой и высокий, что майар и не видели друг друга в раскидистых зарослях. В это время в саду по сверкающей белыми мелкими камешками дорожке шла валие Эстэ в белом платье с широкой росписью, изображающей абстрактно цветы и птиц. Она оглянулась, нашла взглядом владычицу природы и быстро направилась в её сторону, почти побежала:

— Йаванна! Здравствуй!

— Эстэ! Какая радость! Ты же за лавандой пришла, да? Пойдём, я собрала.

Кементари выбралась из грядок, отряхнув одежду, и они вместе отправились к крылечку. Эсте взяла корзинку, полную душистых пучков лаванды со ступеньки дворца и сказала:

— Спасибо большое. У нас в этом году плохо растёт…

Йаванна сразу поняла, что Эстэ пришла не только за лекарственными цветами. Иначе она бы отправила в сады своих майар. Кементари пытливо заглянула в медово-карие глаза скромной врачевательницы, наполненные добрым светом многих знаний и премудростей. И углядела в них некую тайну и волнение.

— Ну расскажи хоть, что в Лориене интересного. Я, как видишь, вся в хозяйстве, даже навестить вас некогда!

— Ой, Йаванна, у нас там такое! Ужас просто!

— Что же? Что? — забеспокоилась Йаванна. А валие-целительница обвела взглядом округу и, убедившись, что поблизости нет нежелательных свидетелей, сообщила:

— Наша-то глупышка, представляешь, влюбилась! Да и знаешь в кого? В эльфа!

— Кто? Майа? — распахнула глаза Йаванна.

— Да, Мелиан, помощница Ирмо!

— Да ну! Так не бывает. Может дружат просто? А вы накручиваете, — махнула рукой валие природы.

— Точно говорю! Она с ним, как с мужем своим, ну ты понимаешь… — Сказала Эстэ и так низко опустила хорошенькую головку, что стали видны тяжёлые тёмные косы, аккуратно убранные на затылке в строгую прическу.

Кементари подозрительно поглядела на пышный малиновый куст и тихо сказала:

— Пойдём-ка лучше в беседку.

Валиер отправились в мраморную ротонду, самую дальнюю и надёжно скрытую в зарослях, увитую плотным восходящим потоком ярко-алого шиповника, словно нарочно с лёгким привкусом заброшенности, оттого очень уютную.

— А что Ирмо сказал? — присела на лавочку Йаванна и жестом пригласила целительницу присоединиться. Но та в тревоге даже не обратила на это внимание и осталась стоять, приобняв рукой колонну.

— Что ты, что ты! — замахала свободной рукой Эстэ. — Кто же Ирмо не знает! Он запрёт её у брата в Мандосе и прикажет сидеть, пока не поумнеет.

— Знаешь… Да может и правильно. Не дело майар с эльфами путаться. Я б своих тоже к Намо отправила, на перевоспитание, — перекинула валие ногу на ногу.

— Нет, нельзя ей туда. Двоих погубим, а то и больше, — одними губами сказала Эстэ, желая, чтобы собеседница поняла намёк.

Но Кементари думалось, что валие имеет ввиду саму Мелиан и влюблённого в неё эльфа. И она вполне логично предложила:

— Так может вместо Мандоса лучше к Ниенне. Да! Она как никто другой по делам душевным милосердна.

— Ох, Ниенна, да… но дело это больше практическое, чем душевное. Оно требует действий, а не рассуждений, — снова загадочно сказала Эстэ. — К тому же опять-таки Феантури… и я не могу ручаться, что не дойдёт слух до моего мужа.

— Значит, говоришь, не только в душевной привязанности дело? Эсте готова была поведать то, что и пришла поведать, но сделала паузу: «Сказать или нет? Милая Мелиан не простит мне».

— Я поклялась Мелиан никому не рассказывать. Йаванна, я только тебе могу рассказать. Она же от эльфа понесла!

Йаванна всплеснула руками, а затем испуганно прижала их к груди:

— Как им удалось? Айну и эльда! — в светло-зелёных глазах Йаванны, однако, читался не укор или презрение, которых так боялась Эстэ, но интерес. Это воодушевило врачевательницу.

— У меня не так много знаний и опыта в таких делах. — Глаза Эстэ на миг заволокло какой-то тяжёлой мыслью, словно страшным воспоминаем. Но она тут же справилась с подступившими слезами и продолжила:

— Но ты ближе всех к природе, где это положение так естественно. И я прошу, посоветуй, что же делать! Мне так жаль её!

— Конечно, дорогая Эстэ, я пособлю и делом и советом, только бы это помогло! Расскажи мне всё, дорогая! — с участием сказала Йаванна, протянула к врачевательнице руки и всё-таки усадила её на мраморную скамейку рядом с собой. Эстэ начала свой рассказ.

Глава 3. Будущее внутри

Любовь справедлива для всех айнур. Всепоглощающая, неземная и непостижимая. Высокое чувство к каждому земному существу заложено в духах стихий от самого момента творения.

Но наивысшая и безусловная любовь возможна только к единственному творению Пустоты — своему вала или валие. Это основа мироздания майар, которые по природе своей не могут существовать отдельно от высшего воплощения их стихии. Вала — центр их вселенной. Младшие духи созданы, чтобы служить валар, быть их учениками и помощниками. Это первая и главная их задача. Остальной мир и другие существа, будь то хоть войдхини или другие айнур, на самом деле не столь майар и волнуют.

«Что же тогда есть чувственная любовь к Эльве, если не дар предвечной Пустоты? Может ли бедная Мелиан или даже сам Ирмо противиться воле Космоса!», — спрашивала саму себя майа.

Отдаваясь Эльве, Мелиан не чувствовала стеснения, не думала и не оценивала верно то, или нет. В эти моменты на них словно из таинственных небесных сфер спускалась гармония, когда духовная близость дополняется близостью физической. Рядом с возлюбленным и дух, и тело пели. Но Ирмо…

Сердце Мелиан рвалось на кровоточащие лоскутки, стоило ей только вспомнить об учителе. Майа казалось, что вала все знает, что он смотрит на неё с осуждением, как на преступницу. И она, встречая тревожный взгляд Ирмо, прятала глаза, стараясь в любую свободную минуту улизнуть из чертогов. Майар не склонны обманывать, потому что это не помогает им в их призваниях: во-первых, быть подле своих валар, а, во-вторых, заботиться о детях Пустоты. Мелиан не лгала. Спроси только её Ирмо — и она тут же бы во всём созналась. Но Ирмо не спрашивал. А невысказанная правда тяготила несчастную майа, равно как и ложь, и была для неё страданием.

Как же ей хотелось рассказать о своих чувствах самому близкому существу во вселенной! «Нет! Нельзя! Учитель прогневается или того хуже разочаруется. А если узнает ещё кто-то? Ирмо вызовут на Таникветиль и заставят держать ответ за мой проступок. А добрый вала, конечно же, будет защищать свою глупую майа, будет говорить, что Мелиан не виновата, что это он недоглядел, не предупредил».

В долгие часы за ночной работой Мелиан терзалась виной: «Разве может быть для майа кто-то ближе и дороже любимого наставника и лучшего друга? Что же я делаю?!» И душу вместе с горячей любовью к Эльве заливала горько-сладкая волна нежности к Ирмо, такой бесконечной и грустной, которой она не испытывала никогда и ни к кому в жизни.

А что же Ирмо? Некоторые валар, например Ауле, Йаванна или Варда, считали, что обязаны знать каждый шаг и каждую мысль доверенных им майар. Поэтому без стеснения задавали любой, волнующий их, вопрос.

Вала Ирмо, как и все духи Феантури, напротив, предпочитал деликатно не лезть в чужую душу без серьёзного повода, уважая личные границы и соглашаясь, что у всех должны быть свои тайны. Но его дорогая майа в последнее время вела себя очень странно. Так, что даже идеально тактичный и всецело доверяющий ей Ирмо действительно смотрел на Мелиан подозрительно. Он осторожно наблюдал, как Мелиан то внезапно бросает в жар, что она с пылающими щеками судорожно обмахивается перьевым веерком на веранде в прохладный вечер. То мёрзнет на горячем ветру. Переменчивость настроения тоже не ускользнула от внимательного взгляда Владыки душ. То майа сверкает от счастья, то невнятная тревога и грусть туманит прекрасные черты. Но даже в печали не тускнеет светлый ореол, которым блистают облики айнур, наоборот — становился всё ярче день ото дня. Походка майа теперь будто плавнее, улыбка мягче и взгляд таинственнее. Но более всего тревожило валу грёз то, что дух сумерек стала засыпать, прямо как настоящая эльда. То на веранде уснёт, словно пташка на веточке, то в саду, прислонившись к стволу берёзы. Однажды Ирмо так разволновался, найдя Мелиан, задремавшую клубком в кресле, что разбудил её аккуратным прикосновением и спросил:

— Милый друг, есть ли что-то, что должно меня тревожить?

— Ничего, дорогой мастер, просто устала…

Мелиан и сама не знала, что с ней происходит. Сонливость без причины, и вообще не свойственная айнур, тем более духам снов, её саму весьма и весьма удивляла.

А самое тревожное — ей стали сниться сны. Но не картинки, а будто чувства и впечатления в непроглядном мраке. В этих грёзах она чувствовала, как будто форма её воплощения сама собой изменяется. Мелиан пугала эта не поддающаяся контролю трансформация. К тому прибавилось постоянно плохое, предобморочное состояние и туманность сознания.

«Я должна выяснить, что со мной происходит, — Мелиан вдруг поймала себя на ужасной догадке, — вдруг меня кто-то проклял! Мелькор или его злые духи!»

Мелиан видела, как Ирмо беспокоится за неё, и решила не тревожить мастера — вдруг она всё напридумывала! — и за помощью майа отправилась ко второму близкому и любимому ею духу — валие Эстэ.

Мелиан вышла во внутренний дворик чертогов снов, где под куполом, обрамлённый круглой колоннадой, был расположен амфитеатр. За каменными столами, восходящими вверх на несколько ступеней, было так много эльдар, окружённых стеклянными колбочками с разноцветными жидкостями, волшебными горелками с фиолетовым пламенем и пергаментами, что свободного места нужно было ещё поискать.

Не удивительно, ведь сегодня урок по лечебному мастерству вела сама валие. Великая целительница ходила вверх и вниз по мраморной лестнице и следила, как ученики смешивали растворы и правильно ли происходили реакции. Она взглянула на стоящую в тёмной нише Мелиан, чей лик приближался к зеленоватому оттенку.

— Что вы делали вчера с майар? — обратилась Эстэ к ученикам.

— Испытывали на жучках новое зелье для повышения жизненных сил, — сказала белокурая прилежница-ваниар с третьего ряда.

— Хорошо. Самое время проверить результаты. Достаём жуков и лупы.

Определив задачи, валие подошла к Мелиан.

— Что случилось, соловушка? Тебе нездоровится? — заботливо спросила валие и, не дождавшись ответа, распорядилась: — Пойдём-ка в палаты, я посмотрю.

Валие и майа зашли в комнату, где Мелиан прилегла на диванчик. Эстэ, прикрыв глаза, коснулась головы майа. В её руках зажглось едва заметное голубое свечение. Дойдя до стана, целительница вдруг остановилась и открыла глаза. Движения её рук стали внимательнее и медленнее, голубые огоньки разгорелись чуть ярче. Наконец, она остановилась в одной точке. Эльдар, и уж тем более майар, почти не подвержены болезням. С эльдар что-то серьёзное тоже случалось крайне редко. Например, кто-то сильно упал с лошади или наглотался воды в море. И каждый раз айнур-целители первыми приходили помощь. И вид их всегда оставался непоколебимо спокойным, решительным и уверенным.

Всего раз Мелиан видела Эстэ в безысходной растерянности. Когда, несмотря на все известные методы лечения, жизнь утекала из роженицы Мириэль. Целители отважно боролись за жизнь эльфийки, сменяя друг друга. Пока одна бригада изо всех сил вливала в едва живое хроа свою собственную жизненную силу, вторая, во главе с Эстэ, без отдыху изобретала всё и новые альтернативные способы, даже не лечения — от чего лечить, не знали! — хотя бы удержать уходящую феа, получить отсрочку, чтобы выяснить причину недуга и найти лекарство. Денно и нощно на протяжении несколько месяцев шла эта страшная битва.

Ситуация нагнеталась ещё и тем, что майар-целителям пришлось отбиваться от обезумевших родственников, осаждающих чертог снов. Эльфы разделились на две команды. Одна толпа ругалась, что ничего не делается, что айнур-целители специально или же из-за халатности загубили их кровинушку, и требовала спасти её во что бы то ни стало. Другой «лагерь» просил не мучать бесполезным лечением и отпустить несчастную Мириэль в чертоги Мандоса.

Меж этих двух огней, особняком стоял Финвэ с младенцем Феанором на руках, он единственный ничего не просил и не требовал. То он, уже не замечая слёз, которые не прекращаясь лились из светлых глаз, шептал мольбу Пустоте, то обращался к возлюбленной: «Любовь моя, жизнь моя, не оставляй нас! Умоляю!».

Но все труды и молитвы пошли прахом. Мириэль, так и не придя в сознание после родов, ушла в Чертоги Судьбы светлым утром перед праздником пробуждения природы. Целители не только не смогли остановить её — им так и не удалось даже определить, что стало причиной гибели прекрасной молодой матери, любимой дочери и жены.

Дела лекарей были кончены. Настала пора исцеления душ безутешных родных и близких несчастной Мириэль. Майар Ирмо, как только стало известно о утрате, уже были наготове. Срочно были вызваны майар Ниенны и сама скорбящая валие. Владыка грёз попросил их до поры не выходить к ночующим у его порога родичам погибшей эльфийки. Валие Эстэ сама вышла рассказать семье о потере…

Мелиан находилась там же и поражено смотрела, как после объявления тяжёлой вести, обладающая эталонно сильным духом и безупречным контролем над эмоциями Эстэ горько рыдала на плече Ирмо.

Но даже в тот мрачный час у врачевательницы не было такого шокированного вида. Мелиан со страхом смотрела, как брови валие поднимаются вверх, а широко распахнутые глаза застывают, как будто не живые, в одной точке.

— Мелиан! Да ведь ты в положении?! — одновременно и утвердительно, и вопросительно воскликнула невольно резковато валие.

— В каком… в положении? — как ужаленная привстала с покрывал майа.

— У тебя дитя под сердцем! Повисло молчание, майа забыла как дышать и говорить, только судорожно хватала воздух. Валие испуганно смотрела на неё во все глаза. Обе уставились друг на друга с беззвучным возгласом: «Быть того не может!».

Теперь первой «отмерла» майа.

— Умоляю, Госпожа! Не говорите Ирмо! Никому не говорите, а господину моему особенно! Я сама… — сказала Мелиан, хватая подолы белого платья Эстэ, и заплакала, пряча лицо в гладком шёлке.

Тонкая фигурка клонилась всё ниже и ниже с диванчика. Если бы Эстэ не держала её, то Мелиан вовсе бы упала на ковёр. Целительнице стало до слёз жалко майа. Она в порыве, не свойственном её спокойному и несколько прохладному характеру, схватила деву грёз в крепкие объятия, и прижала к себе, утешая.

— Мелиан, Мелиан! Дорогая, успокойся! Все будет хорошо! Я не гневаюсь, я никому не скажу, клянусь! Всегда есть выход, мы что-нибудь придумаем, верно!

Глава 4. Кувшинки

К вечеру жара так и не спала. Вода окружённого лесом озера Лореллин из голубой стала тёмно-бирюзовой и зеленоватой, обманчиво холодного оттенка. На самом деле даже на исходе дня она не потеряла своей приятной теплоты.

Возле озера несколько ваниар настраивали арфы, а их слушатели, среди которых были оба майар Ульмо — Оссэ и Униэн и несколько майар Ирмо и Эстэ, сидели на больших гладких валунах, ступенями спускающихся к воде, в благостном ожидании исполнения. В озере медленно покачивались отражения первых бледных звёзд, в тростнике дремал ветерок, лишь изредка лениво шелестя острыми стрелами осоки.

Внезапно блаженная вечерняя задумчивость озера была нарушена. На одухотворённые лица эльдар легла тень недоумения, когда в озеро с плеском влетел кто-то прямо в одежде, разбив спокойную только что гладь россыпью брызг, волн и кругов. Этот кто-то был Даламан, который хотел зачерпнуть воды в ладони, но подкравшийся Майрон столкнул его в воду.

— Гад рыжий! — выплюнув в сторону товарища струйку воды, сказал злобно темноволосый майа.

Майрон победно разулыбался, словно ему сказали самый приятный в мире комплимент. Старший майа картинно, то есть излишне медленно и грациозно, начал раздеваться. Очень зря. Потому что не успел он снять сапоги и пояс, как тоже кубарем полетел в воду. Вынырнув, и отбросив назад налипшие прядки, он увидел на берегу виновника своего падения. Конечно же это был Курумо. Майа разбежался и красиво нырнул прямо между двумя товарищами. Тут из-под голубой глади показался чьей-то лик.

— Ну, и кто тут нам воду баламутит? Майрон, Даламан и Курумо? Не удивлён. Вы как утки-неразлучники, только у уток по парам, а у вас втроём.

— Ой-ой, Оссэ! Ты чего такой злой? — спросил Курумо.

— Это я предвосхищаю ваши глупенькие смешинки. Известно всему Валинору, что вы, кочегары, главные забияки.

— Да ну! Это всё наговоры, мы вообще-то послушные паиньки, — коварно сверкнул глазищами златоокий Майрон.

— Да я вижу: такие застенчивые и скромные, что купаетесь в одежде, — звонко подшучивал Оссэ.

— Чтобы идти обратно было не жарко, и пока дойдём — высохнет, — ёрничали мастера.

— Вы пешком пришли?

— Зачем гонять лошадей. Ведь недалеко, — сказал Даламан.

— Вас послушать, так возникает главный вопрос: зачем вам Пустота вообще силу дала? «Зачем гонять лошадей, когда есть ноги. Зачем разводить огонь магией, если есть меха, и зачем вообще отдыхать, если можно поработать».

Но огненные майар его уже не слышали, потому что все разом нырнули под воду, чтобы выяснить, кто дальше и быстрее всех проплывёт по самому дну без воздуха. В который раз победил Даламан.

С одной стороны озёрный берег был отлогий каменный, словно огромная гладкая плита без деревьев и растений. На этот берег и выбрались вскоре майар Ауле, предпочитавшие мокрой водице тепло и любившие широкие и светлые пространства. Они развалились, словно ящерки-саламандры, нежась на всё ещё горячих камнях. Проплывая мимо вместе с супругой, Оссэ как будто случайно окатил всех троих большой волной.

— Оссэ! Ну ты и сволочь! — замотал головой Курумо, разбрызгивая капли во все стороны.

— Извините, случайно! — смеющийся водный дух на миг показался на поверхности, а затем снова нырнул и закружил в подводном танце прекрасную Униэн, увлекая её на дно.

— Это он нам всё за селёдку мстит что ли? — спросил Даламан, припоминая как лет сто назад мастера, перепив вина, подтрунивали над водными духами.

— Ну правда, Оссэ натуральная мерзкая селёдка, скользкая и холодная! — сказал Майрон так громко, чтобы его мнение было слышно даже с глубины.

— Попадись нам, тут же поджарим рыбий хвостик! — поддержал Курумо.

С другой стороны Лореллина берег украшали частые живописные кусты с узкими листиками, которые любили рисовать эльфы и не любили вышивать майар Вайре, превращая чаще всего в абстрактные наброски из сплошной пёстрой нити.

Под сень этих кустов вышли майа Мелиан и Эльве из телери. Огненные духи позабыли тут же о селёдке и принялись во все глаза следить за парочкой.

— Интересно, что бы сказал на такое мастер, — вслух думал Курумо, пристально наблюдая за влюблёнными.

— Вот бы спросить у него… Но как-то не с руки. Стыдно, как будто сам с эльдой переспал, — озвучил общую мысль Даламан.

Такое же чувство испытывали и его огненные товарищи. Майар помолчали.

— Я вообще не представляю, как это — эльфу отдаться. А ты, Майрон? — снова вернулся к теме Курумо.

— Я не то, чтобы про эльфов — такое мне бы в голову никогда не пришло — я не понимаю, зачем это в принципе нужно. У тебя же есть предназначение, дорогой твой вала или валие… Как будто от скуки, когда заняться нечем.

— Правильно говоришь, это всё от безделья. Все проблемы — от безделья или лени, — сказал Даламан.

Все мастера внутренне с этим согласились и сразу же поменяли тему разговора: на озере и правда распустились огромные кувшинки. Только мастеров они не особо впечатлили.

— Цветочки, как цветочки… и что в них особенного углядел Олорин? — возмутился Даламан.

— Ну белые, так это неинтересно, лучше бы узор какой был. Ну махровые, так разве нас этим удивишь? — поддержал Майрон.

— Точно! И не такую красоту садоводы нам постоянно демонстрируют, — подвёл итог Курумо.

Решив, что лориенские кувшинки не достойны их внимания, а тем более становится прохладно, огненные айнур отправились домой.

На противоположном берегу Мелиан, сидевшая рядом с Эльве на траве, в это же время так же смотрела на майар-кузнецов и даже не представляла, что ей только что крупно повезло. Случайно узнавшие её самую главную тайну огненные майар никогда ничего не скрывают от валы Ауле. Но Майрон, Курумо и Даламан посчитали тему слишком постыдной, чтобы тут же доложить её своему мастеру. И вообще когда-либо доложить. К этому разговору они более не возвращались, как к теме чуждой их восприятию. Мелиан, конечно, не могла догадываться, как близко прошла от неё беда, но всё равно сердце духа сумерек томилось тревогой. Она решилась наконец признаться возлюбленному.

Небо становилось всё темнее. Вокруг озера зажглось кольцо золотых фонариков. Несколько огоньков горело возле пристаней, указывая путь припозднившимся лодкам, другие светились вдоль лесных дорожек. Каждое сердце радовалось и успокаивалось в по-домашнему уютном пейзаже. Эта ночь была особенная. На озере начиналось необычайно красивое представление. Из-под воды поднялись на поверхность новые цветы кувшинок, они на глазах раскрывали пушистые чашечки, и в каждой загорался желтоватый огонёк. Весь Лореллин, казалось, мерцал лучистыми звёздами. Стайки рыбок поплыли на этот волшебный свет. Чешуя на их спинках отражала воздушное сияние и, казалось, что возле самой поверхности переливается призрачная серебряная дорожка. Издалека полилась чарующая музыка арф, и тонкие волшебные голоса ваниар, отражённые многоголосием от каменных берегов, запели неспешную песнь, полную света и благодати.

— Как красиво сегодня! — счастливо произнёс Эльве.

— Эти кувшинки только на нашем озере цветут, всего один день. И одну ночь лишь светятся. Есть поверье, что в такую ночь цветы собирают блеск звёзд, потухших в этом году, чтобы они в последний, прощальный раз подарили миру свой свет, — объяснила Мелиан.

— Это печально и прекрасно! И очень загадочно, как будто с другой грани бытия, — отозвался телери. Майа подарила любимому тёплый взгляд.

— Я расскажу тебе тайну: если нашептать цветку своё самое сокровенное желание, то оно исполнится пренепременно.

— Так чего же мы ждём!

Они спустились к воде и склонились к цветкам.

— Что ты загадал, мельдо?

— Чтобы мы всегда были вместе. А что же попросила ты, любимая, у звёзд?

Мелиан нежно взглянула в серебристые глаза и прошептала едва слышно:

— Чтобы наш малыш родился здоровым и вырос счастливым.

— Любовь моя, неужели волшебные цветы и такое могут исполнить? — удивленно спросил эльф.

— Уже начинает сбываться. Во мне тоже зажёгся волшебный лучик. Я… беременна.

Эльве несколько мгновений растерянно хлопал тёмными ресницами, а потом подхватил Мелиан на руки.

— Счастье моё! Это чудо! Слава предвечной Пустоте! Как же рад я, это не описать никакими словами! Я и мечтать не смел!

Но Мелиан выпорхнула из объятий также быстро, как и оказалась в них.

— Милый Эльве! Даже это чудо пока не даёт нам право раскрыть наши чувства, — она сжала его руку в ладонях. — Я тебя умоляю, не рассказывай никому. Мы будем вести себя также, как и прежде.

— Но, Мелиан! У нас теперь настоящая семья! Как можем мы скрывать новую жизнь!

Эльве не мог этого понять. Теперь Мелиан по праву принадлежит ему, и он хотел бы гордо сообщить об этом всем вокруг. Устроить роскошный праздник, и забрать возлюбленную супругу в Альквалондэ.

— Конечно, скоро все узнают, — с лёгкой тревогой сказала майа. Это тайна лишь до определенной поры.

— Что ж, раз до поры… То быть по слову твоему, мельда, — согласился телери.

Эльве как всегда незаметно приобнял майа и провёл кончиками пальцев по бархатной белой ручке. В этот миг он был самым счастливым существом во всем Эа.

«В нужное время всё как-нибудь разрешится, — подумал Эльве, — лишь бы драгоценная соловушка пребывала в радости и здравии.»

Глава 5. Монстры в кладовке

— Майрон! Даламан, Курумо! Доброе утро! Я сегодня на весь день с вами!

— Тьелпе! Здравствуй! — Хором воскликнули мастера.

Майар дружно бросились к маленькому другу, но Курумо, всех опередив, закружил принца в объятиях, поднимая вихри искорок.

— Мне разрешили, я мешать не буду, посмотрю, как вы работаете. Отец говорит, что мне повезло и полезно, ведь я тоже буду мастером! А мастеров лучше валы Ауле и вас нет нигде и никогда не будет! А что вы делаете?

Тьелпе вскочил на свободный стул и со старательно-умным видом заглянул поочерёдно в чертежи на столе с какими-то планами, в рисунки с завитками и листки с формулами и расчётами.

— Мы с Даламаном чертим план галереи для дворца Ульмо, а Курумо рассчитывает материалы. Но это не очень интересно. Лучше пойдём в кузню и сделаем что-нибудь красивое! — предложил Майрон.

— Здорово! — обрадовался принц.

Было ещё раннее утро, главная кузня Ауле сонно пустовала, и в неверных рассветных лучах казалась тёмной и холодной. И вдруг проснулась, встрепенулась, задышала и озарилась приветливым светом, словно присутствие огненных мастеров вдохнуло в неё душу.

— Так, Тьелпе, меч у тебя есть, но настоящему воину ещё нужен щит. Майрон, разжигай! — деловито скомандовал главный по вооружению Даламан.

Майрон взмахнул руками, и в горне заплясало золотое пламя. А Курумо посоветовал, убирая прядки под повязку:

— Только Тьелпе нужен небольшой щит, чтобы удобно было воевать с чудовищами. Майрон, давай сделаем форму?

— У нас есть шаблон, помните, небольшими декоративными щитами украшали дом советов в Форменосе? — удачно вспомнил Даламан.

— Точно, были! Я знаю, где они. Сейчас принесу!

Майрон побежал обратно в мастерскую, а Даламан с Курумо стали раздумывать над материалом:

— Давай серебро!

— Что ж вас с Майрошей всё на злато-се́ребро тянет, как будто других металлов не знаете, — фыркнул Даламан.

— А что, красивый, дорогой и Келебримбору под имя подходит, — Курумо приобнял за плечо маленького эльфа.

— Ага, а ещё неподъёмный. Нет, серебряные только на стенку вешать для красоты. Возьмём титан! — Майа вытащил из базальтового сундука четверть пуда руды из кожи титанов, которых давно победили Валар и заточили в Тартар.

— Хороша идея, не поспорить! — похвалил Курумо.

Келембримбор заворожено смотрел, как мастер Даламан перегружал руду в плавильный ковш, как Курумо раздувал мехами пламя погорячее, и тёмно-серые камешки на глазах становились сверкающей жидкостью, серебристой и тягучей. Успев как раз к этому делу, Майрон принёс глиняные формы. Майар отлили заготовку щита. Затем Даламан на пару с Тьелпе увлечённо обтачивали будущий щит резаками с большими алмазами на насадках, и полировали поверхность до зеркального блеска алмазной пылью. Курумо установил шёлковый крепёж для руки и показал Тьелпе, как ставить рубиновые заклёпки. Пока маленький мастер увлечённо и старательно пытался клепать, майа спросил товарищей:

— Чем украшать будем? Перводомской звездой?

— Давай, Феанор Пресветлый будет тобой доволен! — с сарказмом отозвался Даламан.

Майрон тем временем уже грел в плавильне золото. Под его искусными руками щит приобрёл драгоценное тиснение по краю, а нижняя часть украсилась роскошным золотым узором. Секунду подумав, мастер всё-таки вырезал небольшую семиконечную звёздочку из листового золота. Её, под руководством майа, радостный и гордый внук Феанора припаял сам. А в середину звезды Келебримбор тоже собственноручно и очень торжественно вставил рубинчик. Щит получился потрясающе прекрасный. Тьелпе не мог оторвать от него блестящих восторгом глаз, уже представляя, как горделиво будет показывать его друзьям. Даламан то ли в шутку, то ли нет предложил сделать для принца ещё шлем и латы. Но Курумо объявил:

— Хватит работать! Столько ещё интересных дел. Пошли в чертоги. Будем играть в прятки!

— Ура! — принц захлопал в ладоши. — Можно я буду считать?

Майрон думал, что он спрятался хорошо. Его совсем не было заметно в нише за ворохом старых чертежей. И действительно, юный нолдо долго бы его искал, если бы майа не фыркал от смеха, когда Келебримбор проходил мимо.

— Эй! Кто там? Майрон, я нашёл тебя!

Майа вылез из кучи бумаги, и они вместе пошли на поиски остальных. Курумо, к слову, нашёлся почти тут же: старенький майа метался по мастерской, думая, то ли спрятаться в шкафу среди инструментов, то ли на карнизе с другой стороны окна. И то и другое требовало времени и подготовки, которого в итоге осталось только на то, чтобы залезть под стол в соседней комнате.

— Ага! Вот и Курумо. Давайте вместе искать Даламана.

Они обошли весь первый этаж чертогов, на котором была договорённость прятаться, заглянули во все шкафы, под всю мебель, за все гобелены и портьеры и даже в каждую из больших кадок, которые в немалом количестве подготовили майар Йаванны для транспортировки яблонь и груш в Лориен. Тьельпе и огненные майар снова вернулись в первую мастерскую.

— Мы уже всё посмотрели, не представляю, куда он делся! — сказал с лёгкой досадой Тьелпе.

— Да уж… Даламан у нас лучше всех прячется. Особенно, когда на него мастер ругается, — сказал Курумо.

— Точно. Его даже нам нелегко найти. Хотя, подожди-ка… — в глазах Майрона замигали хитрые огоньки. — Смотри внимательно, — сказал он тихонько на ушко Келебримбору и кивнул в сторону канделябра на пять свечей. Принц пару мгновений непонимающе вглядывался в подсвечник и вдруг радостно воскликнул:

— Даламан! Выходи, я тебя вижу!

Огонёк одной из свечек вспыхнул ярче, взметнулся вихрем и обратился удивленным майа.

— Как ты меня нашёл?

Искатели хихикали.

— Ну скажите!

— У всех свечек пламя в одну сторону клонится, к двери. А твоё наоборот! — раскрыл тайну принц.

— Твою, Элберет! — хлопнул Даламан себя по лицу и тоже рассмеялся. — Ты лучше всех играешь в прятки, Тьельпе! Ты выиграл. Ну что, заново? Майрон считает.

— Только чур в свечки и факелы больше не превращаться, это нечестно! Я же не могу спрятаться в свечку!

Майрон сразу приметил Келебримбора за гардиной, но совершенно случайно прошёл мимо. Два раза. За это время он отыскал Даламана за прокатанными листами метеоритного железа. А вот Курумо нашёлся сам. Он со всех ног бежал по коридору.

— Майрон! Даламан! Там такое! Срочно, пойдёмте!

Из-за гардины показался принц.

— А что там? Можно я с вами?

— Тьелпе, мы сейчас придём, поиграй пока, вот! — Курумо наощупь вытащил из ящика стола несколько шлифованных кружков нефрита и сунул в руки принцу.

На бегу Курумо рассказал товарищам, как нашёл спрятанную кладовку. Таинственная комнатка располагалась в той дальней галерее, где никогда не прекращался ремонт, и куда никто лишний раз не горел желанием ходить. Стены там были все в вечных подтёках краски и побелки, всюду стояли проржавевшие металлические леса, пыль застывала столбом меж многочисленных ниш. В одну из них и хотел спрятаться хитрый Курумо. Ниша, которую он приметил, была точно такая же, как и все остальные — пыльная, тёмная и завешанная густой вековой паутиной. Майа спрыгнул на пол, который был чуть ниже уровня этажа, и сразу почувствовал едва заметное присутствие огненной магии. Курумо сдёрнул сети паутины и точно увидел: во всю стену ниши колыхалось магическое полотно. Чуткие руки мастера-ювелира обнаружили в магическом покрывале брешь размером с тонкую иглу. В неё Курумо направил огненный поток и прошептал открывающее заклятие…

Закончить рассказ Курумо не успел — майар уже добежали до места, открыли неприметную дверь и, воспламенив в руках огоньки, осторожно заглянули внутрь. Посреди комнаты стояла фигура низкорослого крепкосложенного существа. У него были густые спутанные волосы, словно медная жёсткая мочалка, косматые брови и большой нос картошкой. И такая же шевелюра, как и на голове, второй копной закрывала нижнюю половину лица. Остальные фигуры были закрыты драпировками. Майар, раскрыв рты, насчитали целых четырнадцать штук.

— Это же статуи, Курумо, ты что, стату́й испугался? — засмеялся Майрон, старательно строя перед товарищами храбрый вид. Он сдёрнул полотно с соседней статуи.

— Видишь, ещё такая же. Все одинаковые что ли?

— Не-а, — отозвался Даламан, который тоже раздел ещё одну статую, — тут и дамы. Ох! — Майа стыдливо запахнул обнажённую фигуру обратно в покрывало.

— Откуда они тут? — Курумо пристыженно закусил губу.

— Наверное, садоводы сложили, планируют, видно, в огородах установить, чтобы ворон пугать. — Майрон прикоснулся к одному из существ. Замер на секунду. Медленно отвёл дрожащую руку и повернулся к друзьям. В золотых глазах его застыл ужас. — Она… она… — зашелестел майа.

— Что?! — В два голоса взвизгнули Курумо и Даламан, пожалуй, слишком громко для такого маленького помещения.

— Тёплая…

Тут произошло что-то невероятное. Статуя, к которой прикоснулся Майрон, завибрировала, руки, губы под волосами затряслись, а глаза распахнулись и уставились безумным невидящим взглядом на майар. Как по команде, один за одним, зашевелились другие полотна в страшной тряске.

— Аа!.. — Сдавлено пискнул Майрон и попятился назад. — Бежим!

Майар закрыли двери и кинулись в мастерскую. Перед самыми дверьми Даламан схватил за руки бегущих впереди Курумо и Майрона, остановил их и зашипел тихо:

— Эй, творческие нежные натуры! Вы только Тьелпе смотрите не напугайте своим видом! А ну успокоились быстро!

Келебримбор, конечно, сразу понял, что майар увидели что-то страшное. Они втроём натянуто строили улыбки и прятали огненные взоры, а их сверкающая аура, обычно льющаяся ровным золотистым светом, трепетно мигала.

— Что случилось? Что вы увидели?

Но вместо ответа мастера наигранно воодушевленным тоном вещали сразу все вместе:

— О, так, Тьелпе! Садоводы же приглашали! Пойдем-ка их навестим!

— Да-да! Прекрасная идея, такая погода хорошая, жаль в помещении сидеть!

— Пойдём, Тьелпе, выберем тебе самое большое и красивое яблоко в садах Йаванны!

Под это бодрое стрекотание растерянный Келебримбор и напуганные майар быстро вышли из чертогов.

Глава 6. Лесной чертог

Пламенные майар торопливым шагом пересекли сад, со всех сторон обнимавший кирпичные чертоги. Маленький эльф с трудом за ними поспевал, и Даламан взял его на руки. Только когда они перебежали мостик и окунулись в ласковые зелёные ладони леса, все смятения и тревоги остались позади.

Там из-под земли бил студёный ключик, трава стелилась сочная, словно мягкий шёлк, а листва клёнов укутывала дорожку так плотно, что в её тени было прохладно даже в знойный полдень. Майар и эльф ступили на неприметную лесную тропку и отправились в глубину лесного царства.

Лес был самый обыкновенный, но только не для эльфийского малыша. Келебримбор был в том возрасте, в котором все дети имеют обыкновение видеть в каждом кустике крылатое чудище из сказок о смелых воинах, а любой пенёк был ни что иное, как палуба настоящего морского корабля. Родной бескрайний Валинор, что в представлении Тьелпе и был всем миром, полнился особой красотой и волшебством. Впрочем, быть может, так оно и было.

Тоненькие лучики воздушного сияния прокрадывались сквозь изумрудную зелень и разливались на тропинку. Хотелось протянуть руки к этим искрящимся струйкам и набрать полные ладони золотого горячего света. Полуденной негой были полны душистые травы, тут и там раздавались нежные птичьи напевы. Откуда-то совсем рядом доносилась яркая свежесть чёрной смородины и ледяная мятная нотка. Из чащи леска веяло грибным ароматом.

— А это что? — Келебримбор углядел то, чего никогда ещё раньше не видел. Он заинтересовано подбежал к отверстию, которое заметил на первой поляне, огляделся и увидел ещё несколько похожих цилиндров, отделанных камнем.

— А на что похоже? — спросил заговорщически Даламан.

— На дырки, в которые если залезть, то вылезти можно на главной площади в Тирионе, или в лаборатории дедушки в Форменосе, в той, куда он никого не пускает, или даже с другой стороны Валинора, вон за теми горами!

— Вот так фантазия! Но ты почти прав! Это водные накопители нашей поливочной системы. Там под землей резервуары, соединённые трубами, такими большими, что можно встать во весь рост! Когда мы их монтировали, и в трубах не было воды, рабочие и правда ходили по ним отсюда до самых огородов, — обьяснил Курумо.

— Ух ты! Я и не знал, что под землей можно ходить! — восторженно сказал принц.

— Да, колодец — это таинственно! У-уууу! — Даламан наклонился на край, и его голос несколько раз глухо отразила каменная глубина.

— Даламан, не ухай! А то разбудишь филинов! — сказал Майрон.

— Подумаешь, пусть ночью спят.

— Нет, это неправильно. Совы и филины днём спят, а ночью летают.

— Ну ты и зануда, эта страсть к порядку до добра не доведёт, — рассмеялся темноволосый майа, но встретив строгий взгляд Майрона, всё же поостерёгся впредь передразнивать сов.

В этот момент майар и Келебримбор услышали знакомые голоса. Вслед за мелодичными напевами из-за поворота лесной тропки показались майар Йаванны верхом на бурых медведях и с дудочками в руках. В волосы Тейвира были вплетены веточки, на голове Бретаны — венок из полевых цветов. На другом мишке ехали Айвендил с Эрифиром. Послушные волшебной песне вслед за помощниками владычицы жизни неспешно ступали несколько коров, и рыжих, и чёрных, и белых, и пятнистых — всяких.

— Откуда в лесу коровы? — удивился маленький эльф, поздоровавшись.

— Это запрятанные коровы. За ними пастухи плохо следили, — Бертана протянула к малышу руки и усадила на косолапого впереди себя.
— Мы гоним их с пастбищ.

— Но ведь искать будут!

— Пусть побегают, поищут. Потом всё равно догадаются к нам прийти. Вот мы с ними серьёзно и поговорим, как за скотиной плохо ухаживать, — сказал Айвендил.

Лесная процессия снова тронулась в путь, огненные майар пошли рядом пешком. На следующей полянке с сочной травкой все остановились. Духи природы спешились и, взяв коров за бубенчики, распределили животину по местам выпаса.

— Пастухам везёт, у них хотя бы коровы есть, — Келебримбор осторожно погладил молодую коровку по пёстрой шкуре.

— А у тебя, что же, нет домашних животных? — удивились майар.

— Нет, вон у дяди пёс красивый, у бабушки три кошки, тётя гусей всеблагих разводит, а мне не разрешают, говорят, что я ещё маленький.

— Какой же ты маленький! Вон какой щит у тебя красивый! Сам наверняка сделал? — оценил Тейвир, хитро взглянув поверх головы малыша на майар Ауле. Те разулыбались и дружно закивали:

— Сам, конечно, сам! И шлифовал, и клепал и украшал! Мы лишь немного помогали.

— Тогда и к заботе о зверушке ты вполне готов!

В руках Тейвира появилась ветка бузины, гладкая и ровная, словно посох. Только на навершии ворох листиков. Лесной дух ударил посохом оземь и громко приказал:

Эй вы, звери лесные, шкуры расписные, Меха богатые, морды косматые! Покажитеся, появитеся, Встаньте в ряд в лесной парад!

Тут тихий лес зашумел, загудел, затрещал ветвями, и со всех сторон из чащи на полянку начали неторопливо, как зачарованные, выходить лесные жители. Из-под кустов появились ежи, зайцы, барсуки, с веток елей спрыгивали белки, ласки, горностаи, из-за стволов деревьев показались мордочки лисиц, волков, лосей и оленей. Даже кроты высунули бархатные носики из норок.

— Выбирай себе, Тьелпе, дружка по сердцу! Хочешь белку пушистую, хочешь енотика полосатого, или пойдём в поле, Бертана тебе самого симпатичного хомячка подарит.

Восхищенный представлением Келебримбор подумал, что хочет взять сразу всех зверушек к себе домой. И тут его глаза приметили пятнистую мордочку с раскосыми блестящими глазками и ушками-кисточками. Маленький рысёнок разглядывал эльфа с тем же удивлением и восторгом. А Келебримбор вдруг с огромным стыдом и жалостью вспомнил богатый тётушкин воротник.

— Я рысь возьму!

— Прекрасный выбор, я увидел, что и этот рысь тебя сразу приметил!

— А если отец и мама не разрешат? Бертана засмеялась:

— Никто не посмеет отказаться от дара Тейвира. Это драгоценное благословение. Только обещай хорошо о нём заботиться.

— Конечно! Я уже и имя придумал — Тауреан. — Келебримбор взял на руки нового друга.

Удивительно щедра природа на макушке лета! Кругом изобилие, полнота жизни. Майар и эльда бродили по приветливому светлому лесу. Неисчерпаемы были рассказы духов природы. Тьелпе узнал и как медведицы заботятся о медвежатах, и как гусеницы превращаются в прекрасных бабочек, увидел как бобры в заводи строят свою хатку, а змейки собираются на свадьбу, и ещё много чего интересного.

Компания, нагулявшись, расположилась под раскидистой дикой яблоней. Ветви её клонились до самой травы от тяжести плодов.

— О чём задумался, принц? От твоих тяжелых мыслей сейчас все яблоки с дерева свалятся, — Айвендил глянул вверх, и тут прямо в его раскрытую ладонь и правда упало красивое наливное яблоко, которое он вручил малышу.

Тьелпе с печалью в голосе спросил:

— Вот вы, майар госпожи Йаванны, вы защитники природы, но как же вы допускаете, что за зверушками охотятся с луками и собаками? Неужто вам их не жалко?

— Конечно жалко! Не только животных — все наши творения! Но ничего не поделаешь, смертным нужно мясо и дрова. Таков замысел, — ответил Эрифир. — Но есть один секрет: с каждым охотником заключается особый тайный договор. И он строго обязан выполнять определённые условия, например, не брать добычи больше, чем нужно для пропитания, или не ходить на охоту по чётным дням, не ломать деревья, не ругаться в лесу или помогать нам весь год в земледелии.

— Но как же вы успеваете за всеми ними следить? Дед, отец и дяди чуть ли не через день на охоту выезжают.

— У этих хитрюг есть волшебные помощники, Энты, стражи леса, — раскрыл секрет друзей Майрон, свесившись вниз головой с яблоневой ветки.

— А можно на них посмотреть?

— Они спят, и, пока в покое, их не отличить от обычного дерева. Но если кто-то нарушает договор, тогда Энты просыпаются, и я нарушителю не завидую, — что-то зловещее мелькнуло на секунду в глазах Эрифира, но тут же исчезло.

Маленький принц же посмотрел в жёлтые умные глаза своей рыси и решил, что если он когда-нибудь станет королём, то строго запретит охоту. Пусть хоть сам вала Оромэ жалуется самой Пустоте, но убивать зверей в его владениях никто не посмеет.

Вскоре в лесу стало смеркаться, пришло время Тьелпе возвращаться домой, и духи с малышом отправились в обратный путь. В этот раз ездовых мишек хватило на всех, а Келебримбор ехал вместе с Тейвиром. Темнота и серебристые искры быстро наливались в лесной чертог.

— Если заблудишься — зови меня! — сказал строгий хозяин леса.

— Но если сам слышишь голос в лесу — не отзывайся, это может быть слуга Мелькора. Особенно, если слышится как будто знакомый голос или плач и стоны.

— А что будет, если отозваться? — оробев прошептал Тьелпе.

— Если тебя вкруг обойдёт тёмный дух, то ты станешь невидимкой, будут звать тебя, искать, слышать твой голос, но найти не смогут.

— Или же к дереву тебя «привяжут», — продолжил Эрифир. — Будешь искать дорогу, но всё на одно и тоже место возвращаться. А могут и облик знакомых принять. Будут звать в самое грибное и ягодное место, а заведя в самую чащу — исчезнут.

— А что же делать?

— Нужно сказать «заднее слово», — поведала Бертана.

— Это какое?

— Которое ты или дух сказал первым. Как будто замыкая круг.

Келебримбор испуганно посмотрел в тёмно-зелёную глубину ельника и прижал Тауреана покрепче к себе. Ему показалось даже, что там кто-то сидит на еловом пеньке.

— Как страшно!

Тут на соседнем медведе к ним подъехал Айвендил:

— Ой, не слушай! Тейвиру везде враги мерещутся. Но в чём-то он прав: в лес в одиночку лучше не ходить.

Они остановились на последней полянке на краю леса. Там раскинулась большая пасека, просто колоссальных размеров, словно её построили колоссы. Из всех пчелиных домиков слышалось дружное жужжание: на исходе дня полосатые труженицы тоже возвращались домой и толпились перед входом в ульи.

— Тьелпе, давай соберу тебе гостинцев. Хочешь грибов, ягод, в полях уже кукуруза поспела, — заботливо сказала Бертана.

— Царица полей у нас самая щедрая, так одарит целой телегой, что вчетвером не довезём, — засмеялись едущие рядом огненные майар.

— Ох, и правда! — спохватилась дева полей. — У Первого Дома свои угодья урожайные, и возить никуда не надо. Но без моего мёда я, Тьелпе, тебя не отпущу.

Зеленоглазая красавица легко спрыгнула с крупного медведя и сделала знак руками. Жужжание вмиг прекратилось. В руках Бертаны появился берестяной кулёк, с которым она подошла к улью и наполнила его доверху ароматными золотыми сотами.

За пасекой резко просветлело, словно вновь наступил день: лес заканчивался и начиналось пшеничное поле. В вышине висели застывшие кучи вечерних облаков, похожие на грибы или раковины. Впереди, далеко-далеко, предгорье дремало в сизо-голубой мгле. Келебримбор и огненные майар слезли с медведей и, попрощавшись с друзьями, пошли по просёлку меж тяжёлых колосьев хлеба.

Оборачиваясь, Тьелпе видел вдалеке светящиеся фигурки помощников Йаванны, долго ещё, пока они совсем не скрылись из виду.

Пройдя всю пшеницу, мастера и маленький эльф остановились на развилке возле макового поля.

— Давайте напрямик пойдём! Через поле до дома Келебримбора рукой подать, — предложил Курумо.

— Но там же сон-трава, эльдар от неё засыпают, — засомневался Даламан.

— А мы бегом!

И все четверо, а с весело прыгающим в цветах Тауреаном, и пятеро, пустились лёгкой трусцой среди алых и невероятно ярких в закатных лучах маков.

Воздушное сияние в это время года было уже не такое яркое и игривое, какое бывает ранней весной и не такое лучистое и обжигающее, как в начале лета, но задумчивое, ровное и удивительно мягкое. Земляника, растущая по обочине просёлочной дорожки, приобрела наливную сладость, полевые травы превратились в бархат. Впереди уже виднелась граница поля, и, любуясь необъятным простором, майар и эльф перешли на шаг. Золотое сияние медленно догорало в воздухе, и вечерние небеса стали такими звёздными, что закружилась голова. То ли от пьянящего запаха цветов, то ли от всполохов карусели созвездий. Вокруг Тьелпе ночные маки стали снова ярко-красными, заплясали. Они лились сплошной огненной волной и приглашали принца в свой быстрый танец. Маленький эльф словно с головой окунулся в пурпурную бездну. Ему было так хорошо и спокойно, что хотелось остаться навсегда среди этого ласкового пожара во мгле. Внезапно хоровод цветов остановился и показалось, что можно разглядеть и запомнить каждый лепесток. И тут Келебримбор увидел меж цветов фигурки невероятно прекрасных существ. Полупрозрачные, они на глазах налились красками и стали видимы. Дева — вся словно из сверкающего драгоценного металла. Её руки, лицо и платье мерцали серебряными блёстками, волны волос, словно белое золото лились до самой земли, и в них ленты, тоже как будто металлические. И взгляд светло-серых глаз словно у тётушки Артанис, такой же властный и холодный. За ней следовали духи, сотканные из золотого сияния. Оба высокие, сильные и статные. Один из них в парчовых алых одеждах, с волосами, словно красное золото, а в глазах застывшим пламенем тлели сердолиты. Второй — призрак в летящих по ветру синих мантиях, его волосы золотисто-светлые, медовые, а глаза сверкали аметистами. Внезапно они испуганно обернулись и растворились в воздухе. Из пламени маков показался дух и пошёл прямо к эльфу…

— Тьелпе… Тьелпе!

Маленький принц испуганно похлопал глазами и огляделся. Видение исчезло. Вместо страшного духа на него с тревогой смотрел злотоокий майа.

— Майрон, как я рад, что это ты! А дух? Он ушёл, да? Ты прогнал его?

— Ты просто уснул на миг из-за этой проклятой сонной травы. Тебе что-то приснилось?

Маленький эльф погладил рысь, заботливо лижущего его руку и быстро закивал:

— Он был рядом, прямо как ты сейчас! Стоит передо мной весь в золотых огоньках, такой прекрасный, будто владыка Манвэ! Смотрит, а глаза — словно яркое пламя! Строго говорит: «Это твой, Келебримбор, последний шанс!» И вокруг меня огонь словно в кольцо замыкается и на горло давит и грудь жжёт… и из него горящие буквы появляются, но я прочитать не могу, буквы будто знакомые, но в слова не собираются… И так горько на душе, словно это конец!

Ясные глазки маленького эльфа наполнились слезами. Майрон крепко обнял малыша и, поглаживая его по головке, сказал:

— Не бойся, Тьелпе! Я никому не позволю тебя обидеть! Тем более каким-то там сверкающим духам!

Тут лицо майа прояснилось, словно он придумал удивительное решение. Майрон порылся в карманах и достал небольшой серый камешек с круглой дырочкой в самом центре.

— Вот возьми! Он волшебный!

Тьелпе, сомневаясь, взял в руки подарок, погладил гладкую отточенную морской волной поверхность и сказал:

— Это же галька. Что в ней волшебного?

Майрон же хитро блестнул яркими очами и таинственно произнёс:

— Это не простая галька. Это самый сильный оберег. Найди на небе самую яркую звёздочку и посмотри на неё сквозь дырку — никакие чудовища и кошмары тебя не тронут.

Наблюдая, как малыш восхищённо рассматривал камешек, а потом смотрел через него в ночные небеса, Майрон продолжил:

— А ещё камень исполнит желание, но только одно, самое заветное! Надо просто сказать просьбу в это отверстие.

— Вот так чудеса! Спасибо, Майрон! Это самый лучший подарок!

Глава 7. Модель звёздной башни

В огромном гулком ангаре для сборки объёмных конструкций уже многие дни кипела работа. Огненные духи приступили к сборке модели световой вышки. Даже в масштабе стальной скелет опоры вздымался на несколько этажей. Пришлось снять пару потолочных балок с крыши, чтобы вся конструкция поместилась — уменьшать её не стали, сохраняя необходимые пропорции.

Мастера-айнур собирали мачту для модели светильника из гладкой катанной арматуры и металлических тросов, которые тянули тут же, в небольшой кузне, специально организованной прямо в помещении. Все, кто когда-либо был связан с инженерными проектами, прекрасно знают: сколько заготовок ни сделаешь — все равно будет не хватать. А ещё всем мастерам обыкновенно кажется, что работе над большим проектом конца и края не видно. Но потом, и каждый раз всегда внезапно, настаёт тот удивительный день, когда инженеры с удивлением обнаруживают — а ведь осталось-то всего ещё пару железяк сварить да пять болтов закрутить и — готово!

Так и огненные майар однажды поутру вдруг очутились на завершающем этапе создания модели: осталось только приварить на вершину вышки световую чашу. Они этим и занимались, стоя на высоких площадках лесов под самым потолком. Однако мысли их и слова тревожила иная забота.

— Мастер спрятал комнату. Значит, он не желает, чтобы мы видели. Не будем ничего говорить, — шепотом говорил Майрон в момент сварки, чтобы её потрескивание приглушило их и без того едва слышный разгов.

— Но мы видели. Нет, это не правильно. Что скажешь, Курумо? — сомневался Даламан, тоже зажигая в руках горячий огонёк белого света, и помогая Майрону.

— Я думаю, что надо спросить что это такое. Вдруг мы что-то сломали и нужно срочно исправить, — настаивал Курумо, закончив варить с другой стороны опоры и внимательно рассматривая свой шов.

Эта работа требовала невероятной аккуратности, а причиной тому не имеющий аналогов материал. Графир. Создание этого чудесного вещества — одна из самых выдающихся разработок валы Ауле. Уникальность графира состояла в том, что он был способен влиять на свойства света. В природе такого не найти — он полностью искусственный, созданный в лабораториях валинорских инженеров. Графир одновременно и металл, и не металл. Сам по себе материал был прозрачный и похожий на алмаз. Но на ощупь мягкий и тёплый, словно покрытый тончайшим бархатистым слоем. Если оставить его в чистом беспримесном состоянии, то помещённый внутрь свет не только беспрепятственно источался со всей площади и поверхности, но и многократно разгонялся и усиливался. Если же в формулу добавить определённое количество углерода, то графир становился тёмным и гладким, способным удержать свет, и вместе с тем имеющим на выходе идеальное отражение, увеличенное особенностями структуры материала в тысячи раз.Единственное, что было необходимо для работы устройств из графира — наличие сильного магнитного поля, без которого свет попросту рассеивался. Гениальный Феанор, талант и техническую смекалку которого Ауле ставил почти вровень с навыками собственных майар, тоже был в команде разработчиков и принимал активное участие в испытаниях нового материала. Эльф, ко всему прочему, разумно предлагал усовершенствовать технологию, так, чтобы светонакопительные свойства графира не зависели от наличия магнитного поля. Это, конечно, понимали и огненные айнур, однако, для новых исследований необходимо время, которое начинало поджимать — на Таникветиль стали вдруг живо интересоваться продвижением проекта и подробными отчётами. Потому Ауле решил пока что оставить формулу без изменений. А для удержания звёздного света главный мастер выбрал идеальнейшее место во всём Валимаре: в самом центре, напротив дворца валы Макара, где проходит перекрестье магнитных линий. Там должно было со дня на день начаться строительство.

Ауле ждал этого дня как воплощения Пустоты в Проявленном! Готовая модель его сильно приближала. Вала, конечно же, находился вместе с мастерами в ангаре, доставал то один, то другой чертёж из пирамидки свёрнутых в трубочки планов, деловито делал пометки пером и был очень доволен приближающимся завершением очередного этапа проекта. Но с удивлением замечал, что майар его удовлетворённой радости почему-то не разделяли. Пуще того — работы велись как-то подозрительно тихо. Лица младших айнур были сосредоточены и серьёзны, мастера не обменивались ни обыкновенными шутками, ни колкостями, а лишь изредка многозначительно бросали друг на друга пылающие взгляды.

— Майрон, Курумо, Даламан! Да что с вами такое? — обратился огненный вала к младшим духам, когда те спустились с лесов и отчитались о завершении установки чаши. Мастера снова переглянулись, и ответ взял на себя Майрон.

— Мы нашли странных существ в кладовке, случайно. Хотели посмотреть поближе, а они — живые! Мастер, расскажи, что это такое?

В очах Ауле пламя тревожно заплясало, словно под порывом ветра. Он оглядел своих майар столь оценивающе, словно увидел их впервые, сложил руки на груди, так, что их стало не видно под складками широкой рабочей туники, помолчал минуту, но всё же признался:

— Это наши помощники. Я вам не хотел показывать до срока, но раз вы сами нашли.

— Мастер, почему они спрятаны? Они опасные? — продолжил старший майа.

— Нет, не опасные. Они незаконные, — сказал Ауле почти беззвучно и так быстро, словно отрезал. — Поэтому я прошу вас никому о них не рассказывать.

— Конечно! — так же заговорщически тихо отозвались мастера.

— Но как удалось сделать их живыми? — не удержался от главного вопроса Курумо. А Ауле жестом подозвал стоящих и так на расстоянии вытянутой руки майар ещё ближе и, когда те подошли почти вплотную, поведал:

— Не так уж и трудно, как кажется на первый взгляд. Усовершенствовал несколько заклинаний Йаванны. Жаль, что даже в её записях — кстати, что я их взял тоже никому не говорите! — нет и намёка, на то, как дать существам разум. Но я обязательно что-нибудь придумаю. Совсем скоро нам понадобится куда больше рабочих рук, чем есть у всего народа нолдор. С этими словами Ауле вдруг счастливо улыбнулся, видимо вспомнив о готовой модели, и заключил мастеров, сразу всех троих в объятия:

— Но самое главное — это какие же вы у меня молодцы! Получилось замечательно! Я сегодня же навещу Валимар и возьму у Варды немного звёздного света — уже завтра приступим к испытаниям!


***

Прибыв в столицу, Ауле не сразу отправился на Таникветиль, сначала он решил ещё раз осмотреть место, выбранное для возведения звёздной башни.

Валимар встретил своего зодчего радостным звоном колоколов, многозвёздным сиянием и голосистой кутерьмой. Он вышел на улицу, где было привычно много прохожих и наездников, круглосуточно не смолкал шум и никогда не прекращалось движение.

«Хоть вечно любуйся, а не налюбуешься!» — довольно думал по пути пламенный айну. Яркой звездой сияла на карте городов блаженного Валинора великолепная столица, спроектированная Ауле и его майар. Очень многие здания здесь построены не просто по чертежам огненных мастеров, а при их непосредственном участии. Валимар хвастался широкими проспектами и просторными площадями, вымощеными узорной кладкой разной тональности. Крыши домов блистали черепицей с сусальным золотом, двери были из полированной бронзы с чеканным рельефом, а за ними полы из чистого серебра с ажурным чернением. Под землей — продуманная до мелочей система инженерных коммуникаций. Деревья росли ровными аллеями или в специально отведённых местах — в скверах, на террасах, а не как попало, словно в лесу. Растительные бордюры и изгороди в парках были ухожены и все аккуратно и ровно, словно по линейке, подстрижены. Строгую геометрию разбавляет обилие малых архитектурных форм, скульптур, барельефов, фонтанов, созданных мастерами-эльдар под руководством главы гильдии. Город был построенно почтенно, так что в нём нельзя было использовать поганое мелькорово колесо - было много пирамид и зиккуратов.

Столица имела чёткую структуру, она была разделена на районы и участки, потеряться в ней впринципе невозможно — этим тоже очень гордились мастера. Любая дорога вела самым простым, понятным и коротким путём, а удобные дороги венчались огромными сквозными арками с золочёными воротами, больше парадными, нежели защитными. Валимар не ограничивали стенами, поэтому год от года город рос и развивался на радость своим проектировщикам.

Ах, какой это был проект! Лился, как песня, быстро, славно, слажено! В воспоминаниях Ауле перенесся в то прекрасное время. Грандиозный и сложный градостроительный план собрался на удивление легко и идеально, словно из кусочков мозаики собирается прекрасное панно. С каким энтузиазмом они находили новые технологические решения, с каким вдохновением придумывали самую удобную и стройную планировку, архитектуру зданий и сооружений, даже украшения для фасадов, стремясь придать каждому зданию и строению уникальное очарование, и вместе с тем, определить его чёткое место в общей композиции архитектурного ансамбля.

А как совет валар просил экономного по характеру Ауле не скупиться в расчётах. Как он заказывал материалы, сначала неловко с непривычки, а потом вошёл во вкус, и на стройку потянулись бесконечные обозы с тоннами ценной древесины, лучшим камнем и драгоценным металлом. Ауле впервые в жизни мог позволить себе всё! А затем был торжественный приём в королевском дворце где он, Майрон, Курумо и Даламан — главные герои. Сколько было поздравлений с окончанием строительства, со всех сторон в честь мастеров поднимались кубки, звучали хвалебные речи и благодарности. Как его майар скромно опускали глаза в пол, в смущении от всеобщего восхищения перед их талантом и трудолюбием, и как светились счастьем их глаза из-под ресниц. И даже Йаванна, хоть и недовольная гигантским расходом древесины, тоже мерцала от гордости за мужа и огненных мастеров.

Ауле очень любил столицу. Если бы супруге не нужно было ежедневно бывать вблизи своего хозяйства, он бы охотно переехал в Валимар и жил бы предпочтительней в окружении металла и камня, чем лугов и рощ.

«А может и уговорю Йаванну когда-нибудь. Пусть не в центре, там не организовывать производственность, но на окраине вполне возможно разбить промышленный райончик, — мечтает Ауле.

В этих приятных мыслях вала быстрым шагом пошёл к центру, на площадь возле дворца Макара, не всегда успевая на бегу даже кивнуть в ответ на приветственные поклоны встречных эльдар и майар.

Через два квартала показалась бронзовая громада многоярусного дома Макара с аркадами, поддерживаемыми медными колонами. А подойдя поближе, Ауле увидел, что возле дворца место уже расчистили под строительство. В его душу закрались нехорошие подозрения: не может быть, чтобы Манвэ так любовно позаботился распорядиться о подготовке. Тем более не посоветовавшись, а вернее сказать, не поставив как всегда мастера перед фактом.

Его догадки нашли подтверждение: выйдя на площадку дух пламени увидел большой котлован, а мастера-эльдар уже заливали фундамент. И совсем не такой фундамент, как в его, Ауле, проекте.

— Скажи-ка, дорогой друг, что здесь происходит? — огненный вала обратился к озабоченному молодому руководителю из нолдор.

— Пристройка для дворца валы Макара, повелитель.

— Что! Какая пристройка? — Ауле бесцеремонно вырвал из его рук план.

— Так уж неделю копаем, — развёл руками эльф.

Ауле сунул чертежи обратно в руки начальника стройки, обернулся вокруг себя и, превратившись в огненный метеор, полетел в дворец Манвэ.

Практически так же, как вала Ауле любил столицу, не любил он Таникветиль. Пустой, стеклянно-дребезжащий и холодный, полностью возведённый с помощью магии.

«Даже чертоги Мандоса теплее, и как можно любить здание, в которое не вбил ни одного гвоздя? Одни песнопения», — по привычке отметил Ауле, распахивая белые двери, и не сбавляя быстрого печатающего шага, направился на широкий балкон. Там в это время суток Король мира имеет обыкновение осматривать свои владения.

Манвэ действительно стоял у самого края залитой светом каменной плиты без перил, одежды его почти сливались с невыносимо яркой бирюзой небес, а волосы, словно пушистое белое облако, стелились по спине и плечам. Даже не обернувшись, воздушный вала медленно поднял руку в спокойном и властном жесте, указывающем посетителю остановиться. С кончиков его пальцев сорвались острые тонкие лучи. Весь облик валы был так чист и сияюще-искрист, словно выточен целиком из алмаза. Или ледышки.

Вспыльчивый Ауле с усилием сдерживал внутреннее пламя, в нетерпеливом ожидании окончания этого бестолкового любования окрестностями, и по его мантии крались уже заметные струйки огня. Спустя пару вечностей, Манвэ — слава Пустоте! — обернулся, склонил главу в лёгком приветствии, улыбнулся одними уголками тонких губ, и чуть прикрыл драгоценно-звёздные глаза длинными ресницами, в готовности слушать.

Ауле почувствовал, что ему тесно на этой крыше мира, на этом широком балконе, под прицелом этого спокойного пронзительно-голубого взгляда. Слова сами собой сорвались с губ:

— Что это значит?

Манвэ не изменяя позы, даже бровью не повел, только поднял главу выше и глядел так же учтиво, но уже свысока.

— О чем ты?

— Это! — Ауле подошёл к краю и указал на площадку возле шпиля дома Макара, — Даже не предупредили!

— Для чего ты спрашиваешь, если явно только что оттуда.

— Воздух посотрясать захотелось, — полным яда голосом выдал дух огня, впиваясь пылкими очами в не изменившее своей бесконечной умиротворенности лицо Владыки.

— Ты сам видишь, что башня не войдёт в застройку, — размерено ответил Манвэ.

Ауле стиснул зубы: сверкает весь, как начищенный сапог, а взгляд-то пустой, как и весь его облачный дворец!

— Манвэ! Ты что, не понимаешь? Я тебе говорил не единожды! Необходимо именно это место! Там находится силовая магнитная точка! Мы договаривались!

— Ауле, дворец Макара находится тут не один век, а твой проект ещё неизвестно сколько простоит. Желания Макара относительно этой местности для меня в приоритете. Он с самого начала занял эту площадь и волен строиться в её пределах как ему вздумается. И я считаю, что это справедливо, — владыка ветров выдержал паузу, как будто решая, достоин ли собеседник дополнительных пояснений или пора окончить разговор. – Но, кстати, если бы ты не копался так долго с расчётами и чертежами, то мог бы успеть занять это место, пока оно пустовало. Никто бы не посмел возразить! А теперь, будь добр, выбери новую площадку и постарайся сделать так, чтобы твоя башня впредь никому не доставляла неудобств.

Ауле молча принял все обидные и несправедливые упреки. Он слушал эти бредовые разглагольствования и красочно воображал, как возьмёт короля за светло-голубой воротник и впечатает его светлую главу в такую же светлую мраморную стенку. Много моральных сил огненному духу потребовалось, чтобы сдержать этот порыв.

— Ладно, решим. Я не за тем пришёл — модель в масштабе готова, нужен звёздный свет, чтобы провести испытания.

— Да, мы распоряжались, должны были подготовить. Подождёшь здесь, сейчас принесут. Вина?

Вид Ауле красноречиво говорил, что он не имеет желания находиться ни одного праздного мгновения в этой холодной зале, тем более наедине с Королем.

«Глаза б мои всё это не видели!», — думал огненный мастер, а вслух говорит:

— Нет, благодарю, я сам зайду к майар, не люблю ждать и тем более ждать опять каких-либо внезапностей. Пресветлого дня, Владыка.

— Ну что же, удачи в испытаниях. Ауле круто развернувшись, пошёл вон с балкона.

Пламенный дух, быстро миновав все хитросплетения лестниц и коридоров, постучал в светлые резные двери. Ему открыл Эонвэ и, изысканно поклонившись, пригласил внутрь. Прекрасные духи, извечные в постоянстве своей красоты и юности, тут же поднялись с низеньких танкеток, на которых они ткали громадное облако из струек молочного пара, такое же нежное и воздушное, как их лёгкие одеяния, и низко преклонили прелестные головки. Последней с какой-то испуганной неловкостью обернулась в сторону валы Ариен. Сверкающие блёстки путались в волосах красавицы, радужными крапинками осторожно касались её разрумянившихся щёк, то ли зажжённых смущением, то ли пламенеющих внутри иным чувством. Она несколько мгновений смотрела вполоборота на огненного духа, будто не узнавая, а затем, спохватившись, нижайше приклонила головку.

«Вот кто разберёт, что на уме у этих воздушных зефирок. То ли дело мои труженики!»

Ауле усмехнулся про себя, но тут же потерял всяческий интерес к служительнице Варды, потому что его думы заволокла необходимость принести своим майар неприятные новости:

«Опять переделки, и теперь такие крупные! Расстроятся, поди, мои бедняги из-за этих необязательных ветряков, ни совести у них, ни порядка», — грустно вздохнул Ауле.

Ариен тем временем принесла сосуд со звёздным светом и торжественно вручила мастеру.

— Маловато что-то, — говорил вала, уже не зная, к чему бы придраться.

— Правда? Хотите, я ещё попрошу?

— Не надо, опять придётся ждать пол-эпохи.

Тут Ариен догадалась, что претензии Ауле вряд ли могут быть направлены именно на неё, скорее всего снова возникли какие-то проблемы с проектом вышки. И она, участливо поменяла тему на более, по её мнению, приятную:

— Владыка, моя госпожа просила напомнить, что обязательно ждёт вас на празднике Звёзд. Вы же придёте?

— Как будто у нас выбор есть, — недовольно процедил огненный дух, направляясь к выходу.

Глава 8. Равноапостольный риск

Невыносимо жаркие ветра наконец-то оставили благословенный край. На смену им пришла мягкая, влажная с морской капелькой прохлады свежесть бризов. Состояние Мелиан тоже улучшилось. Но вовсе не из-за погоды. Теперь майа не бывало одиноко или страшно — Мелиан чувствовала, знала, что у неё есть огромная поддержка: целых две мудрых и заботливых валие. Эстэ предупредила Мелиан о том, что поведала её тайну Йаванне. Но майа все равно не знала куда себя деть от страха и стыда, когда валие природы впервые за время её особого положения пришла в гости.

— А это для молодого растущего организма, — сказала с улыбкой Йаванна и поставила рядом корзинку с душистыми персиками.

Мелиан чуть ли не до слёз растрогалась этой заботой. Прошло совсем немного времени, и майа совсем перестала чувствовать неловкость в присутствии Кементари. Она была уже рада и бесконечно благодарна валие за такое активное участие с собственной судьбе.

С того разговора в саду Йаванна и Эсте часто стали навещать Мелиан. Йаванне было интересно положение майа, как владычице связей и явлений живой природы, а Эсте, как врачивательнице. Они обыкновенно обсуждали детали грядущего большого события. И вот тем самым светлым днем сидели втроём в укромном уголке полной по-утреннему неторопливой неги веранды.

Мелиан о том, как и что будет происходить, не особо задумывалась и в те сложные и непонятные разговоры не вникала. Пыталась, конечно, но вместо этого лишь только любовалась прекрасными валиер. Стройная фигура Йаванны была затянута в тёмный шёлк платья с глубоким вырезом, обнажающим высокую грудь, а юбка стелилась пышными волнами и на отливе складок блестела ярко-зелёными бликами. Длинные, почти до самых пят, волосы Кементари цвета корицы были убраны в якобы случайно небрежный хвост и переплетены тонкими золотыми ленточками. А у Эсте внезапно не было её традиционно сложноплетёных кос. Целительница была с распущенными волнистыми от влажного воздуха волосами и в тонком венце. В своём простом белом платье, единственное украшение которого — воздушные рукава-фонарики, она была так мила, что больше походила не на строгую владычицу Лориена, а на кроткую и юную эльфийку.

«Я ещё долго не смогу носить таких прекрасных платьев», — улыбнулась майа и нежно прикоснулась к своему стану, спрятанного под широкой синей мантией.

Затем мысли унесли её в воспоминания о ещё более приятных и интересных вещах. Например, о том, как Эстэ пару недель назад стала подозрительно часто спрашивать:

«Тебе, наверное, интересно кто родится? Хочешь посмотрю?»

По хитрому виду валие-целительницы майа грёз сразу догадалась, что Эстэ давно уж посмотрела, и теперь ей не терпится сообщить Мелиан пол малыша. Но Эльве не хотел этого знать.

«Не важно кто. Вот родится, и увидим, главное, чтобы живой и здоровый. И чтобы ты, любимая, перенесла это бремя и роды хорошо. А то всякое бывает», — тревожился телери.

После так поразившей всех трагедии Финвэ и Мириэль эльдар перестали столь радостно и легко относиться к продолжению рода. Теперь везде они видели тревожные знаки и дурные предзнаменования. Но Мелиан, естественно, не утерпела:

— Дочка? — с надеждой спросила майа.

— Да! Принцесса! — радостно сказала валие, как будто только этого и ждала.

Счастью не было предела! Все свершалось так, как Мелиан мечтала. До рождения дочери времени ещё было — целая вечность. А Мелиан, теперь с ещё большим наслаждением, занималась подготовительными хлопотами: выбирала покрои платьиц, раздумывала над именем и мечтала, как они с доченькой будут наряжать кукол в ленточки.

«А ещё надо придумать как лучше сообщить Эльве, что у него будет дочка. Испеку торт с розовой начинкой! Видела такой ритуал в снах эльдар. Клубничный мармелад со сливками. Или нет, лучше малиновый!».

И не беда, что Мелиан ни разу ничего не готовила. Тем более тортов.

— Принимать будем в моём лесном дворце, — тем временем валиер обсуждали не менее важные вопросы.

— Нет, Йаванна! Только в чертогах целителей! У нас тут под рукой все лекарства и инструменты, — ласковое и беззаботное ещё мгновение назад лицо Эстэ тут же приняло самое серьёзное выражение.

— Зато у нас спокойнее. А то Ирмо как услышит! Ой, что будет! Не развоплотится, конечно, но поседеет точно!

Мелиан отвлеклась от мыслей о кружевном кульке, который она, минуя все долгие месяцы ожидания, мысленно уже держала в руках:

— Что? Поседеет? — в нехороших предчувствиях переспросила майа.

Валиер же так увлеклись своей дискуссией, что только теперь вспомнили о присутствии Мелиан, которая вообще-то всё слышала. Переглянулись и принялись успокаивать будущую маму:

— О, не волнуйся, соловушка! Всё будет хорошо!

— Приятного мало, зато потом сколько счастья!

Валиер говорили так уверенно, что Мелиан тут же успокоила волнение.

«Конечно же, всё будет хорошо! По-другому разве может быть, когда со мной такие помощницы, что и мечтать о большем нельзя!»

— Кстати, Мелиан, когда же ты уже осмелишься признаться Ирмо? Так и до самого рождения ничего не узнает, и нам всем ещё больше от него попадёт, — говорит Йаванна.

— Я хотела, но… — Мелиан виновато опустила синие очи и чуть закусила губу, так, что даже остался небольшой след.

— Не дело держать его в неведении, — поддержала Эстэ. — Если ты боишься, то я сама могу ему сообщить.

— Нет, нет, Госпожа! После праздника на Таникветиль я всё расскажу мастеру. Я сама себе уже обещала, а теперь и вам клянусь! — На ставших чуть полнее щёчках майа появились стыдливые розоватые пятнышки.

— А ты что же собираешься на Таникветиль? — распахнула карие глаза Эстэ, так, что они замерцали.

— Я… не знаю…

Мелиан, конечно, тоже получила письмо с приглашением. Но так и не определилась, что ответить. Да и Ирмо, скорее всего, уже сообщил Элберет, что айнур грёз будут на празднике в полном составе.

— Лучше б тебе не ходить на Таникветиль. Там много народу, везде слишком громко и пёстро, – посоветовала целительница.

— Да перестань, Эстэ, они хорошо проветривают, — закатила глаза Йаванна.

— Но это всё равно неоправданный риск! — нахмурила тёмные брови Эстэ.

— Почему нельзя на праздник? Это же не болезнь! Мелиан сейчас в прекрасном самочувствии, — мило надула Кементари полные губки.

— Не болезнь. Но даже у войдхини это особое состояние. А что касается айнур — вообще уникальное.

Йаванна пожала плечами, и подумала:

«Подумаешь, особенное состояние. Моя скотина вон каждый год телится, а некоторые и по два раза успевают. Куры яйца почти каждый день несут. Ну а что? Тоже ведь потомство, цыплятки».

В преддверии большого праздника в честь возжигания новых ночных светил, воздушные майар приглашали каждого – и айнур, и королей эльдар с семьями – лично. А затем внимательно следили, чтобы все прибыли. Для отсутствия на святом и равноапостольном Дне Звёзд нужна действительно уважительная причина. У Мелиан она была, вот только она очень хотела бы её ото всех скрыть. Особенно от обитателей королевского дворца.

— Я бы не хотела, но мне придётся посетить это мероприятие. Моё отсутствие вызовет большие подозрения. И ладно бы только относительно меня! Боюсь, что у королевской черты возникнут вопросы к Ирмо, — внезапно твёрдо сказала майа.

— Это верно. Ну что же. Придётся рискнуть, — согласилась в итоге Эстэ.

Глава 9. Предсказание

Если бы вы спросили у огненных айнур, верят ли они в знаки судьбы, то мастера, скорее всего, гордо задрав носы и прикрыв снисходительно огненные очи, продиктовали бы так медленно и разборчиво, как будто вы сейчас же достанете пергамент и перо, чтобы записывать:

«Какие ещё, в бездну, предсказания? Есть задача и есть её прямой результат, который всецело зависит от вложенных трудов и времени, а вовсе не от количества лепестков на ромашке».

Но это мастера, зануды и материалисты. А вот девы все имеют склонность верить гадателям и прорицателям. И не важно, эльдарская ли эта дева, или майарская. Девы есть девы.

Во время, предшествующее визиту огненного валы в чертоги воздушных майар, случились удивительные в размеренной и беззаботной жизни Ариен события. В тот день звёздная майа отправилась в чертоги Судьбы. Вовсе не за роскошным гобеленом или изукрашенными искусными узорами драпировками для чертогов, и даже не за новым платьем с драгоценным шитьем. А за очень важным заказом — мастерицы как раз должны были подготовить уздечки для облаков.

Облака — создания капризные, особенно легчайшие перьевые. Даже самая тонкая шёлковая нить для них словно тяжёлые оковы. Потому майар Вайре плели для них убранство из паутины, столько неуловимой и призрачной, что она была почти неосязаема и как будто вовсе не существовала в нашем бренном мире. Затем их наполнял сам Манвэ, разместив их на время под своим троном.

Чертоги Судьбы, возле которых упал яркий луч и обратился вновь звёздной майа, были сложены из серого гранита. Они имели разную этажность и сочетались из множества стилей, так что определить их размеры и высотность было невозможно.

Единственное, что было ясно сразу: пространство разделялось на три части. Одна принадлежала вале Намо. И никто не знал, как выглядела изнутри его обитель.

«Полагаю, что мрачно и аскетично», — думалось Ариен. — Но, по-правде, я не желала бы этого узнать как можно дольше».

Сами чертоги мастериц-вышивальщиц были не столь пугающие, более светлые и нарядные. Но, чтобы в них попасть, нужно было пройти через галерею, принадлежащую части Мандоса. Эту призрачную дорогу все живые старались пройти как можно быстрее — к ней вплотную прилегала легендарная обитель душ. От залов Мандоса издалека веяло скованным временем, будто попавшим в ловушку и застывшим в бесконечности ужаса. Даже в залах госпожи Ниенны и поселившегося рядом с ней Мелькора находиться было не столь угнетающе. Побывав в чертогах Слёз всего лишь раз вместе с владычицей Вардой, майа точно могла сказать, что там не менее страшно, но всё же была жизнь, эмоции и даже отчаянная Надежда.

За стенами Мандоса не было ничего. Но чувствовалось, что это пустое ничто, хоть при взгляде со двора и имело каменные границы, но внутри бесконечно огромно, так, что его нельзя объять ни взглядом, ни мыслью. Ходили слухи о непостижимом гигантизме залов душ: просторные личные покои айнур Судьбы, поговаривали, всё равно что светлая песчинка относительно бескрайнего моря остального Мандоса.

«В чертогах ожидали своего часа не столь и много несчастных феа. Для чего тогда эти залы такие громадные?»

И горькое безысходное предчувствие уже готово было дать ответ, но Ариен всегда обрывала его на полуслове. Она знала, но не хотела знать.

Лучезарной майа сегодня повезло, она умудрилась торопливо перебежать страшную колоннаду, не столкнувшись с неприкаянной феа, и не встретив ни одной леденящей душу тени. Толкнув без стука двери, Ариен оказалась в покоях мастериц. Она утонула в разноцветных красках, таких ярких, что после глухого коридора запестрило в глазах. Здесь всё было укрыто тканью, на полу златотканые ковры, на них вышитые неповторимыми узорами подушки, вся мебель задрапирована струящимися складками, даже стены обиты шелками. Майар Вайре как всегда были все в работе. Одни мастерицы раскатывали на столах рулоны велюра, другие сразу с нескольких сторон вышивали какой-то монументальный сюжет на полотне и вовсе не спешили, по обыкновению своему, приветствовать гостей.

— Пусть идёт ко мне, — донёсся до майар безмолвный зов Вайре, обращённый ко всем и ни к кому.

В эту же секунду пространство резко сложилось, словно бумажный фонарик, а затем снова расширилось, и Ариен очутилась в мастерской самой валие, хотя могла поклясться, что не сделала ни одного шага. Приподняв вытканный полог к ней вышла сама прядильщица нитей Судьбы.

Вайре — без сомнения была самая утонченная из всех валиер. Взгляд её гипнотических змеиных глаз пробирал до озноба. Лик её был бел, но не той нежной фарфоровой бледностью, какой обладают, например, айнур снов, а как будто обескровлен. Тонкие черты лица с высокими скулами всегда были отрешённые и повелительные на грани с высокомерностью. Словно не было в этих красивых чертах ни единой страсти, ни одного чувства, ни кровинки. Гладкие чёрные волосы были убраны в высокую причёску такой невероятной формы, что, казалось, всё это великолепие держалось лишь на одной магии. За узким платьем, обволакивающим стройную, даже несколько худощавую фигуру словно вторая кожа, тянулся бесконечно длинный шлейф, а множество пайеток на нём мерцало словно чешуя.

Мастерская Вайре была заполнена гобеленами с картинами Судьбы. Одни лежали свёрнутые в тубы, другие висели в драгоценных рамах и завешаны полотнами, и множество во всех направлениях свисало прямо с потолка, превращая мастерскую в лабиринт. На них были изображены и знакомые будничные ситуации, буквально из вчерашнего дня, и неведомые существа и неузнаваемая местность, явно принадлежащие отдалённому будущему.

На некоторых из них были видны чудовищные серебряные клешни ОРТ.

— Госпожа, тут есть и мой гобелен? — Ариен провела рукой по ближайшему полотну, где было изображено море, будто горящее в пожаре. Из его предрассветной глубины торжественно поднимался огромный красновато-золотой шар, прорезающий яркими лучами тьму.

— С каких это пор беспечных таникветильских дев интересует будущее? — надменно приподняла тонкую чёрную бровь валие.

— С недавнего времени меня не оставляет чувство, будто прямо сейчас кто-то берет ножницы и разрезает мою судьбу. И сшивает её заново. — По следам прикосновения Ариен ниточки засветились, и узор слегка зашевелился. Или показалось?

— Ты хочешь предсказание? О чём же?

Ариен очень хотела знать грядущее, но так и не смогла подобрать нужных слов. То, что закипало глубоко внутри, не имело имени. Не мысль, не образ, но предчувствие, как те самые облачные путы, что набросили сейчас на её невесомую феа.

— Не отвечай, я ведаю о том, что ты жаждешь знать, лучше тебя. Твой гобелен и правда перекроили, изменилась и форма, и содержание. Теперь на него нельзя смотреть, но ты поверишь и словам.

Взгляд Вайре стал пустым и равнодушным, зрачки сузились в тонкие линии. Ровно и холодно потекли её слова:

Ты любима многими, но только один предначертан тебе судьбой. Вы суть — едины, но столь же различны в своём предназначении, что бесконечно будете рядом, но никогда не сможете соединиться. Одному из вас уготован вечный свет, второму — только сумрак и мгла.

— Кто это? Кто? Умоляю… — Ариен с ужасом посмотрела в глаза неотвратимой Судьбе, рухнув на колени. Вайре свысока улыбнулась:

— Это всё, что ты достойна узнать. Выход найдёшь сама.

Валие словно растворилась в воздухе. А Ариен поспешила на волю по лабиринту вытканных картин. На самом пороге она остановилась и поражённо поглядела на сюжет одного из гобеленов.

В это же время к чертогам Судьбы подходил ещё один их невольный посетитель.


***

Валие Вайре обыкновенно появлялась на приёмах в необычайных, на грани грубой уродливости, но оттого ещё более загадочных и прекрасных украшениях. Её руки обвивали золотые цепи крупной вязки в несколько рядов, массивные перстни, выточенные из цельных камней, могли бы показаться неуместными на длинных пальцах, но внезапно делали их ещё более тонкими и изящными. На шее могла быть огромная платиновая пластина закрывающая всю обнажённую грудь с едва заметным бриллиантом над сердцем. На праздник жизни эпатажная Вайре вообще явилась в короне из переплетения костяных и золоченых рогов.

Мастера Ауле, однако, отмечали строгую выверенность геометрии даже в сумбурной, на первый взгляд, форме этих диких украшений. И находили в стиле Вайре странную изысканность.

Супруга Намо никогда не заказывала ювелирных изделий у огненных айнур и однажды даже обмолвилась:

— Руки кузнецов слишком грубы для высшего искусства. Пусть они сначала определятся, что им милей — ползать возле лошадей или прикоснуться к тончайшему и непостижимому творчеству. Тогда я ещё подумаю доверить ли им столь важное поручение.

Всё ювелирное сумасшествие главной прядильщицы создавал её собственный мастер — эльф из ваниар. Вайре подчёркивала, что только лишь этот посвящённый эльда, единственный в мире, может угадать желания великой валие. Огненные мастера на то совсем не обижались, скорее возносили бесконечные хвалы Пустоте, что их самих миновала такая престижная участь.

Личный ювелир, как всегда бледный и хмурый, словно тень, сопровождал свою госпожу всюду.

«А может дело не только в ювелирном искусстве?», — ехидно посмеивались огненные айнур.

Единственное, что снисходительно позволяли мастерицы огненным майар — так это исправно поставлять материалы для шитья. И то, конечно же, не для самой Вайре, а только для её учениц, что подстать валие, были все с гордо вздёрнутыми носиками, укутанные с ног до головы в прекрасные ткани, холодные, изящно-надменные и чуть-чуть хищные. Они не любили, когда их называли ткачихами и артелью. Они считали, что вышивка и вязание — это занятие превыше всех искусств.

Работу с гордячками поручили Майрону. Только его мастерицы-вышивальщицы считали достаточно утончённым, чтобы подбирать для их творений драгоценные камни, металлические нити и, особенно, пошивочные инструменты. В своей работе майар Вайре использовали исключительно платиновые иглы.

— Осторожнее, алмазный наш Майрон! Валие допьёт все соки из эльды и тогда точно тебя, симпатягу, утащит в своё змеиное царство, — никогда не забывали Курумо и Даламан заботливо напутствовать товарища перед его еженедельным походом в чертоги Судьбы.

— Да вы просто завидуете моей красоте и таланту! — злился рыжий.

Хитрые мастерицы никогда не ходили забирать свои заказы в огненные чертоги.

— Может быть в следующий раз вам на подольше украшений принести? — устало говорил Майрон в опасной близости от призрачных залов, тоскующих по горячим феа и с наслаждением вытягивающих силы огненного духа. — Хотя бы на месяц?

— Нет, драгоценный, все меняется! Картины Судьбы могут требовать самых необычных материалов, а платье Варды сегодня, по велению владычицы, выткано бриллиантами, а завтра султанитами.

Майрон был не понаслышке знаком с особенностями заказов капризного Таникветиль и соглашался таскать каждую неделю в чертоги Мандоса наборы игл, подборки гранёных им же ювелирных камней и катушки с золотыми и серебряными нитями.

И вот сейчас он, с коробками в руках, шёл через гобеленовые лабиринты к покоям ткачих. Вдруг весь свет мира померк в глазах Майрона. Осталась одна только пресветлая Ариен.

Майрон почувствовал, как душу залило жаркой волной, ещё более мощной, горячей и затапливающей, чем когда они с Курумо подписывали у неё чертежи. Теперь таинственное пламя взметнулось пожаром до самых небес. И в нём рождались смутные образы и непознанные желания. То ли хотелось прямо сейчас броситься в беспамятстве прочь и бежать без оглядки, держась за трепетное сердце, чтобы оно не выпрыгнуло из груди. То ли кинуться в горячую бездну и сгореть там до пепла и золы. Но обязательно только с ней. В лёгком плену её рук, пропуская сквозь пальцы белокурые локоны, что льются волнами до самых пят, обжигая раскалёнными поцелуями её лицо, такое милое, нежное и красивое, будто вобравшее в себя свет всех на свете звёзд, пламенеть в отражении её лучистых глаз, которые попеременно смотрели то на огненного майа, то на гобелен.

Майрон словно очнулся от наваждения. Он проследил за взглядом звёздной девы. На полотне были изображены Курумо, Даламан и он сам. Герои картины с испуганными лицами взирали на что-то страшное и явно живое, но определить что именно не получалось, мастерицы ещё не доткали этот фрагмент. Уж не ОРТ ли там? Или просто уж? Эти твари весьма страшные.

Драгоценные каменья выпали из рук Майрона и рассыпались звонким холодным стуком по тёмному полу, укрывая его блистающим ковром.

— Майрон, что это? — спросила в большом волнении прекрасная Ариен, кинувшись было помогать, но Майрон быстро сгрёб камешки без разбора в одну кучу.

— Ничего! — быстро отвечает огненный майа.

— Это — ещё не доработано, — туманно и медленно сказала невесть откуда возникшая валие Вайре и медленно проведа рукой. На гобелен наползла, словно живая, укрывочная ткань.


***

Обратный путь домой занял у Майрона слишком много времени. Чертоги Судьбы находились не так уж и далеко. Если лететь по небу. Но оставшихся магических сил на превращение и поддержание облика властной силы хватило лишь на половину дороги. Затем майа пришлось принять свой привычный облик и угрюмо плестись по обочине. Как назло, не встретилось ни одного попутного наездника или телеги. Оставшуюся часть пути огненный мастер прошёл пешком.

Едва передвигая ноги от истощения сил и в огромном смятении, Майрон с трудом добрался до родных чертогов, в единственном намерении — рухнуть на ложе. Однако в покоях его неожиданно встретил полный сбор огненного совета, расположившийся вокруг низкого столика в гостиной. Лица друзей были потухшие, вала глядел хмуро и досадливо. Оказалось, не столь давно вернувшийся с Таникветиль Ауле как раз закончил вещать майар о новых злоключениях с проектом. Майрон слушал пересказ, устроенный для него лично, как-то отстранённо.

— Мастер, у меня тоже неприятное известие. У вышивальниц я столкнулся с Ариен, кажется, она теперь подозревает, что у нас есть незаконная тайна.

Майрон рассказал товарищам и мастеру о визите в чертоги Вайре. Ауле, припоминая странную реакцию Ариен на своё появление, низко опустил голову. На мгновение меж гордых бровей легла складка, но он приказал сам себе прекратить панику, хотя бы ради спокойствия своих мастеров. Когда он снова посмотрел на майар, взгляд его уже был спокойным и уверенным:

— Это плохо. Но будем надеяться на лучшее. Нам надо постараться вести себя естественно и вместе с тем крайне осторожно. Ещё праздник этот проклятый…

Часть 3. Меж двух огней Глава 1. День возжигания новых звёзд

Если вы волей небывалой удачи оказались в числе счастливцев, приглашённых на главный праздник звёзд в дворец Таникветиль, то верно ощутили некий торжественный трепет пред тонкими хрустальными створками, даже если вы не раз входили в эти двери.

И вот в волнительном предчувствии чуда вы прошли сквозь этот сверкающий предел и оказались в царстве света и сияния. Огромная круглая зала, кажется, могла вместить в себя весь Валинор. Полы здесь, были устланы белоснежным ониксом, словно застывшее озеро. Они были настолько ровные и гладкие, что сверкали даже ярче, чем огромные золотые люстры, наполненные мириадами свечей, с длинными подвесками молочно-белых агатов и аметистовых нитей. Над светильниками парил стеклянный прозрачный купол, казавшийся под вечерним небом чёрным и бархатным.

Весь или не весь, но половина Валинора на торжественном возжигании новых звёзд присутствовала однозначно. Это читалось в довольных лицах воздушных майар, определить которых в калейдоскопе пышных уборов легко по снежно-голубым, лазоревым и иссиня чёрным шёлковым одеяниям, по самым крупным и прекрасным бриллиантам в причёсках и по летящей быстрой походке. Они, словно не касаясь пола, витали вихрями меж гостей и проверяли длинные ленты свитков со списком приглашённых. Не прибыли ещё лишь валар Судьбы и обитатели залов Слёз. Но все привыкли, что эти айнур являются только к кульминации.

Как и многие добропорядочные гости, мы с вами слегка опоздали. Однако учтиво прибыли чуть раньше хозяев торжества. И, в ожидании владыки Манвэ и владычицы Варды, позанимаемся всё тем же делом, чем заняты и остальные — освоимся получше в обстановке.

Внимания здесь достойны и тонкая резная лепнина, и розетки из каменного кружева под потолком, и прекрасные фрески в нежных рассветных красках изображающие коней и птиц. И уж точно половину эпохи можно любоваться скульптурными шедеврами. Возле стен из-под каменных вуалей глядели в священном постоянстве в центр залы мраморные изваяния — лучшие творения Ауле. Скульптуры утопали в объёмных и лёгких композициях из перьев и пушистых облачков коробочек хлопка, словно парящих над полом. Но самое главное украшение этого пространства было в его посетителях. В ненавязчивой своей изысканностью обстановке ещё ярче сияли нетленным светом облики владык Валинора, их майар и членов эльфийских королевских семей в убранстве роскошных мантий, платьев, в блеске сверкающих ожерелий и диадем.

Широкое пространство увеличивали почти до бесконечности огромные зеркала в хрустальных рамах. Их сверкающая поверхность отражала восторг трёх фигурок. Огненные майар, не часто выходящие в свет на Таникветиль, так же, как и мы, в очередной раз были очарованы и поражены красотой, торжественностью и размахом приёма.

В Валиноре были не приняты особые правила в одеждах, однако само собой получилось, что валар и, конечно, их майар имели предпочтение к определенным гаммам и тканям. Огненные айну в дань близости к пламени и земным недрам носили одежды благородного коричневого или же в сочетании с алым оттенком, при том самого традиционного покроя. Ауле на приемы и советы надевал тяжёлые бархатные одежды, а оттенок любил багряный. Майар в уважение власти повелителя выбирали глубокие оттенки карего и бордового. Зато простоту кроя и расцветки их одежд с лихвой окупали украшения. Что стоил только венец главного мастера! При взгляде на простое золотое плетение нельзя было сказать, что это самое дорогое украшение в мире, много дороже всех роскошных бриллиантов Варды. А все дело в небольших, едва ли дотягивающих до половины карата красных камушках — немыслимо редких алых алмазах. За всю историю Арды было найдено всего несколько экземпляров бесценных камней. Все они были в короне Ауле и только по одному в кольцах его майар.

— Ты уже решил с кем будешь танцевать, Майрон? — весело спросил Курумо, наконец переведя восторженные золотые очи с зала и гостей на товарищей.

— Ты же знаешь, что я не танцую, если можно не танцевать, — горделиво отвечал огненный майа, по-лисьи прищурившись.

— О, гордость! Так и скажи, что не умеешь, — тихо хохотнул Курумо, — а я, пожалуй, одарю огненным светом какую-нибудь эльфийку, они всегда так мило радуются, когда айнур их приглашают на танцы.

— Да с тобой просто майар не танцуют, ноги берегут, — не упустил момента подшутить над товарищем Даламан, не изменив принятого на королевских приёмах любезного выражения лица.

— Я с таким грубияном, как ты, Даламан, будь и эльфийкой, не танцевал бы, — также учтиво и с мягкой полуулыбкой парировал Курумо.

— Пойду-ка лучше схожу за вином, — Даламан состроив загадочный лик, расправив плечи и красиво взмахнув длинными рукавами мантии с золотой окаёмкой исчез в толпе.

На всяческих довольно многочисленных в Валиноре приёмах и праздниках майар, конечно же, не упускали возможность поболтать с теми из друзей, которых видели очень редко и то по делу. Но всё же большую часть времени собирались теми же составами, что и в любой другой день. Поэтому, рассказав несколько интересных историй госпоже Ване и ее майар, Айвендил пошёл по-привычке искать своих или хотя бы огненных майар. И тут же оказался пойманным Даламаном.

— Ух ты! — говорит мастер, рассматривая прическу Айвендила.

В окружении тёмных и блестящих листьев брусники сверкали яркие красные ягоды. Когда свет проходил сквозь них, становились видны в прозрачно-рубиновой глубине тени зёрнышек. Словно светились изнутри.

— Красотища! Это рубины? Мои ювелиры делали, да? Как настоящие!

— Не всё в этом мире из камня, милый Даламан, — рассмеялся майа Йаванны. — Они и есть настоящие, красная смородина! Можешь попробовать.

— Не удивлюсь, если окажется, что и мантии вы шьёте не из бархата, а из мха.

Даламан взял в ладонь гроздь. Но тут ягоды выпали из его рук, словно кровавые капли. Всё вдруг озарилось ослепительным светом. В зале появилась Ариен.

Звёздная майа стояла на вершине лестницы, словно в зените своей славы. Так радостно было ей здесь, смотреть на свой народ, что так весел и прекрасен в песнях и танцах. От майа не ускользало ни единое движение, и она любовалась этой грацией, этим полётом, этим светом.

«Как же можно отдать себя лишь одному, когда все они мне так родственны, когда каждый из них необыкновенно единственный и прекрасный», — думает Ариен, и феа её наполнялось радостью за радость этих светлых духов и гордостью за собственную причастность к народу майар.

Ариен была облачена в наряд, сплетённый из только лишь золотого света. Без венца, с распущенными волосами, но рядом с пресветлой майа потускнели роскошные украшение айнур, даже светозарные звёздочки, вплетённые в волнистые волосы Ильмаре.

— Наша Ариен думает, что чем больше она обнажится, тем больше взглядов айнур обожжёт, — сказала вторая майа Элберет, скорее из привычки к правильности.

На самом деле даже острая на слово Ильмаре всем сердцем любила Ариен. Так, что прощала ей и красоту, и наготу. Не было никого в Валиноре, кто бы не любил эту майа. Везде где бы не появилась она — всё ликовало, оживало и радовалось её приходу, каждая травинка и букашка. Птицы дважды в день пели ей гимны, и цветы лишь для того раскрывались утром, чтобы увидеть её улыбку. Каждый майа хотел бы быть с ней, каждый вала желал бы её в свою свиту. Но Ариен была верна лишь владычице Элберет.

«Все мои Звёзды прекрасны, всех я люблю, — говорила Варда о своих майар, — но Ариен я люблю более всех».

«Жаль, что прекрасная Ариен не валие, — отвечал в шутку на это Сулимо. — То бы милая владычица звёзд поставила её вместо меня на Таникветиль и правила бы с нею, словно с любимой дочерью, а я бы отдыхал и любовался на них».

— Ильмаре! — Ариен совсем не обратила внимание на шпильку в свою сторону. Она собиралась подойти к подруге, но вдруг говор в зале мгновенно смолк. Полилась музыка, все расступились и замерли. В центр залы вышел пресветлый Манвэ рука об руку с Вардой. Их танец традиционно был первым и официально открывал праздник.

Безмолвно предугадывая друг друга, король и королева изящно заскользили по гладким плитам, едва касаясь пола. Мягко переливались бессчётными блёстками подолы синего платья владычицы, и сверкал в густых тёмных локонах венец с острыми лучиками, весь усыпанный бриллиантами. Движения королевской пары были настолько невесомы и плавны, что танцуй они над пламенем свечей, те даже бы не колыхнулись.

Варда несомненно красива, но не милой и доброй прелестью Эстэ, и не пышной цветущей красотой Йаванны, и даже не беззаботной нежной свежестью Ваны. Но именно Варду называют самой прекрасной валие. Её красота — в ярком сиянии царственной величавости, которая удивительно сочеталась в гармонии с загадкой, такой же непостижимой, как её тёмные звёздные очи, и поистине магнетическим обаянием. В её присутствии от трепетного восторга застывала кровь, от неё нельзя было отвести взгляда, как вечно можно любоваться на искры звёзд в недостижимой вышине.

И все присутствующие затаили дыхание в восхищении, наблюдая танец владык. А Манвэ и Варда глядели лишь друг на друга, словно и не было никого больше в этой зале. Лишь одна Ильмаре, стараясь не нарушить магию этого мига, незаметно коснулась плеча своего соседа.

— Хотя сейчас новое веяние — некоторые из нас и эльдар не гнушаются, — звёздная майа шёпотом закончила начатую до королевского танца фразу на ухо Эонвэ. И чуть прикрыв очи чёрными веерами ресниц, поглядела в сторону. Но куда попали стрелы её взгляда, определить было невозможно.

На противоположной стороне, старавшиеся держаться подальше от воздушных айнур Йаванна и Эстэ, под защитой от посторонних глаз в тени статуи мраморных влюблённых, слившихся в объятиях, напутствовали Мелиан.

— Только обещай, соловушка, быть всегда в поле нашего с Кементари зрения. Лучше сиди, и не около толпы, а поближе к балкону, там попрохладнее. От танцев тоже воздержись. И, упаси Пустота, не ешь тут ничего и не пей, — говорила переживательная Эстэ, вся в белоснежных тонких кружевах, словно предрассветное облачко.

— Если почувствуешь, что что-то не так, сразу же зови нас! — поддерживала Йаванна, рассеянно перебирая свой хризолитовый браслет. Почему-то именно сейчас ей тоже передалась тревожность врачевательницы. — Ещё на лестнице я отловила Эльве и предупредила его к тебе не подходить, в танцы не зазывать и вообще в твою сторону не смотреть.

Йаванна перехватила печальный взгляд Мелиан, направленный в сторону Эльве. Эльф действительно ответственно выполнял приказ и не смотрел в сторону Мелиан. Он любовался танцем королей и иногда поглядывал на стоящую рядом Униэн. Владычица рек в сине-зелёном открытом платье с инкрустацией блестящими камушками кокетливо, как кажется Мелиан, то опускала, то снова набрасывала на красивые плечи струящийся палантин из парчи, украшенный перламутровыми чешуйками.

— Нам лишние подозрения не нужны, — строго повторила Кементари.

На последних нотах первого танца яркий свет, льющийся от люстр, становился как будто приглушённее. А затем и вовсе погас. Следом за ним полностью исчезло и ночное воздушное сияние, даже за окном не было ни единого живого огонька.

Валинор погрузился во мрак.

Ариен стояла рядом со своей владычицей Вардой в свите звёздных майар. В такой момент она каждый раз чувствовала волнение. Кажется, что темнота и тишина никогда не отступят. Что свет навсегда покинул Арду, и Ариен никогда больше не увидит небесного голубого простора, милых сердцу светлых родных пейзажей, своих друзей, дорогого повелителя Манвэ, любимую Элберет… Но сейчас к сердцу Ариен и вовсе подкрадывались тонкие и ледяные пальцы паники.

«Почему так долго? Тьма слишком затянулась, обычно это занимает мгновение!»

И тут же, во тьме, Ариен почувствовала откуда-то из-за своей спины горячие и властные прикосновения. Они, как будто умели существовать одновременно во всём пространстве, то слегка касались, то требовательно скользили по её рукам, волосам, плечам, шее… и заключили в удушающие могучие объятия.

Время будто застыло. Ариен в испуге забилась, затрепетала. Но, подвластная могущественной воле темноты, вдруг отдалась этим неведомым ласкам и доверчиво затихла. Сердце её отбивало медленные тяжёлые удары, по коже пробежал озноб, а где-то в глубине феа разгорался жар. Душа сжималась, словно пружина и, достигнув наивысшего предела, замерла в этих сильных ладонях, обманчиво спокойная, но таящая в себе огромную мощь, полная силы и энергии, готовая развернуться, вырваться, сокрушая все на своём пути.

И тут в вышине зажглась неверная искра, разгораясь все ярче и ярче, впиваясь тонкими острыми лучиками во тьму, изгоняя её из мира. Один за одним быстро вспыхивали ярчайшие бриллианты. Так рождались новые звёзды.

«А что же старые? Ты знаешь, что происходит со звёздочками, когда они больше не нужны своим повелителям?..»

Глава 2. Танцы на краю пропасти

Вслед за новорождёнными звёздами в мир вернулся серебряный свет. И юные звёздочки горели уже не столь ослепительно, но так же прекрасно и ласково. Всё небо было расшито мерцающими блёстками.

Айнур и эльдар восхищённо взирали в высоту. Одна Ариен, пойманная в ловушку впечатлений, оглядывалась в поисках неведомых горячих объятий. Она почти уговорила себя, что это её собственное воображение сыграло с ней странную шутку в темноте. Но провела рукой по дрожащему на коже призрачному следу, мгновение назад такому настоящему. На обнажённой коже рук все ещё горели морозные дорожки.

Ариен взглянула на Тилиона, и он, почувствовав внимание, таинственно улыбнулся ей.

«Нет. У воздушных майар руки нежные и лишь немного тёплые, словно прикосновения лёгких перьев.»

Ариен перевела взгляд в сторону огненных майар и встретилась глазами с Майроном. Мастер опустил пылающие очи.

***

Вернувшийся в мир свет под гром аплодисментов и восторженные вздохи ясно показал и то, что нынче списки воздушных майар закрыты окончательно. Как обычно к самой кульминации явились в зал гости, не менее заметные, чем королевская чета.

Владыка Намо в строгих парадных черно-белых одеждах и совсем без украшений. Ниенна в серебряном уборе, приоткрыла блестящую вуаль, из-под которой были видны роскошные жемчуга на тонкой шее и томный взор больших печальных глаз. Владычицу слёз придерживал за локоть Мелькор в коротком чёрном камзоле, богато расшитом золотой нитью, и с чёрным же бархатным плащом, перекинутым на золотой цепи через одно плечо. Тёмный вала держался прямо, с достоинством, взгляд его безмятежно и несколько скучающе плыл по зале.

Но, даже не Мелькор стал самой видной фигурой из вновь прибывших. Эта прерогатива была давно закреплена за Вайре.

Валие Судьбы сегодня была в платье, собранном из лоскутков разного цвета, размера и формы, из плотного шерстяного сукна с включениями полупрозрачной ткани, и такого необычного кроя, что мастер, создававший наряд, видно, считал слово «симметрия» ругательством. Один край подола чудного наряда едва держался на грани непозволительно короткой длины, другая сторона, из шифона, в котором была видна тень стройной ножки, наоборот слишком много стелилась по полу, и валие подхватила этот край в руку. На голове Вайре была крупная золотая вязь с вплетёнными в перекрестия нитей драгоценными камнями.

Ариен слегка успокоилась, окунувшись в наблюдения. Майа заметила, как Вайре шепнула что-то на ухо супругу, и таинственные владыки Мандоса обменялись заговорщическими полуулыбками. Дальше — ещё удивительней. Первый танец валие решила танцевать с эльфом — они уже заняли позицию в зале.

Со стороны послышался неприлично громкий смех:

— Намо, смотри, так и подвинет тебя эльда с мрачного судейского престола, — уже раскрасневшийся от вина Макар салютовал Мандосу серебряным кубком, украшенным тонкой филигранью и бирюзой. — Тебе не кажется, что пора вызвать его на дуэль?

— Если валие угодно такое развлечение, значит именно я ей это позволяю. — ответил негромко и достойно судья, и его глаза на миг превратились в чёрные провалы без дна и блеска, засасывающие такой бесконечной глубиной, что даже свет не мог вырваться наружу отражением.

Макар поперхнулся вином и поспешил отойти туда, где безопаснее. А затем и вовсе забыв о сумрачной паре, грациозно перекинул через руку нижний край своего длинного парчового плаща и выхватил из толпы Меассэ в воздушном пудровом платье.

Как правило, все вопросы касательно владык Судьбы всегда оставались без ответа, но всё же следить за ними всегда было очень интересно. Ариен так увлеклась, что собственное приглашение на танец обескуражило её своей неожиданностью. И даже напугало. Хотя звёздной майа можно и простить неподобающее праздничному этикету растерянное выражение лица. Галантно протянув руку на неё сверху вниз взирал сам Мелькор.

— Извините, я уже обещала… — не сразу нашлась Ариен, что ответить, мечтая, чтобы тотчас же между ними появился Тилион, которому Ариен действительно обещала первый танец.

— Тогда мне остаётся лишь одно.

Мелькор схватил Ариен и в пару поворотов они оказались в самом центре залы. Тут же грянул хор музыки. Мелодия подхватила Ариен бурным потоком ветра, и она легко понеслась вперёд, словно за спиною её распахнулись воздушные крыла. Мелькор мчал её по зале, то кружа, то падая на одно колено и заставляя деву танцевать вокруг себя, мастерски и тонко управляя её телом и волей.

Следующая фигура требовала сменить партнера, и майа оглянулась в поисках того, кто составит ей пару. Ближе всего были Вайре и её мастер. Горделивые, уверенные и изящные, они то сходились, то вновь отдалялись, вышивали удивительные фигуры на гладких плитах: круги, кресты, линии, цепочки…

Лёгкий плавный подскок и валие пустилась в скользящий, стремительный бег. Эльф, контрастно задорной быстрой музыке, болезненным блестящим взглядом смотрел на Вайре, преклонил колено и она быстро и грациозно окружила его. Он поднялся и в свящённом трепете обнял её гибкое тело, а владычица негромко засмеялась, положив собственнически обе обнажённые руки на его плечи. И чем шире была улыбка Вайре, тем ярче загорались её жёлтые глаза с вертикальным зрачком, и тем бледнее и тускнее становился облик эльфа, словно тот таял в воздухе.

Такт. Пауза. Смена. Великолепная осанка и формальная улыбка для звёздной майа от эльфа, согласно требованиям танца, и его отчаянный взгляд сквозь Ариен, направленный только в одну сторону.

Шаг. Скольжение. Прыжок. Снова смена. И Ариен внезапно на миг оказалась заключённой в сильных объятиях Мелькора.

«Это те самые руки, те самые руки!»

Ариен, внезапно осмелев, вопросительно посмотрела на духа Тьмы из-за своего приподнятого плеча. Но он не ответил на её взгляд и вновь закружил покорную майа в спирали быстрых водоворотов.

Манвэ и Варда обычно танцевали только открывающий и закрывающий праздник танцы. В остальное время они вели лёгкие разговоры с гостями и следили за общей приятной обстановкой. Все пары исполняли в одинаковой последовательности одни и те же фигуры. Но от внимательных наблюдателей не ускользнул скрытый характер движений.

Варда глядела на Ариен и Мелькора и поражено отмечала:

«Какая гармония! Они, словно, одно целое!».

Манвэ тоже смотрел в их сторону.

— Не знала, что ваш брат так хорош в танцах. — Почти беззвучно произнесла Элберет.

— Признаться, я впервые наблюдаю, что он вообще танцует.

Музыка кончилась, словно оборвалась. Вайре, напрочь позабыв о своём ювелире, словно его и не существовало в мире, подхватив бокал белого вина, пошла к своим вышивальщицам и включилась в их весёлый разговор.

Ариен и Мелькор всё стояли в упавшей тишине. Пружина в душе Ариен разжалась, в душе прогремели взрывы. Очи — пламенеющий звёздный лёд — смотрели на Ариен так, как никто в жизни не посмел бы на неё взглянуть. Опасно близко, но словно с другого края Эа. В душу Ариен стучали обрывки предсказания Вайре.

…бесконечно будете рядом, но никогда не сможете соединиться. Одному из вас уготован вечный свет, второму только сумрак и мгла…

— Вы желаете ещё танцевать? — спросила Ариен робко.

Мелькор улыбнулся мягкой снежной улыбкой:

— Я не ценитель этих бессмысленных плясок. Благодарю за оказанную честь.

Он поцеловал на прощание руку майа. Ариен почувствовала холод. Словно приложили к пылающей страстью коже ледяное лезвие ножа. Она готова была раствориться и потеряться в этих впечатлениях, но не позволила себе утонуть в омутах предчувствий.

«Я осмыслю всё после. Сейчас я не могу, мне необходимо исполнить важное дело», — уговаривала Ариен саму себя.


***

Курумо и Даламан, тоже завершив свои танцы с эльфийскими девами, вернулись к товарищу.

— О, Майрон! Ты что же задумал пригласить первую красавицу Валинора? А ты смелый! — сказал Даламан, проследив за траекторией горящего взгляда друга.

— Ну так иди и пригласи, нечего глазами стрелять! Ещё подожжёшь случайно кому-нибудь причёску. — подначивал друга Курумо.

— Главное, чтобы не таникветильским девам, они очень обидчивые, три эпохи придётся выгуливать облачка, чтобы загладить вину.

— Если это только не хитрый план поселиться поближе к…

— Хватит! — вдруг резко оборвал друзей Майрон. — Не говорите ерунды! Я не собираюсь её приглашать, у неё все танцы расписаны на столетия вперёд. И половину из них занял Мелькор, а вторую Тилион. Мне ли с ними тягаться.

И тут случилось то, чего никто из огненных мастеров ожидать не мог, словно сама Пустота услышала их разговор.

— Майрон, могу я пригласить тебя на танец? — лучезарная Ариен, такая прекрасная, словно только что спустившаяся с небес, с венком из померанцевых цветков в руках, мягко улыбалась, извиняясь за прерванную беседу.

Все трое, обычно такие находчивые, айну, что за словом в карман мантии не полезут, вдруг умолкли и хлопали глазами, не веря ни своему взгляду, ни своим ушам. Ярче всех из огненных очей, горели, конечно, глаза Майрона. Из томно-карих они превратились в переливчато-янтарные, с рыжим отсветом. Майрон, словно в забытьи, низко опустил голову, принимая венок, и тут же протянул руку, приглашая звёздную майа на танец.

Невесть откуда тихо родилась медленная и сладостная мелодия. Ариен изящно подхватила край своего ажурного платья. И майар плавно начали движение, будто захваченные единым полётом.

— Ариен! Она — само совершенство! Как думаешь, у нашего Майрона есть шансы? — не отрывая восхищённого взгляда от самой, по его мнению, красивой пары вечера, спросил Курумо Даламана.

— Думаю, нет. Ей в пору быть рядом с самим Мелькором. И майар, и валар преклоняются перед её красотой!

— Ты слишком категоричен, Даламан! — состроил симпатично-недовольную гримаску Курумо, встав на защиту Майрона.

— Такие не могут принадлежать кому-то одному. Ариен дарит свой свет каждому, какой бы он ни был. Она любит всех, ко всем добра, каждому кажется, что она улыбается лишь ему, — ответил Даламан, тоже, однако, не отводя восторженного взгляда от танцующих.

— Всё равно, как же Майрону повезло! — сказал Курумо. — Стоило было облечься в плоть хотя бы только за одно это мгновение!.. Вот только…

Улыбка медленно сползла с лица ковальщика. Он растеряно посмотрел на друга.

— …о чем они говорят? — его фразу продолжил испуганно Даламан.

Опьянение роскошным приёмом улетучилось, как пушинки с одуванчика. Мастера с содроганием глядели друг на друга. Понимание свалилось на обоих разом.

Ауле же романтическими иллюзиями не увлекался. Танцуя с Йаванной, с первых нот мастер понимал, зачем сама лучезарная Ариен снизошла пригласить на танец Майрона.

«Да ещё и на самый длинный танец! Может, конечно, и пронесёт. Майрон, не подведи!», — судорожно причитал про себя великий мастер, стараясь, чтобы его думы не отпечатывались у него на лбу. «Как у Курумо с Даламаном», — тревожно заметил Ауле.

Ритм музыки становился всё быстрее с каждой секундой, как и стук огненного сердца. Майрон в очередной фигуре случайно коснулся обнажённых тонких лопаток Ариен чуть выше кромки её золотистого платья, руки словно прошили разряды молний. Мастер тут же, смутившись, спустил ладони на ткань и прикрыл пылающие очи, позволяя неведомым ранее чувствам и мелодии, что он ни разу не слышал, захватить душу.

Пламя невесомой аурой объяло их фигуры, огонь вился вокруг них и по их телам, оставляя удивительной красоты сверкающие узоры на ониксовых плитах, слетал крошечными искрами с кончиков рыжих волос огненного майа.

— Майрон, ты знаешь, как я вас люблю и уважаю, вы… нескромно заметить, самые лучшие айнур, что живут в Валиноре. И я тревожусь за вас. За тебя. Тот гобелен…

Бедный Майрон, словно рухнул с непостижимых небесных сфер на землю. И теперь был ни жив, ни мёртв. Что ответить? Что?

Он отбросил желание оглянуться на валу и товарищей в поисках поддержки. Это выдаст их с головой. Хотя и так внимательные ко всякой улыбке или жесту, и прочей ерунде, воздушные духи уже, видимо, всё по его виду поняли.

И Майрон лавировал между двух стихий в пленительном танце с равноапостольной Ариен. Огромный зал вдруг сузился до размера маленькой шаткой дощечки над бездной, а вокруг было то огненное, то ледяное море.

…Чувственные губы Ариен, с обеспокоенно опущенными уголками, такие близкие, верхняя чуть вздёрнута…

Они, кружась, подошли опасно близко к трону Манве, и их бросило в ветряный холод. Светлая волна волос скользнула по щеке огненного майа.

…Поворот, ещё один, тонкая талия под рукой. Ладонь звёздной девы, как крыло, легла на его плечо. Сквозь своё бархатное одеяние Майрон ощутил трепетное тепло.

И незаметный, но обжигающий взгляд мастера Ауле за спиной.

Оставалось лишь только сохранять хрупкое равновесие на этом тоненьком мостке над пропастью и бессовестно врать…

А он не умеет!

И словно поймав эти эмоции, витающие в воздухе вокруг них, Ариен попросила

— Пожалуйста, не обманывай меня. Я вижу всё, я хочу помочь! Расскажи, что у вас стряслось в огненных чертогах?

Майрон, забывающий самого себя в близости от желанной Ариен, уже готов был всё рассказать, его глаза вспыхнули ярче, на губах застыл ответ, готовый сорваться и превратиться в звук…

И тут что-то произошло. Начался переполох, музыка смолкла, и все присутствующие, словно подхваченные единой волной, в смятении бросились к дальнему краю залы.

Ариен нехотя опустила руки, подарила мастеру последний долгий нечитаемый взгляд. Он, желая запомнить каждое малейшее движение, безысходно наблюдал как она подхватила полы своего платья и тоже поспешила за толпой.

Майрон остался на месте. К нему тут же подбежали Курумо и Даламан. Майа выдохнул и впервые за вечер улыбнулся. Что бы там ни случилось, кажется, что мастера волей огромного чуда теперь в безопасности.

Глава 3. Внезапное происшествие

Тилион был праздничным приёмом, мягко сказать, недоволен. Ариен обещала ему танец. Они условились! И весь вечер она танцевала с другими!

Приглашение Мелькора Тилион не мог бы оспорить при всём желании, как не может младший дух допускать критики в сторону высшего воплощения стихии. Воздушный майа, конечно, почувствовал едва заметную иглу досады, царапнувшую сердце. Но неприятное чувство быстро истаяло, ведь самые большие надежды он возлагал на следующую музыкальную композицию.

Этот танец — всегда игра с огоньком. Приглашение происходило каждый раз необычно. В прошлом году вытягивали ленточки, стараясь завладеть тем же цветом, что и у понравившейся девы, в позапрошлом, вроде бы, искали друг друга с завязанными глазами. А теперь была придумана такая забава: все разбирали венки — а их совсем не много! — и дарили своим избранникам.

Тилион, едва успев завладеть вожделенным венком, радостно отправился на поиски Ариен. Именно во время этого самого долгого и чувственного танца майа хотел объясниться и спланировать заключение их союза. Даже речь заранее подготовил. И теперь растерянно замедлил шаг, наблюдая, как Ариен надевала свой венок на рыжую копну ремесленника.

Заиграла музыка. Тилион в расстройстве и оскорблении своих чувств срочно решил несмотря ни на что тоже танцевать.

«В ином случае, я буду выглядеть, как несчастный влюблённый, обманутый и достойный разве что жалости», — сокрушался он.

Воздушный айну окинул залу быстрым взглядом: все майар и многие валиер уже в паре. Тилион почти собрался с духом просить о танце саму Элберет, но тут его глаза приметили неожиданное спасение: в уголке возле статуи он увидел Мелиан.

«Не вышла? Как странно! Мелиан — одна из лучших танцовщиц. Быть может, устала? Но я совсем не видел её сегодня в танцах». — отбросив сомнения, Тилион решительно пошел в сторону майа грёз.

Мелиан сначала с интересом следила за обстановкой, танцевальными фигурами, а особенно за Эльве. Она успокоилась: возлюбленный ни с кем не танцевал, а весь вечер разговаривал с друзьями. И, что особенно обрадовало Мелиан, несмотря на запреты Йаванны, всё же нет-нет, но аккуратно поглядывал в её сторону. Но вот снова начались танцы, и спокойное прежде море закружилось, словно в калейдоскопе, а затем и вовсе перемешалось, перевилось пёстрыми струями. Музыка казалась неприятно навязчивой, от блеска болели глаза, от быстрого и нестройного движения и вовсе стало мутить.

Мелиан с усилием прижала туфельки к полу в поисках опоры, как будто это помогло бы остановить круговерть в голове, и прикрыла глаза. Всё равно она уже ничего не видит, даже Эльве не может отыскать в круговоротах лиц и хаотических перемещениях массы из красок и бликов. Когда она снова открыла очи, то увидела, как одна из фигур вдруг отделилась от хоровода ярких цветов. Мелиан вжалась в спинку танкетки и вцепилась ногтями в кремовый велюр, стараясь слиться с интерьером. Но тщетно. Тилион с самой любезной из всех улыбок шел прямиком к ней.

— Доброго вечера, прекрасная Мелиан. Я пришёл узнать, ваше впечатление от сегодняшнего вечера. Не кажется ли вам приём весьма бледным?

— Нет, что вы! Приём восхитительный. Как и всегда на высшем уровне, что можно сравнить разве что с высоким полётом звёзд Госпожи Элберет, — старалась Мелиан унять дрожь в своём тоне, но голос всё равно звучал предательски надломленно и хрипло, как хруст стекла под рукой.

— Позвольте мне дерзнуть и не согласиться, ведь у меня есть неоспоримое доказательство: этот приём как раз-таки самый худший, потому что он лишён своей души и украшения — вашего танца. Умоляю, позвольте мне спасти этот скучнейший вечер! — Тилион говорил расслабленно и весело, будто бы отказ совсем его и не расстроит. С этими словами он торжественно преклонил колено перед девой грёз и протянул венок. Но в голубых добрых глазах воздушного майа беззвучно кричала мольба: «Прошу, спасите меня!»

Мелиан не имела права отказать. Тилион ясно сказал замечание того, что она не танцевала, значит, на отдых списать отказ не получится. Музыка уже началась, и стандартная фраза об обещании танца другому прозвучала бы лживо и оскорбительно. Воззвав к благосклонности Пустоты, Мелиан приняла венок.

Божественно прекрасная мелодия наливалась в залу. Среди ровного ритма послышались страстные аккорды, заставляющие сердце то замереть, то забиться в восторге. Дева грёз привычно заняла позицию, отклонила изящную головку, и, дождавшись нового такта, Тилион плывущим шагом сразу же увлек её в повороты. Застигнутую врасплох внезапным приглашением, Мелиан совсем не обрадовало, что воздушный майа мягко, но настойчиво тянул её в самый центр залы. С намертво приклеенной блаженной улыбкой майа грёз обвела очами пространство и увидела подругу Тилион. Ариен была настолько увлечена танцем с майа из мастеров Ауле, что за всё это время ни одного взгляда не подарила майа.

Плавная музыка, как казалось Мелиан, неожиданно резко переменилась, ноты стали странно скученными, лишёнными пауз, слипшимися в одно не различимое сознанием «нечто». И Мелиан сбилась, затем допустила ещё ошибку и в конце концов неправильно выполнила фигуру.

«О, Пустота! Что со мной? Как же так?» — взволнованно думала дева грёз. Но воздушный майа тут же спас ситуацию, делая вид, что всё свершается специально, и приободряюще «ничего страшного» посмотрел на Мелиан. А она теперь искренне и благодарно ему улыбнулась, примечая краем глаза ехидную улыбку Ильмариэ, танцующую с Эонвэ, с которыми они из-за Мелиан чуть не столкнулись. И опять майа позорно и смешно перепутала новую фигуру в самом центре круга на глазах у всех. Тилион глядел уже серьёзно и тревожно.

Танец был слишком быстрый. Всё вокруг сливалось в сплошную сверкающую брызгами пелену, словно они оказались в центре бесконечного фейерверка. Тело не слушалось Мелиан, как будто лёгкие ножки птички заковали в свинцовые цепи. Зато музыка больше не скребла слух некрасивыми взвизгами. Мелодия совсем пропала. А танец всё продолжался.

Тут-то Мелиан и догадалась, в чём дело. Она, уже не слышав и собственного голоса, просипела Тилиону просьбу вернуть её на танкетку. Но было слишком поздно. Внезапно майа стало совсем плохо, перед глазами замельтешили блестящие хаотичные мушки, а затем их застлала густая мгла, и так быстро, словно кто-то замазывал взор широкой кистью с чёрной краской. Миг. И наступила полная тьма.

Поодаль, кружась в каких-то почти отчаянных поворотах вместе с Ауле, Йаванна даже не заметила странных взглядов супруга и его майар на Майрона с Ариен, все её внимание было направлено только в одну сторону — на Мелиан, которую зачем-то пригласил на танец Тилион. В бессилии что-либо предпринять, Кементари видела, как Мелиан запуталась в ватных ногах, побледнела и, наконец, закатив глаза, плавно осела на пол. Все происходило как-то медленно, словно все герои сцены, пугающей своей контрастностью среди сверкающего блеска, двигались в толще воды.

Мелиан подхватили растерянные руки Тилиона, с её головы упал венок, и белые лепестки рассыпались по полу. Тут уже сама Йаванна бросилась к майа, пытаясь рывком пробить странную упругую стену застывшей иллюзорности, но шаги казались слишком медленными, словно пол стал мягким и тягучим. Вдруг пелена спала с глаз. Она углядела, как с противоположной стороны залы уже спешили Ирмо и Эстэ, но первым оказался возле Мелиан Эльве.

Он забрал её бесчувственную фигурку из рук Тилиона в свои объятия. Рядом упали на колени перед несчастной майа властители Лориена.

— Отпусти её, положи на пол! — скомандовала Эстэ. — Отойдите все! Нужен воздух!

Ирмо и Эльве одновременно вскочили с колен и встали с двух сторон. От фигуры Ирмо разрасталась гипнотическая магия, невидимая, но отлично ощущаемая. Покорное его воле, кольцо гостей раздвинулось и больше не нависало тяжёлой крышкой, готовой упасть на голову Мелиан и Эстэ.

— Что там? Что там?

— Майа из свиты грёз лишилась чувств…

— Майар просто так не падают в обморок!

— Это вино вызвало головокружение, бывает.

— Это же сколько нужно вина! Они почти не подвержены его действию.

— Нет! Это проклятие, её прокляли!

— Бедняжка! Это Мелькор!

— Где он? Пусть держит ответ!

— Пусть снимет проклятие!

Голоса эльдар и айнур множились одними и теми же репликами, догадками и советами, передаваемыми от центрального места событий на периферию живого переговаривающего сгустка зевак, похожего на жужжащий рой ос. Или даже шмелей. Тех самых сверхапостольных шмелей, что водятся в горах.

Эльве снова бросился к возлюбленной и Эстэ, молниями взглядов умоляя врачевательницу развеять его ужас. Она руками, объятыми ярким голубыми, почти белыми всполохами, обследовала тело майа. Валие как бы невзначай откинула голову так, что из её причёски выпали драгоценные шпильки, и тёмная волна прикрыла лицо. Блеснув голубым огоньком глаза, Эстэ, не оборачиваясь и продолжая осмотр, прошептала в свой локон, обратятся к эльфу:

— Уходи отсюда, быстро! — и тут же заправила прядки за острое ушко.

Но Эльве находился уже на той стадии удушающего напряжения, которая не позволяла ему ни двинуться с места в повиновении разумному приказу, ни трезво мыслить, ни контролировать эмоции и речь. Слова неудержимо и бешено сыпались сами собой.

— Замолчите! Как вы смеете! Она беременна!

Опрометчиво брошенный вопль Эльве почти удачно влился нераспознаваемо в всеобщий гам. Но в хаосе голосов отчетливо послышался дружный шокированный вздох. Это майар Варды и Манвэ, что по воле злого рока оказались ближе всех.

Над всем этим копошением, беспорядочными жестами и голосами, как два неумолимо спокойных столпа, возвышались фигуры владык Судьбы. Вайре и Намо холодно кивнули друг другу, словно договариваясь о чём-то, и растворились.

Эльф всех этих реакций не видел. Зал и толпа перестали существовать в его сознании. Остался только Ирмо, который тоже стоял рядом, который тоже все слышал. Лик валы снов был мертвенно-бледен, челюсти сжаты до скрипа и дрожи, а глаза раскрывались все больше и больше, оба белые и страшные. Вала ровно секунду блуждал этим уничтожающим взглядом по Эльве, тут же бросился ястребом к эльфу и, схватив его за воротник, отшвырнул одним грозным движением.

Ирмо приподнял с холодных плит Мелиан, второй рукой обхватил за плечо Эстэ. Вокруг владык Лориена и бесчувственной майа распахнулся и тут же запахнулся веер снов. Они исчезли из дворца, будто и не бывало.

Глава 4. Безрадостное пробуждение

Вздох. Ещё один. Мелиан поняла не сразу, что ухитрилась не потерять воплощение. Она привычно дотронулась до своего стана. И — словно всю феа вытряхнули. Она не чувствовала движение родной жизни. Майа безумным, напуганным взглядом приподнялась и тяжело задышала. Но дыхание пропало, ей оставалось только судорожно хватать воздух иссушенными губами. Дева грёз ничего не видела вокруг, все чувства сосредоточились внутри. Она всё вслушивалась в глубину себя, пытаясь блуждающими прикосновениями, внутренними впечатлениями, отыскать этот огонёк маленькой живой феа. Но тщетно. Минуты длились, а ответом ей была лишь тишина.

«Пустота! Пустота!»

И тут Мелиан поняла, что она не одна. На плечи легли ласковые руки. Взгляд Ирмо был строг, но вместе с тем он обещал: «всё хорошо».

Свет лился из щели неплотно закрытых гардин и делил пространство на две части. В одной был её мастер, как всегда уверенный и спокойный. За его фигурой начиналась стена лучистого сияния, где краски и предметы смешивались, как будто там был другой мир. Ирмо сидел на ложе в простой тёмно-сиреневой котте с белым поясом, и весь облик его светился, озарённый золотом за его спиной.

— Повелитель! Что случилось? Что со мной? Что с моим…

Майа замолчала, не ведая, в курсе ли её положения мастер, если, конечно, это положение сохранилось. В глазах дрогнули слёзы.

— Что с моим малышом? — выдохнула Мелиан, страшась услышать ответ.

Ирмо осторожно коснулся бледной и непривычно горячей руки ученицы и сообщил:

— Это лучше спросить у Эстэ. Я чувствую, что она уже спешит сюда.

— Ты пробыл здесь всю ночь?

— Две ночи и два дня.

Эстэ тоже неотлучно была рядом, проводила какие-то манипуляции и обследования. Но Ирмо так измучился страхом за майа, находящейся на грани развоплощения, что так и не спросил у Эстэ о ребёнке. То ли в душе не принимал этого факта, то ли боялся ответа. И теперь, глядя в эти огромные синие озёра глаз майа, чувствовал вину. Конечно же любая мать прежде всего остального желает знать состояние её дитя. Как мог Ирмо подумать, что с Мелиан будет иначе?

Послышались торопливые шаги и тут же в комнату зашли Эстэ и Йаванна.

— Мелиан, милая, как ты себя чувствуешь? — спросила владычица природы, но майа даже не взглянула на неё, всем существом устремившись к Эстэ, и глаза её болезненно заблестели.

— Госпожа моя, я не чувствую… ничего не чувствую!

Эстэ быстро присела на ложе и занялась осмотром. Голубое сияние обволокло сразу всю фигуру майа. Потекли минуты страшной тишины. По лицу целительницы ничего нельзя было распознать.

— Мелиан, пожалуйста, расслабься. Я так ничего не увижу.

Мелиан с трудом отвела взгляд от валие, и пыталась уйти в разглядывание картины на стене. Там был изображён водопад среди зарослей деревьев. Майа как наяву представляла, что она там, внутри этого пейзажа, среди спокойствия и сверкающих струй. И только это позволило ей унять дрожь. Эстэ закончила осмотр, и взгляд её был напряжённым.

— Госпожа, как? Он жив? — спросила Мелиан даже раньше, чем Эстэ успела убрать руки с её тела.

— Все в порядке, спит. Меня больше беспокоит кровотечение. Не вставай без моего позволения.

— Спасибо! Спасибо, дорогая владычица!

Мелиан, не переставая благодарить Эстэ, схватила руки валие и принялась их целовать.

— Оставь, оставь, соловушка! — приговаривала целительница смущённо. — Не нужно волнения! Необходим покой!

Майа устало откинулась снова на высокую подушку и прикрыла глаза, обхватив животик руками, стремясь защитить хрупкую жизнь.

— Мелиан, как это получилось? — тихо спросил Ирмо, отвернувшись от взгляда недовольной этим вопросом супруги. Лицо Мелиан вспыхнуло.

— Повелитель, ты гневаешься?

— Лишь за то, что ты ставишь себя под угрозу из-за ребёнка эльфа. И за то, что не сообщила мне сразу же. Я, несмотря ни на что, был и буду на твоей стороне, милый друг. Мы обязательно что-нибудь придумали бы, чтобы не ходить на этот проклятый приём.

«О! Ведь я очутилась здесь сразу же после Таникветиль! Танец, музыка, потом тьма».

— Повелитель… скажи мне всё.

— Если вкратце, то ты упала в обморок во время танца с Тилионом. Это вскрыло твоё положение всем и сразу. — Ирмо хотел замаскировать растерянность ровной констатацией, и сам не ожидал, что фраза выйдет столь холодной и раздражённой. Тут майа не сдержала горьких слёз.

— О, Пустота! Значит я ко всем прочим злоключениям ещё и сорвала праздник воздушных айнур?

— Лучше бы и сорвала. К сожалению, скорее его украсила. Разговоры на приёмах Таникветиль давно стали слишком скучными. И тут такое развлечение! Все только об этом и говорили весь оставшийся вечер.

— Что же теперь будет? — пролепетала майа и испуганно прижала ручки к губам.

— Скорее всего совет, устроенный лично для нас с тобой.

— Прости, умоляю, прости меня владыка! Из-за своего стыда и страха я теперь и тебя поставила в тяжёлое положение! Мне нет прощения!

Слёзы сплошным потоком полились из тёмно-синих очей. Ирмо обнял майа и утешающе гладил её шёлковые локоны, беспорядочно струящиеся по плечам и постели.

— Успокойся, соловушка, нельзя тебе волноваться и расстраиваться, так Эстэ сказала.

В ласковых ладонях валы Мелиан и правда немного успокоилась. Как бы там ни было, валар справедливы и добры, они позволят ей родить. Это главное. Потом её путь скорее всего будет вести за Грань. Мелиан не боится.

«Только как же горько, что детство, да и вся жизнь, малыша будет без мамы. Хотя и Эльве будет, я не сомневаюсь, хорошим отцом. И Ирмо с Эстэ и Йаванной, верю, подарят своё покровительство. Но сам Эльве? Что будет с ним?»

— Повелитель, какое наказание мне будет дано? Меня отправят за Грань?

— Что ты, милая! Не думай так! Этого никогда не будет! Разве по грехам нам такой кнут? — Ирмо сильнее прижал Мелиан к своему телу.

«Если же правда… мы отправимся туда вместе.»

Йаванна в это время стояла у окна и смотрела сквозь светлую щёлку на улицу, что-то обдумывая. И вдруг резко и плотно задёрнула гардину. Покои сразу погрузились в сумрак, освещаемые лишь поутихшим грустным светом феар айнур.

— Я думаю, что нам пора оставить Мелиан, ей нужно отдохнуть и восстановиться. Всё остальное — подождёт. — сказала Кементари.

Эстэ согласно кивнула, и Ирмо тоже поднялся, всё ещё сжимая и поглаживая руку Мелиан.

Валар вышли прочь, но вскоре из коридора снова послышались приближающиеся шаги и затем голоса. Сердце пташки замерло в восторге.

— Лорд Эльве! Разве я позволял вам являться сюда?

— Как Мелиан?

— Кровотечение удалось вовремя остановить. Еле спасли. Ирмо, дорогой, не расстраивай её…

— Владыка, я умоляю вас! Это последний раз! Дозвольте проститься!

«Последний раз»… «проститься»!

Слова пронзили иглами всё существо Мелиан. Она даже хотела встать, и побежать вслед за возлюбленным, если Ирмо не пустит его к ней. Но дверь открылась, снова пропуская внутрь валар, и осунувшегося бледного эльфа в дорожной одежде. Он остановился в дверях, затем устремился к ней, почти побежал, у самого ложа рухнул на колени.

— Вина только на мне! О, Мелиан! Я выдал нашу тайну. Клянусь, я не хотел этого. Испугался до смерти, не ведал, что говорю и делаю. Прости меня! — он низко наклонил светлую голову.

— Эльве, почему ты прощаешься? — шелестом сухих листьев послышался вопрос майа.

— Владыка ветров приказал мне срочно возвращаться на побережье и там ожидать дальнейших распоряжений. Я уезжаю в дом, который больше не могу называть домом, без сердца, потому что оно остаётся здесь. — эльф взял руки майа в свои ладони. В его отчаянном лице застыла боль, надежда и любовь. И любви было больше. Он обнимал взглядом Мелиан, словно стремясь запомнить каждую её милую небесную черту.

— Скажи мне, обещай, что наша разлука не будет долгой. — Мелиан не смогла вымолвить страшное слово «вечной».

— Я клянусь тебе, счастье моё. Иначе мне нет смысла жить.

Уже не ощущая никакого стеснения пред тремя валар, Эльве оставил последний нежный поцелуй на губах Мелиан. Она прижалась к возлюбленному и тяжело уронила голову на его грудь.

— Мелиан… Эльве… — мягко и утешающе зазвучал голос Йаванны.

— Мы все на вашей стороне, — она бросила скользящий взгляд на Ирмо, — мы не оставим вас в беде, и на совете я, Эстэ и Ирмо будем убеждать валар, что самый лучший и правильный выход — ваш союз. Всё будет хорошо, скоро вы будете вновь вместе.

Никто из валар, даже строгая целительница, не произнесли ни слова, когда майа скинула шёлковое покрывало и, завернувшись в него, нетвёрдой походкой медленно подошла к окну, чтобы, не сдерживая слёз, проводить взглядом светлого всадника, увозившего с собой в неизвестность половину её души.

Глава 5. Камень цвета крови

На другое утро, только лишь в воздухе мелькнули первые золотые крапинки, Король и Королева мира заняли свои места на тронах в Башне Ветров.

Зал советов был пустынен, но полон ожидания. Владыки ждали, что отворятся двери, и в центр круга Судеб войдёт единственное существо, призванное сегодня к ответу.

— Нельзя допустить, чтобы об Таникветиль болтали, — сказал Манвэ после долгого молчания. Лицо его с каждой минутой мрачнело, словно небо, заволоченное ровно-серыми без просветов и клубов тучами. — А болтать будут. Вспомнят, как утихнут страсти и разговоры о…

— Да. Наша удача, что главной темой обсуждений в Валиноре на ближайшее время всё-таки будет майа из Лориена, — ответила Варда не изменив царственной позы.

Король приподнял руку с золотого подлокотника, но тут же опустил, согласившись:

— И этот вопрос тоже нужно решить. И как можно скорее. Но сначала разберёмся со своими опасными витаниями. Что думаешь ты, возлюбленная супруга?

— Я хочу своей звёздочке счастья.

— Тогда, полагаю, мы пришли к общему выводу.


***

«Что-то снова случилось…» — думала Ариен, и феа её не могло найти себе покоя, когда она получила официальный вызов в зал советов. Ни Владыка Манвэ, ни тем более Варда никогда не приглашали никого из своих майар на беседу в Башню Ветров. Все разговоры всегда происходили в покоях, в расслабленной и тёплой обстановке.

Сердце колотилось, готовое прорвать оболочку воплощения. Звёздная дева остановилась в центре Круга Судеб и не посмела поднять глаз. Даже, когда услышала, будто чужие, слова Манвэ, повторенные безжалостным мрамором.

— Майа Ариен, объясни нам, что сподвигло деву света на недостойную и опасную неприемлемость. К нашей нерадости, и у всех на виду. Несмотря на такое удачное для тебя прикрытие ситуацией с майа Ирмо, мы всё же получили несколько вопросов и намёков, касаемо твоего представления.

Ариен почувствовала дрожь от этого холодного обращения. Она решительно не понимала, в чём её уличили, где допустила она непростительную ошибку. В глазах защипало от навернувшихся слёз.

— Если я виновна, Владыка, то готова нести наказание. Любое, которое определит ваша воля, — прозвучал тонкий голос звёздной девы, отразившись от холодных стен. — Но объясните мне, ничтожной, по какой моей вине грядёт расплата?

— Ариен… — Варда с трудом опустила привычное слово «милая», как всегда она называла свою ярчайшую звезду. В наступившей паузе имя рухнуло и разбилось о каменные плиты. — Вчерашний вечер мы наблюдали, как ты позволила себе неосторожную блажь. По какой причине ты поступила столь нечестно с несчастным Тилионом?

Минувший вечер по минутам промелькнул перед мысленным взором Ариен. И она все поняла! Большие её голубые глаза до краёв наполнились влагой и стали ещё нежнее и прекраснее. В стыде и раскаянии она вскинула руки к своим повелителями.

— Вы правы, великие валар! Но прежде чем беспрекословно приму я наказание, молю, позвольте мне объясниться!

— Изволь. Мы выслушаем.

— Я предпочла Майрона Тилиону, потому что увидела странный гобелен у владычицы Вайре с его участием, и реакция Майрона была неоднозначна. Мастера что-то скрывают, но возможно им грозит опасность, и это вовсе не из-за проекта, есть ещё что-то! Не злой умысел, а беспокойство за друзей привело меня к черте позора.

Ариен скорбно вновь опустила взгляд, наблюдая, как сверкающие горькие капли падают на край её платья. И потому она не видела, что Манвэ и Варда переглянулись, и то, как они обменялись удивленными взглядами.

Манвэ поднялся с трона, чтобы огласить итог разговора. От его движения по залу заплясали ветряные вихри, феа майа затрепыхалась пойманной в сеть бабочкой.

— Ариен, внемли моему решению. Сегодня Тилион сделает предложение. И от него тебе отказываться или медлить снова было бы некстати. Поступи правильно и благочестно согласно нашему распоряжению. Ваш союз — это лучшее, что можем мы предпринять в твоей судьбе.

— Следовать вашей мудрой воле, Владыки, высшее для меня счастье.

Ариен произнесла слова и почувствовала, что в зале стало теплее. Владыки больше не гневались. Но и облегчения раскаяние и признание почему-то не принесли. Майа вспомнила восторженный взгляд огненных глаз.

«Не от того ли душа мечется и плачет, будто невольно предала я милого мастера? Раньше же это было запланировано с ним. И других огненных майар, и Ауле… Я верю, что они никогда не задумают зла, их необычная скрытность только от того, что они не хотят ставить под угрозу остальных, явно. Но разве предательство просить о помощи друзей? Я не имею права и держать Варду в неведении! Все верно, конечно, верно! Владыки теперь знают, они помогут!»

На этом вроде и успокоилась, покидая зал. Но где-то в глубине сердце все равно отбивало удары:

«Неправильно! Лживо! Невозможно!»

Ариен не успела осознать, к чему относилось это впечатление. Потому что за тяжёлыми мраморными дверями её уже ждал Тилион. Он улыбнулся застенчиво, видно, хотел что-то сказать, но так и не произнёс даже приветствия, лишь жестом пригласил звёздную деву на балкон.

— Милая Ариен, пусть ничего более не опечалит тебя сегодня, посмотри! Мир снова просыпается, чтобы приветствовать нас. Какое волшебное и светлое утро, как обыкновенно и бывает в крае валар. Но это утро — другое. Потому что этого единственного и благословенного утра я ждал всю жизнь. Непросто выразить словами. Даже стихи, и те не передадут всю ответственность, силу чувства и восторг души. Но я надеюсь оправдать ожидания.

Майа встал на одно колено. И голос его дрожал:

Беречь сокровище творца В служенье положу все силы и умения Лишь для того, чтобы боготворить тебя Мой дух так жаждал воплощенья.
Просить о милости сам звёздный свет Немыслимо, но нет мечты иной. И я дерзну — лишь за один ответ: Я умоляю стать моей женой.

Он протянул руку, в ладони засверкало кольцо с алым камнем. Все ярче разгорался день, золотые блики плясали на лице воздушного майа, а в его прозрачно-голубых глазах было столько обожания, надежды и страха.

— Быть посему, — тихо сказала Ариен, но голос её сорвался от накатившей вдруг почему-то жалости.

Тилион не сразу встал с колен. Он всё неотрывно смотрел на Ариен, будто не ожидая, что она могла согласиться. Манвэ и Варда приказали, и все вокруг не сомневались, что она ответит так. Кажется, один только Тилион не верил, что это возможно. Наконец, он словно в чаду, поднялся и очень торжественно надел кольцо ей на палец.

После объяснения они молча сели рядом на мраморную скамью, не зная теперь, что сказать или предпринять.

«Наверно, надо взять его за руку? Или обнять? Наверно, надо быть счастливой?»

Ариен искренне говорила свои последние слова в зале. Но момент прошёл, и теперь её мысли запутались в клубок из разноцветных нитей. Где какая — и не разобрать.

— Милая, драгоценная, моя Ариен. Я понимаю, что всё это весьма неожиданно. И оттого, верно, ты растеряна и напугана.

— Тилион… я… — Ариен блуждала взглядом по его лицу, пытаясь в нём найти те слова, что она должна была сказать. Майа взял её руки и заключил в лёгкие объятия.

— Я тоже боюсь. Но страх этот торжественный, словно перед порогом чего-то нового.

Ариен улыбнулась, туманно и мягко.

— Ты прав, возлюбленный друг. Пусть так и будет.


***

— Да! Да! — Ильмаре запрыгала на месте и захлопала быстро-быстро в ладоши. Потом остановилась, ещё раз оглядела со всех сторон помолвочное колечко и прижала руки Ариен к своим губам. Облик Ильмаре стал таким лучистым, как будто весь вспыхнул изнутри небесным светом, а глаза блистали, словно большие ярко-голубые бриллианты.

— Как же я за тебя рада, милая Ариен! Как бы я хотела быть на твоём месте! Может когда-нибудь и Эонвэ догадается сделать мне предложение? Я вижу уже, как на яву! Ты в роскошном платье, я буду держать шлейф, пусть тянется на весь зал…

Она пробежалась до стены покоев, развернулась и снова подошла к Ариен, выступая великолепно и изящно, держа в руках воображаемую ткань. И снова засмеялась, увлекая за собой невесту, упала на мягкий диванчик. Там Ильмаре счастливо и заливисто продолжила щебетать. Про покрой платья, про убранство зала, про даже цвет и украшение бокалов.

— Отлично будут смотреться с сусальным золотом, и чтобы на них были выгравированы вензеля… Ариен! Ты совсем не слушаешь?

Ильмаре исподлобья взглянула на подругу и продолжила обеспокоенно:

— Ты что-то совсем не похожа на счастливую невесту…

— Нет, нет, что ты. Я знала, что это решение — лишь вопрос времени. И была готова и не против, ведь Тилион замечательный майа, верный служитель Манвэ, мой добрый друг. Я… очень рада.

Ариен поднялась и обхватила себя руками за плечи.

— А теперь расскажи честно, что тебя на самом деле тревожит? — Ильмаре тоже встала и отвела локон от виска подруги.

— Я сегодня была в зале советов. Владыки встревожены из-за моего танца с Майроном.

— С Майроном? При чем здесь он? — Ильмаре очень удивилась. — Разве может ремесленник достать с неба звезду. Ему до тебя никогда не дотянуться. Так ведь? Так. И не думаю, что наши повелители всерьёз бы этим обеспокоилось.

— Но что же тогда, Ильмаре?

В растерянности и пытливом поиске Ариен с надеждой в душе замерла. Если кто-то и видел отношения и связи столь тонко, то это была именно Ильмаре, она обладала искусством подмечать абсолютно всё. Глаза второй звёздной майа стали вмиг серьёзны. Она, оглядевшись на окна и двери, шёпотом поведала:

— Я не могу этого знать. Но у меня есть предположение. Я заметила вчера кое-что. И это даёт повод предполагать, что недовольство королей проистекает из твоего танца с Мелькором.

«Но возможно ли? Чтобы высший дух и маленькая майа? Если короли так волнуются, значит… да?»

Ариен прижала руки к губам, чтобы случайно не облечь догадки в звуки. И пустилась прочь из покоев. В дверях она чуть не столкнулась с Тилионом.

— Ариен!

Тилион хотел было броситься вдогонку. Но Ильмаре, которая вернулась на диванчик и откинулась на мягкую спинку, подтянув к себе ножки, блаженно бросила:

— Оставь, Тилион. Пусть побудет наедине с собой. Не каждый день делаются такие предложения. Все невесты немного не в себе.


***

Из глубины мрака новые звёзды проливали на мир свой невыплаканный свет. Ариен стояла на том же балконе, где согласилась стать Тилиону женой, словно вернувшись на это место, она сможет вернуться и в это же утро. Майа посмотрела на кольцо.

Три золотых веточки и одна, сплошь усыпанная бриллиантами, изящно и витиевато переплетались и соединялись в центре в чашечку. В ней покоился огромный алый рубин, такой насыщенный, что цвет казался дымчатым и плотным, как запекшаяся кровь. Идеальная огранка ловила лучи звёзд, и зажигала камень разными оттенками красного, от благородного гранатового до цвета розового вина. Восхитительно прекрасное кольцо, чудесная работа мастера.

Ариен долго любовалась бы им, если бы это кольцо было на пальчике, например, Ильмаре. Восхищалась бы и даже мечтала о таком же. Но… Кольцо до боли сжимало её палец.

Всё по правилам. Все так отвратительно правильно и логично, что Ариен захотелось швырнуть распрекрасное колечко в ночь, а затем, рассмеявшись, кинуться следом. Взлететь бесплотной к звёздам или рухнуть на лужайку под балконами. Свободной и прощённой.

Ей казалось всё это таким пустым и неважным. А самое главное она упускала, и упускала намеренно. Стоит только забыться и представить, что он мог бы любить её. Тот, кто непостижим и необъясним, тот, чьё имя и слово «любовь» — крайние противоположности. Но вдруг это и есть тот самый мостик между светом и тьмой? Та самая точка равновесия, гениальная недостающая нота в замысле Пустоты, которую её дети должны постичь сами, без подсказки. И в этот ослепительный миг озарения, Ариен в страхе, затаив дыхание, закрыв глаза, маленькими шагами отошла от края балкона. И душа её в тот же миг также совершила движение, пятясь, попыталась отойти от края бездны. Но душа больше зряча, чем тело. Она всматривалась в пропасть и видела, что с другой стороны бездна глядела прямо на неё.

— Пустота! Вразуми меня! — уже не зная, у кого искать защиты и помощи взмолилась Ариен. Послышался ответ:

— Я, конечно, не сама Пустота. Но буду счастлив сделать всё, что в моих силах.

Эонвэ вышел на балкон. Облик его переливался холодными серебристыми ореолами.

— Эонвэ, мой добрый друг! Ты знаешь глупую Ариен лучше её самой. Скажи, где не права я, где оступилась, почему мне так горько? Может ошиблась я?

— Даже я советовать тут не смогу, Тилион — друг мне. И он очень любит тебя и сделает всё, чтобы ты была самой счастливой на свете. Я точно уверен! Опасения владык понятны, и они желают тебе только добра… И всё же, лучик мой, ты должна сама решать. Даже владыки не в силах решить за тебя. Помни это.

Волна тепла, не обжигающая, не таинственная, а простая и уютная, укрыла сердце тёплым покрывалом. Ариен хотелось обнять друга за эту ненавязчивую, но такую бесценную поддержку, за то, что с ним так всё ясно и спокойно. И так и остаться на всю вечность, не быть наместницей, не быть чьей-то желанной мечтой, не быть невестой, а быть просто маленькой безымянной звёздочкой в добрых ладонях.

Глава 6. Четверо против десяти

Ирмо совсем не удивился, когда на следующий день увидел служителя Манвэ, быстрым шагом идущего сквозь мраморную галерею.

«Не использовали посыльных птиц, отправили майа, чтобы факт получения был доказуем», — вздохнул в мыслях Ирмо, получая письмо из рук Олорина, прекрасно догадываясь о его содержании. И раздраженно приметил: Олорин пытался состроить вид участливого сожаления, интересовался самочувствием Мелиан, однако, очевидно, что ему совсем нет дела до беды, заглянувшей в чертоги грёз. Весь облик майа Манвэ блистал светом тысячи звёзд, а в глубине глаз таилось тихое счастье.

«Какое право имеет этот стриж быть таким счастливым, когда принёс нам дурные вести!» — нахмурил брови Владыка снов. И сам себе скорбно ответил: «Полное право имеет».

Ирмо упал на траву в саду возле дворца, прислонившись спиной к стволу плакучей ивы, и, протерев рукой усталые глаза, перечитал письмо. Он почувствовал легчайшее веяние заботливой теплоты. И следом за ним Эстэ обняла супруга и положила его голову себе на колени.

— Завтра нас просят явиться на совет.

— Я знаю. Всех созывают. Сегодня и к нам прилетали посыльные. Милый, быть может тема будет не наша?

— Вряд ли. Меня уведомили вручением приглашения лично в руки.

Ирмо развернулся лицом к супруге, поймал в руки её тёмный локон, и задумчиво свил его в пару колечек.

— Ирмо, Мелиан ещё не восстановилась, ни душевно, ни физически. Её ничего хорошего там точно не ждёт. Скажи Манвэ, что пока нельзя. — прикосновения Эстэ были лёгкими и нежными, но голос твёрд.

— Думаешь, что Таникветиль есть дело до наших проблем? Отделаться бы хотя бы малой кровью. — Ирмо нечаянно выпустил шёлковые колечки и они разомкнулись слегка волнистой блестящей струйкой.

— Любовь моя, и всё же желательно нам потянуть время! Все эти беды всё сыпятся и сыпятся на вас, мои несчастные, на тебя и Мелиан. — Глаза врачевательницы заблестели и она быстро ими захлопала, чтобы унять слёзы. — Как же это несправедливо! Небольшую бы выкроить для вас передышку. Я могу обратиться к Манвэ, но твоё слово сильнее.

— Я бы тянул время как можно дольше, а желательно, вообще бы не ходил на этот вызов. Но надеяться, что про нас забудут или сделают вид, что забыли, не приходится. Валар требуют ответа. Пересуды не утихают и не закончатся, пока мы не предстанем перед советом. — Ирмо встал с травы, и помог подняться Эстэ, отряхнув с её платья травинки.

— Я верю, что пока ещё есть шанс на мирное разрешение ситуации, но если мы будем медлить и выкручиваться, то этот шанс вовсе сгинет в нарастающем раздражении валар.

На следующий день Ирмо и Эстэ шли по мраморным блестящим плитам Таникветиль, их шагам вторила легчайшая поступь фигурок, закутанных в тёмный бархат. Майар на закрытый совет не приглашали, но несколько служителей снов и несколько целителей вызвались проводить валар и Мелиан до зала советов, дабы отвлечь от неё пронизывающие взгляды. Шелестя длинными подолами, они поднимались по широким лестницам к башне Ветров. Встречные духи и эльдар замирали и отходили назад, чтобы пропустить процессию.

Свита Ирмо и Эстэ была вся в одинаковых широких тёмно-синих мантиях с низко надвинутыми капюшонами, так что саму Мелиан сложно было определить среди них. Но деве грёз, призванной к ответу, казалось, что она единственная среди них, словно нагая или увечная. Словно все смотрят только на неё, кто-то со страхом, как на дикое опасное животное, кто-то с осуждающим, но с интересом.

Вот и двери зала советов. Валар, решительно, не останавливаясь, прошли этот порог. За ним остались шесть фигурок в мантиях. Одна из них отделилась от моря синего бархата, словно капля, выброшенная волной, и последовала за владыками в высокие двери.

Ирмо на миг застыл в центральном кольце, ограниченном золотым узором, желая остаться под прицелом взглядов вместо Мелиан, или хотя бы рядом с нею. Но в итоге занимает как и должно своё место. Мелиан осталась в Круге Судеб одна.

Манвэ подчёркнуто сказал прежде, когда в галерее перед залом они обменялись приветствиями, что это «Не суд, помилуй Пустота, это всего лишь совет, устроенный для того, чтобы помочь несчастной майа». Но вот они здесь, великие стихии, прямые, величественные, со строгими и сухими лицами, с тенью великодушия, которое обычно высказывается сильными к слабому, и Ирмо не мог бы назвать этот сбор иначе, чем судилище.

Десять могущественных айну будут судить одну маленькую заплутавшую душу, не причинившую и не желавшую никому зла, виноватую лишь в том, что по незнанию доверилась вспыхнувшему чувству. Манвэ и Варда беспристрастно источающие сияние слепящего света, мудрый Владыка Вод, отважный Великий Охотник, грозный Макар, сострадательная, но бесконечно неблизкая Ниенна, прекрасные и пречистые Вана и Несса, извечные в холодной справедливости валар Судьбы, что сегодня огласят решение совета. Четверо против десяти.

Четверо, потому что помимо верной Эстэ и неравнодушной Йаванны, Ирмо надеялся на заступничество Ауле, своего ближайшего соседа и доброго друга. «Пламенный дух поддержит меня, верно!»

К слову, дела Ирмо и его майар, Ауле совсем не беспокоили. «Не мои, не Йаванны, и — ладно!» — думал Ауле. Но злило его то, что пришлось отвлечься от проекта — в Огненные чертоги как раз сегодня доставили образцы материалов, и Ауле очень хотел их побыстрее посмотреть. «Занимаются не пойми чем, а потом обсуждают не пойми что!» — сердито сверкал глазами Ауле. Он негодующе взглянул на супругу, ожидая обменяться с ней недовольными взглядами, и внезапно увидел в глазах Йаванны неподдельное сострадание и участие. В тот же момент Манвэ встал со своего трона и объявил начало заседания:

— Великие покровители Арды, пред вашим взором Мелиан. Майа из свиты владыки снов, что вступила в связь с эльфом из народа телери. Результатом этой связи стало зачатие в том виде и тем способом, что зачинают детей войдхини. Сегодня здесь мы, чтобы осмыслить, как разрешить ситуацию, которая в нынешнем своём виде оставаться больше ни секунды не смеет. Сказать могут все, кроме Ирмо и его майа. Их позиция явна нам без слов.

— Но, Король Королей! Неужто милость ваша не дозволит рассказать самой Мелиан о причинах и последствиях ситуации, не даст ответчице и её защитнику шанса оправдаться? — привстала со своего трона Эстэ.

— Мы здесь не для того, чтобы судить их, и потому не им положено оправдываться, но нам нужно оказать всю возможную добрую поддержку и участие, — повелительно ответил Манвэ.

— И всё же я хочу поручиться и быть гласом той, кому не дали здесь слова! — валие Эстэ вышла в центр Круга Судеб. Йаванна сразу же безмолвно последовала за ней. Защитницы встали по обе стороны от Мелиан. Ауле же остался на месте. Он глянул на жену с недоумением и считал, что всё это чушь собачья. По залу прокатился рокот взволнованных голосов, словно предвестник грозы, ещё далёкой, но уже неминуемой. И сразу же началось обсуждение. Первым выступил Великий охотник.

— Я бесконечно сочувствую майа и Ирмо, но видится мне в этом большая угроза всему нашему миростройству, — начал речь вала.

— В чём видится тебе опасность, Оромэ? — спросила Варда.

— В том, что майа снов на своём примере показала, что майар могут зачать приплод от народа эльдар. Я верю, что злого умысла не было в её проступке. Скорее наивность и безответственность, — рассуждал охотник, видимо, потеряв мысль. Но эту нить подхватывает внимательный Ульмо.

— Представьте, что по её проторённой дорожке и другие младшие духи захотят зачать и родить. Боюсь, что таким внезапно вскрытым умением захотят воспользоваться все без исключения, — говорит мудрый Владыка Вод.

— Зачатие — факт свершившийся. И не было никогда никакого правила не вступать майар с эльдар в союз. Разве нельзя разрешить их брак, в качестве исключения, ради так нежданно и необыкновенно зародившейся новой жизни? И следом ввести запрет на такие связи, — настаивает Эстэ, и свет её феа разгорается всё ярче и смелее.

— Этого никак нельзя допустить! Нет гарантии, что запрет, предлагаемый тобой, все честно будут выполнять. Если все наши майар… разбредутся по парам с эльдар. А как же их предназначение? Как же служение? — сказал, чуть подавшись вперёд, резковатый в суждениях Макар.

— Майар в общей массе более разумны, чем те же эльдар. И я тревожусь, что как раз таки эльдар теперь будут смотреть на наших помощников не как на друзей и защитников, а как на объект вожделения. Какой эльда не возжелает возвысить свой род и своё тщеславие связью с айну? — в форме предположения негромко и мягко высказалась владычица слёз.

— Разве любовь может нести зло? Любовь и потомство даются только Пустотой и только для тех, кто достоин этого великого благословенного счастья! — Йаванна была не согласна с Ниенной, она протестующе повела головой, так что локоны мерцали огнями в ярком зале.

— Будут ситуации, когда будет попрана и сама любовь. Майар в большинстве слишком доверчивы и добры к эльдар. Но не все войдхини также искренни. Среди них тоже встречаются и расчёты, и измены. Боюсь, что эльфам наших учеников будет не столь трудно обмануть, завлечь, обесчестить и оставить. Я бы не хотела своим майар такого горя. — Видно как Ване тяжело давались слова наперекор бурной энергии сестры. Но беспокойство не давало ей смолчать. Её поддержал супруг.

— И ещё неизвестно, кто родится в смеси майарской и эльдарской крови. Повезёт, если ребёнок вырастет нашим добрым другом. А если же нет? Обладая майарской силой, но свободный от воли какого-либо высшего духа! И если эти дети попадут под влияние Мелькора? Не армию ли сильнейших врагов мы получим, допустив даже для одной майа это попущение? — Теперь голос Оромэ, словно его громкий рог, звучал беспрекословно и призывно, сразу и отовсюду.

— Владыка считает, что ребёнок не должен родиться? — уточнил Манвэ таким ровным тоном, будто они обсуждают погоду на завтра.

Мелиан же на этих словах забила крупная дрожь, Эстэ взяла её за руку. Однако Оромэ продолжил, смягчившись:

— Я не сказал этого. Но выставлять на всеобщее обозрение это тоже нельзя. Иначе начнётся хаос.

— Я соглашусь с Оромэ. Переносить бремя майа нужно под затвором дворца снов. После рождения ребёнок должен быть отдан под великой тайной в эльдарскую семью. И никто никогда не должен узнать, что в нём течёт майарская кровь. — И снова Ниенна со своими ценными советами, к неудовольствию защитниц. И Эстэ с Йаванной от нахлынувших чувств заговорили сразу вместе.

— Неужто справедливо оставить ребёнка без родителей?

— Если имеет место этот факт, то значит он дозволен Пустотой!

— Можем ли мы противиться её воле?

Настало время принять решение. Валие по просьбе Манвэ вернулись на свои троны. Йаванна и Эстэ радели за одобрение эльфийско-майарского союза. И они были единственные, кто выступал за это попущение. Остальные были явно против. Однако от голосования все воздержались: одни из уважения, другие из сочувствия к бедному Ирмо. В том числе и рассерженный простоем работы Ауле.

К несчастью, Ирмо сидел прямо напротив огненного валы и не умел читать мысли. Хоть Ауле и промолчал на всеобщем голосовании, но владыке снов казалось, что гневливые всполохи, вырывающиеся из глаз мастера были направлены именно на него. Повелитель душ всё больше бледнел, а взгляд его опущенных глаз мрачнел.

Двое «за союз», девять воздержались, один участия в голосовании не принимал.

Валар редко взывали за помощью и советом к Пустоте. Только тогда, когда сами не знали ответа или не могли прийти к единогласию. Все понимали, что наступил именно такой случай.

— Владыка Судеб! — Манвэ повернул венценосную главу в сторону по свою левую руку и взглянул на Намо. — Не смогли мы сегодня прийти к общему решению. Умоли же изначальную Пустоту, и испроси у неё дать ответ нам, недостойным и несогласным.

Намо медленно кивнул. Глаза его словно паутиной застлались седыми в туманами из времени и пространства.

Все в тревожном нетерпении ждали ответа Пустоты. И, конечно, более всех Мелиан, из последних сил, едва держась на ногах. Ирмо, не заботясь о протоколах и приличиях, вскочил с места и заключил майа в свои объятия. С трона вновь поднялась Эстэ.

— Манвэ, умоляю! Неизвестно, когда Пустота снизойдёт до нас ответом! Мелиан устала, валар, будьте же милосердны! — Она обернулась, заглянув в глаза каждому, — нужно перенести совет!

— Нет, валие. Я отказываю. Мы не будем оттягивать решение. Слишком дорогой ценой нам это может выйти, — сказал Манвэ, но в глазах его среди холодного голубого стекла вдруг на мгновение промелькнуло обещание: «Потерпите немного, скоро всё закончится».

— Прошу, отпустите майа, я отвечу за неё. — Это было уже отчаянное прошение Ирмо.

— И это невозможно. — Владыка ветра был неумолим.

— Дайте паузу, дайте передышку! — возражал Ирмо, чувствуя как под его руками майа трепещет и дрожит, как маленькая испуганная пташка.

Манвэ прервал его:

— Вы не в том положении, чтобы диктовать условия. Но вместе с тем вы правы — медлить нельзя, огласить решение нужно сразу же, как будет получено откровение Пустоты. Мы будем все ждать столько, сколько нам отмерено.

Ирмо тяжело опустил голову. Но тут же снова вскинул отчаянный взгляд. С трона встал Мандос.

— Владыка. Я готов огласить волю Судьбы, — послышался голос Намо, негромкий, беспристрастный, но пробирающий до самых краешков души каждого в зале. Мелиан, которую бил озноб, теперь заколотила крупная дрожь, похожая на судорогу. Ирмо крепче прижал её к себе.

Вайре тоже торжественно встала с трона. От фигуры Намо потянулись струи света, а в руках ткачихи появилось сверкающее веретено, и она крутила его, свивая слова супруга в нити Судьбы.

— Майа Мелиан, та, что зовётся девой грёз, та, что служит владыке снов, та, что дозволила своему вечному духу пасть в объятия войдхини и носящая под сердцем плод любви и падения, слушай слова Судьбы и прими волю её смиренно.

Ирмо вспомнил слова Мелиан о ссылке за границу мира. «Так не может быть! Конечно нет!». Но на задворках сознания пульсировал страх: «Никто не знает, что делать, какое наказание применить, потому что таких примеров никогда не было, вдруг всё же…» Ирмо воззвал в душе к Пустоте: Мать наша! Спаси дочь твою, добрую и милую деву грёз. Разве не ты вручила ей дар любви? Разве вправе мы казнить её!»

Владыка Судьбы продолжил свою речь:

— Предвечная Пустота, совершенная в справедливых решениях своих дарует милость свою в открытии пред тобою двух путей. Ты имеешь право выбрать Эльве из народа телери, и стать его законной супругой и законной матерью его дитя. Но в этом случае ты должна отказаться от майарской силы и жить в благочестии и скромности, словно войдхини. Пути в Лориен для тебя больше не будет, света твоего валы ты больше не коснешься, слов его не услышишь. Если же изберёшь ты Ирмо, то должна забыть Эльве, как будто нет и не было его в этом мире и изгнать плод. И тот и другой путь грядёт через сады забвения. Выбор за тобой, майа Мелиан.

Наступило оживление. Растерянный взгляд синих глаз Мелиан приобрёл застывшую решительность и, словно острым лезвием, ранил Ирмо в самое сердце. Он мечтал оглохнуть и ослепнуть, не хотел слышать ни один из её ответов, все они сулят большое горе. Но он смотрит неотрывно прямо в глаза Мелиан, словно его взгляд может разделить с ней её боль.

Пол словно вздрогнул под ногами майа, как будто сейчас же разверзнется бездна и поглотит её. Наказание сурово в том, что правильного ответа не было. Что бы она ни выбрала — это всё равно будет предательство.

Но Мелиан не колебалась ни секунды. В её душе ответ был готов. Один и единственный без условий и компромиссов. И молчала майа лишь от того, что удушливый ком в горле сковывал уже родившиеся в душе слова, те, что страшно оглашать вслух.

— Решай же, Мелиан. — строго торопил Манвэ.

Голос Мелиан зазвенел от напряжения:

— Великие валар… Выбор я сделала ещё до того, как прозвучал приговор принимать тяжелое решение. Лишь в нём моё истинное счастье и предназначение. Я выбираю Ирмо.

По залу прошёлся тонкий, надрывный звук. Валие Вайре оборвала нить. Это означало, что всё закончено, и решение обжалованию и обсуждению не подлежит. Веретено Судьбы свито. В повисшей после этого тишине раздались последние слова Короля Королей:

— Валие Эстэ, распорядитесь о сопутствующих решению совета действиях и отчитайтесь о завершении дела.

Глава 7. Озеро забвения

Любовь справедлива для всех айнур. Всепоглощающая, неземная и непостижимая…

Мелиан думала, что лучше не надо больше прикасаться к тому месту, где уже билось крошечное сердечко. Но она всё равно гладила свой стан и много разговаривала с малышкой, просила у неё прощения за то, что не смогла подарить ей жизнь, и одновременно умоляла Пустоту, чтобы это всё оказалось ошибкой или страшным сном.

Мелиан вспоминала эйфорию в ожидании дитя, когда она летала, денно и нощно пребывая в осознании того, что у неё под сердцем её цветочек, её доченька. Было страшно, непонятно, но так тепло и волшебно, словно в ней зарождалась новая неизвестная вселенная.

Мелиан представляла их счастливые, а не убитые горем лица, слёзы счастья, а не скорби, представляла, как Эльве держит на руках дочь в красивейшем кружевном кулёчке. Теперь её ждёт только небесная кроватка безвременья. По воле Пустоты. По слову Мелиан.

Наивысшая и безусловная любовь — возможна только к единственному разуму — своему вала или валие.

Чудо не произошло. Майа не могла сделать иной выбор. Такова природа майар: быть подле своих валар, служить им, боготворить их. Без Эльве, без малышки, она будет вечно несчастна. Даже после исцеления забвением она всё равно будет мучиться чувством потери, будет искать, но никогда не найдёт.

Без Ирмо она не будет существовать вообще.

Мелиан всеми силами пыталась не перекладывать ни на кого своё отчаяние и вину. Но всю ночь после совета она рыдала у Ирмо на коленях. Без поддержки мастера она бы сошла с ума от горя. Душевная боль, страх, стыд, гнев, отчаяние, ужас предстоящего и робкая надежда на чудо — эти чувства отрывали от души по маленькому кусочку.

Иногда, очень редко, приходила Эстэ. Просто чтобы сказать уже покорной, на всё согласной, виновной и разбитой майа: «Нет, ещё не пора».

По пустоте, зияющей в глазах Эстэ, Мелиан понимала, почему милая валие отдалилась.

«Ей, наверное, ещё тяжелее. Её назначили стать для нас палачом».

Владычица Йаванна наоборот навещала Мелиан очень часто, почти каждый день. У валие и майа возникло необыкновенное единение. Йаванна сидела возле ложа и не знала, что говорить, но это вполне устраивало деву грёз. Ведь скажи или спроси что-то валие природы, майа не знала бы что ответить. Однако в этом молчании чувствовалась огромная сопричастность и скорбь о её судьбе. И пока Йаванна держала Мелиан за руку, горя правда становилось на каплю, но меньше. Потом валие уходила, и снова волна слёз и отчаяния топила обречённую душу.

В затворничестве Мелиан навещали майар снов и целительства, её добрые друзья. И они тоже старались помочь. Все они каждый раз говорили: «Уже совсем скоро, соловушка, ты все позабудешь. Все позабудут». Когда посетители уходили, Мелиан снова плакала. Майа хотела быть благодарной тем, кто остался с ней ни смотря ни на что, но их слова звучали так обидно и так больно!

«Ведь это моя маленькая принцесса, и я не хочу её забывать!»

Лица проходили чередой перед глазами, но все равно были теми же. Обстановка не менялась вовсе. Установился снова бездыханный вечный день. И он был наполнен до краев страданием.

На столике возле ложа, с которого Мелиан почти не вставала, уже который день, стоял хрупкий и нежный фарфоровый соловей. Последний из подарков Эльве. Мелиан взяла фигурку птички и вдруг она выскользнула из рук. Фарфоровая соловушка, коснувшись плит, с мелодичным перезвоном разлетелась на белые кусочки. Майа взяла самый большой матовый осколок и медленно провела по коже на запястье.

Спустя несколько часов в покои девы грёз тихо зашла Эстэ. Валие увидела, что краешек рукава майа в крови. Эстэ, приподняла шелковую ткань. На всю руку Мелиан выступила ярко-алыми бусинками надпись: «Lúthien».

— Какое красивое имя. Цветочек… — упавшим голосом произнесла Эстэ.

— Госпожа, я знаю, что после Вод забвенья это имя ничего не будет значить для меня. Но… я хочу, чтобы она была рядом.


***

Ирмо не мог печалиться решению Мелиан. Хуже — Ирмо был откровенно и предательски рад. Если бы вала грёз был таким же закостенелым прагматиком, как огненный Ауле, то он бы и успокоился этой мыслью и занимался бы обычными делами. Но Ирмо не Ауле. Его грызла совесть за эту эгоистичную радость. Особенно, когда Мелиан в покоях страшно разрыдалась у него на руках. Ядовитая вина жгла его словно отрава. Ирмо не мог теперь быть точно уверенным, что майа, выбрав его, сделала правильно.

Повелитель снов отправился в сад забвения. Самый дальний край своих владений. Случайно или нет, но отсюда, если напрячь зрение и взглянуть через равнину, видны неверные, как мираж, чертоги Мандоса.

Здесь тоже был извечный полумрак под блеклым пологом склонённых в скорбном молчании ветвей плакучих ив. Ни ветра не было в них, ни слова, ни движения. Среди упавших к земле трав с серебристым налётом пушинок мерцало безымянное озеро забвения. Имя ему не дали намеренно, чтобы ничто не напоминало несчастным фэа о прошлых горестях, которые излечивались в его глубине. Это был маленький Мандос, своеобразный последний предел мыслей, за которым начиналось… счастье? покой?

Но и озером назвать это вместилище боли было бы неправильно. Каменная чаша была наполнена необычной субстанцией. То ли невероятно лёгкой водой, то ли слишком плотным туманом, что переливался блёклым серебристо-матовым мерцанием.

Вала стоял на этом роковом пороге и представляет себя эльдой. Не имея ввиду никого из знакомых. Просто абстрактной душой, которая потеряла кого-то дорогого. Но перед его мысленным взором возник вполне явственный образ.

Ирмо шагнул в Воды забвения. Волны захватили его с головой. Двадцать шагов по дну среди толщи туманной воды, и с каждым шагом светлые струи ласково смывали с души боль, все несчастья, все горькие воспоминания, и все счастливые.

Ирмо призвал из глубин памяти те дни, что стали катастрофой для одной души. Той, чьему горю он стал свидетелем. Он стремился мысленно постичь все этапы счастья и потери. Вала хотел понять, что было бы с этой душой после исцеления.

Ирмо начал считать.

Двадцать, девятнадцать, восемнадцать…

«Тебя больше нет… ты не вернёшься… ты отказалась. Бросила нас? Нет, я не могу корить, только лишь я виноват! Я один, любовь моя, я погубил тебя! Но как мне жить без тебя? Ответь хотя бы, как жить?»

Молочный туман забирал по каплям все слёзы, выпивал за чью-то несчастную душу эту бездонную чашу пустоты и одиночества.

«Этого не было. Ты не умирала…»

Семнадцать, шестнадцать, пятнадцать…

«Что-то не так! Так не должно быть! Почему она так кричит?! Сделайте что-нибудь, ей же больно! Все кричат? О, Пустота! Дай мне забрать всю её боль! Дай хотя бы разделить с ней страдание! Что это? Это мой сын? Что с моей женой? Где она?..»

Нет ответа. И волны унесли с собой мучительные бдения перед чертогами целителей, когда душа замирала в надежде, что она, единственная и прекрасная очнётся.

Четырнадцать, тринадцать, двенадцать…

«Она вбегает в залу такая по-детски восхищённая, и взгляд её озорной и чуть заплаканный… «Любовь моя, что с тобой? «Любимый! Случилось чудо! У нас будет малыш!»

Волны стёрли воспоминания, как прекрасная и белокурая возлюбленная плачет от счастья в нежных объятиях.

«А я не плачу, я очень стараюсь не плакать… и не могу сдержаться…»

Одиннадцать, десять, девять…

«Она стеснительно кутается в кружево… Как коснуться этими грубыми руками такой хрупкой, такой таинственной и прекрасной…

Нежность объятий, легчайшие прикосновения, и горячо, и всё вокруг заполняло желание и страх.

Вдруг я сделаю плохо, больно… милая, не бойся, доверься мне… моя…»

…Отныне и навек. Наслаждение первой ночи…

Восемь, семь, шесть…

«Небесное создание в белоснежном платье, словно чистый и невинный цветок. Кто-то поздравляет, звучат тосты и пожелания, но я не слышу ничего, я, кажется, оглох и лишился ума от счастья. Я вижу только её. Но она? Не жалеет ли? Вдруг она меня не любит и никогда не любила? Вдруг я сделал ее несчастной? Но взгляд белокурой красавицы полон любви и счастья! Она произносит еле слышно на ухо: «Я люблю вас… тебя!» и смеётся под брызгами фейерверка».

Пять, четыре…

«Я люблю вас! Люблю! Я прошу вас. Моё предложение… я. О, Пустота! Будьте моей женой!»
«Да! Да! Я очень ждала этих слов, люблю вас!
«Как же я вас люблю, больше всех на свете!»
«Какое счастье!»

Она говорила ещё что-то, такое простое, но такое важное и бесценное, и это тоже поглотил безликий туман.

Три…

«Несмело коснуться её губ… они пахнут яблоками и ванилью… как сладок поцелуй… хочется запомнить каждое мгновение, ведь он первый».

И растаял в забвении.

Два.

«Как прекрасна! Сердце прыгает, готовое вырваться, или разбиться. Какие глупцы сказали, что не бывает любви с первого взгляда? Вот она! Небесная, дарованная из чертогов Пустоты! До последнего вздоха наречённая мне! Как заговорить с ней? Если она само божественное совершенство. Но если она вдруг засмеётся и отвернётся, если не ответит? Как тогда жить?

«Как ваше имя?»

Волны стёрли ответ, теперь имени нет и не было.

Один…

«Все исчезло в белом тумане, остался только чей-то светлый и ласковый взор. А чей… уже и не важно».

Всего двадцать шагов по следам пустоты сквозь тёплое марево, и душа вышла на другой берег, обретая новую жизнь.

Конечно, путешествие Ирмо было лишь умозрительным: на валу Воды не произвели никакого воздействия. Ему, дарующему беспамятство, не дано забывать. Случилось противоположное. Ирмо вышел на берег и постиг то, что до этого погружения было от него скрыто.

«Финвэ наотрез отказался от излечения. Теперь я понимаю почему. Забвение не равно счастью».

Вернувшись в покои он застал там супругу. Бледную и несчастную. Она сидела за столом, согнувшись, как надломленная веточка, уронив голову в ладони. Но, увидев валу, вмиг превратилась обратно в знакомую Эстэ, решительную, твёрдую и спокойную. Она посмотрела мужу прямо в глаза:

— Ирмо. Что хочешь делай со мной. Пусть совет низвергнет меня до призрачного безмолвного духа, отправит в служение Мелькору или вообще укажет путь на Двери Ночи. Я не возьму на себя функции Пустоты. И никому не позволю это сделать.

— Эстэ, ты идёшь против высшей воли! — Ирмо ведал, что в моменты опасности или когда требовались срочные действия, Эстэ умела взять ответственность на себя и проявить упорство.

Но такой отваги он не ожидал.

— В воле Пустоты было вручить мне дар встречать и сохранять жизнь. И я никогда не буду приветствовать смерть. Ни эту, ни любую другую.

Ирмо тяжело вздохнул:

— Я приму по тебе решение после, Эстэ. И сам напишу обо всём на Таникветиль.

Письмо в королевский дворец давалось Ирмо нелегко. Он достал из стола бумагу и перо. Но долго бродил от стены до стены, подыскивая нужные слова. Шли часы, лист оставался нетронутым.

И всё же Ирмо в тот вечер отправил записку Манвэ. В ней был и результат многодневных размышлений, и открытия и откровения дня сегодняшнего. Всего два слова.

«Дело разрешено».

Глава 8. Озарение

Благословенный Валинор был не такой уж и огромный, каким казался на первый взгляд. Особенно, когда в размеренной жизни бессмертной земли случалось что-то необычное, интересное и самое главное ужасающее.

Совет, на котором решилась судьба несчастной Мелиан, проходил за закрытыми на все заклятия дверями. Но, как всегда, кто-то не удержался и рассказал все подробности своим майар. Конечно же, исключительно с целью наставления и предупреждения, а не сплетничества. Затем кто-то другой случайно подслушал под окошком пересуды тех самых майар и рассказал своей жене, естественно, под клятвой никому никогда не рассказывать страшную тайну...

Словом, совсем скоро весь Валинор от мала до велика был в курсе злоключений майа грёз. И, как и предрекал Владыка Манвэ, тема эта стала излюбленным будоражащим кровь развлечением для жителей спокойного и благодатного края. Да что там говорить, единственным стоящим внимания развлечением.

Пожалуй, в этих перетолках не участвовали только огненные мастера. Но лишь потому, что у них своих проблем хватало.

Ну что же, праздники прошли и пора за работу! Помнится, проект Ауле застрял на том моменте, когда Королей Королей приказал выбрать для башни новую площадку. Огненный вала подыскал ещё несколько силовых точек на карте столицы, с неудовольствием отмечая, что всех их можно назвать лишь условно подходящими. Но на единственном идеальном месте уже взвилась в небеса ещё одна часть дворца Макара.

Между тем в цехах Ауле всё же началась отливка частей металлоконструкций и проверка работоспособности модели.

Испытания проводили в условиях, приближенных к реальным. В поле выбрали ровную поверхность, куда доставили части разобранной системы, и прямо там же вновь собрали громоздкую модель. Вокруг неё, по воле огненного слова мастеров, вырос макет Валинора, один в один, что настоящий, только уменьшенный в сотни тысячи раз. Чашу модели наполнили звёздным светом. Для чистоты эксперимента попросили владычицу звёзд ненадолго притушить воздушное мерцание. В глухой тьме на вершине макета зажглась ослепительно яркая звезда. Вот тут-то и поджидал всю команду огненных инженеров очередной грандиозный провал. Столица-то оказалась освещена хорошо, но за её пределами свет становился неоднородным, тусклым, а дальше и вовсе терялся в сумраке.

Мастера и проекцию материка двигали так, что башня оказывалась в разных местах, и эксперимента ради даже независимо от магнитных перекрестий. И световую чашу вертели и так, и сяк, наклоняли зеркала. После этого вернулись в мастерские, где усердно перепроверили и пересчитали каждую цифру. В итоге пришлось им смириться с неутешительным выводом: без той самой магнитной точки под дворцом Макара Валимар — вообще не место для звёздной башни.

— Мастер можно?

— Что можно, Даламан?

— Уже можно рыдать? — обреченно-спокойно спросил младший мастер, ответственный за испытания.

— Поразительная выдержка. Я начал рыдать ещё на этапе чертежей. — протянул Майрон.

— А ну прекратить панику! Никто не говорил, что будет легко! Но мы — не неженки с горы, чтобы пасовать перед трудностями!

— Уже начали отливку, распорядиться приостановить? — кажется одного только Курумо ни капельки не тронули новые препятствия. Майа всё витал в каких-то облаках.

— Ни в коем случае! Пока нолдор отливают, что-нибудь придумаем! Так что идите помогайте и контролируйте.

Сам Ауле направился в свою мастерскую, чтобы посмотреть прибывшие образцы. Он заказал параболические зеркала из графира, покрытые золотой амальгамой — золото имеет наилучшее отражение. Одновременно вала пытался придумать, как решить внезапно возникшую глобальную проблему. И уже был близок к решению этой головоломки, как в дверь постучали.

— Я занят! — раздражённо крикнул Ауле и поражённо глядел, как дверь, вопреки его категоричному отказу, всё-таки открылась.

На пороге оказалась Йаванна. Лик её выражал смертельную тоску и усталость, будто она только что вернулась из Чертогов слёз.

— Извини меня. Просто места себе не нахожу, захотелось увидеть тебя. Знаешь, Ауле, всё это неважно, ни проекты твои, ни цветы мои… главное, чтобы дорогие сердцу и любимые были рядом.

Ауле оставил образцы на столе и заключил жену в объятиях, стирая поцелуями пролившиеся светлые слёзы.

«Конечно, мудрая Кементари права. Работы — всегда горы, а жена у меня одна!» — подумал вала и тепло улыбнулся, приметив маленького воробьишку, скачущего по столу.

«Порхалки чувствуют доброе сердце, везде за ней вьются», — ласково подумал мастер.

Долго ли провели они в объятиях друг друга, может мгновение, а может и целая эпоха прошла — было не столь и важно. Когда же великий мастер почувствовал, что Йаванна выдохнула в его каштановые пряди всю накопившуюся грусть, он спросил:

— Ты из Лориена? Как там Ирмо? Страдает поди?

— Да, тяжело ему, ещё и на тебя разобижен.

— С чего это?

— С того, что ты на совете всем своим видом его презирал!

Йаванна разомкнула руки и отстранилось, а затем и вовсе отошла, шурша по полу платьем цвета морозной хвои. Ауле снова вернулся к своим делам, приговаривая:

— Чушь! Я презирал разве что плохую организацию доставки угля для ку́зен и что меня оторвали от дел.

— Так иди и объяснись с ним. Ему сейчас твоё доброе слово не помешает.

— Право, не дело это, соседи всё-таки. И раньше мы так с ним дружны были. Пойду объяснюсь. Но только после установки, — задумчиво ответил вала, рассматривая золотое зеркальце через ювелирную лупу. Отвлёкся, и, поймав разочарованный взгляд супруги, добавил: — Некогда сейчас, Таникветиль жмёт нас со всех сторон. А у Ирмо ситуация выеденного орлиного яйца не стоит! Ладно бы, если бы что-то серьёзное!

— А ты представь себя на его месте! Чтобы ты сделал? — с нападкой сказала Йаванна, облокотилась руками на спинку стула, взметнув волны шёлка, и строго посмотрела прямо в глаза мужу в ожидании ответа.

— Что бы я сделал? Да проще простого! Я бы взял у той же Эстэ какого-нибудь специального зелья. Два пузырька, чтобы наверняка. И оба сразу влил бы в неё — и дело с концом. А потом ещё заставил бы две недели мыть кузню руками, без магии и швабры, чтоб на всю жизнь запомнилось! Хотя… дева же… Ох, ну и непросто с этими девами!

— Так ей плохо, больно, неужели не жалко?! — Йаванна была привычна к сухому прагматизму и холодной, как сталь, логике супруга, но подобный жестокий ответ ее изумил. Ауле же свой вариант жестоким совсем не считал. Считал правильным. И продолжил, как ни в чём не бывало:

— Поболит и отпустит, раньше надо было думать. Будет наука! Вот и разумно, что их по разным сторонам разделили, вот и пусть сидят, один на одном конце Валинора, другая — на другом…

Ауле оборвал фразу. Его глаза удивленно распахнулись, в них забилось яркое пламя, а от его фигуры отлетели язычки огня с россыпью янтарных искр. Он даже не обратил внимания, как Йаванна, раздражённо хлопнув дверью, выбежала вон, а за ней и маленькая птичка. Ауле накрыло с головой потрясающее чувство — озарение.


***

Тем временем в самом большом цеху, на несколько высоких этажей, вовсю кипела работа. Пыхтели раскалённые печи, в них булькали расплавленным металлом огромные котлы. Гигантские ковши медленно и плавно передвигались по пространству цеха на реверсах, в огромные формы лились огненно-рыжие, словно хвосты гигантских лисиц, потоки, и казались ещё ярче, контрастно чёрным горам угля и закопчённым стенам.

Нолдор, под руководством Куруфина, отливали здесь заготовки металлоконструкции для башни Ауле. В соседнем цеху тут же их превращали в тросы с руку толщиной, листы металла для опоры и ещё множество изделий для сборки металлических ферм: уголки, балки, каркасную арматуру, гладкую и ажурную.

Ещё дальше по цехам другая бригада во главе с Феанором и огненными майар сразу с нескольких сторон отливали в большую полукруглую форму расплавленный угле-графир. Световая чаша должна быть цельная, без швов.

Завершив эту ответственную и трудную задачу, мастера устало уселись под формой в ожидании, когда графир застынет и его можно будет красить.

— У вас здесь прямо отдельно взятый Эа. Над головой вон даже стрижи носятся. Откуда они здесь? И везде, куда не приду — все этой майа из Лориена и телери перемывают кости. Вы единственные не в курсе что ли? — Феанор облокотился на металлическую стенку формы и блаженно вытянул ноги.

— В курсе. Но что обсуждать? Жуткая история! Бедная Мелиан! — сказал Майрон.

— Но всё равно — как так можно! С эльфом каким-то, не могла чтоль поприличнее кого найти, хотя бы из майар, — возмутился Даламан.

— Ну да, смотри как бы тебя не завлёк какой-нибудь симпатичный телери, — засмеялся Феанор. — Или нет, вы же больше нолдор любите.

— Да, у нас уже ты есть, великий вождь, осталось только воплощение поменять. Вот только проблема: один на всех. Придётся бороться с конкурентами.

— Или дождаться очереди. Не переживай, Курумо, меня на всех хватит. А то вы у валы, как у Манвэ под крылышком, Ауле больно вас жалеет. У меня в бригаде пахать будете без продыху. Или правда — меняйте воплощение на девичье — для вас-то это как пальцами щёлкнуть — и вперед! Пополнять ряды моего великолепного семейства. Начнём, пожалуй, с Майрона. У меня рыжих недостача. А на тебе, Даламан, я потом женюсь.

— С чего же мне такая благодать? Потому что я самый красивый? — ехидно отозвался майа.

— Вы все красивые, а ты ещё и веселый. Тем более Майрона Ауле точно не отдаст, а Курумо и выпрашивать не стану: у меня мастеров-самоцветников вообще навалом, я их и так всех перепутал…

Феанор не успел закончить свой шутливый и бесполезный монолог, потому что в этот самый момент все резко подскочили. В цех ворвался вала Ауле, весь объятый вихрями пламени, словно бушующий пожар, и с порога громко приказал:

— Срочно приостановить все работы! Феанор, нолдор свободны! Майар — быстро за мной!

Они вчетвером достигли мастерской, где майар уселись на стол и замерли в нетерпеливом ожидании, даже ласточки, присевшие на подоконник, повернули свои юркие чёрные головки и с интересом глядели блестящими бусинками на происходящее, а вала с горящим в глазах энтузиазмом сплёл в воздухе карту Валинора из огненных лент.

— Итак, слушайте! Вместо одной башни в Валимаре, мы установим две, здесь и здесь, — великий мастер говорил азартно и быстро, показывая на карте крайние точки материка. — И на севере, и на юге есть подходящие горные хребты. Это позволяет нам вообще отказаться от опоры, мы используем в её качестве естественный рельеф: закрепим чаши на выровненных вершинах гор. Теперь нужно всё быстро пересчитать с учётом исправлений.

— Мастер! Это, конечно, выход из ситуации! Но ведь это сколько трудов и материала впустую! — старший майа даже вскочил со стола.

— Не напоминай, Майрон! Мне-то как жалко! Но, похоже, это единственный вариант. Либо так, либо никак!

— А мне кажется, что горы — отличная идея! Будет надёжнее, — согласился Даламан.

— Да. И к тому же под каждой горой есть силовой перекрёсток. Освещение тоже будет устойчивее, — добавил вала.

— Однако теперь придётся комплект чаши делать в двойном размере. Мы успеем? — вдруг засомневался Курумо.

— Ты прав. Самая большая трудность в том, что придётся все делать ещё быстрее, — ответил Ауле.

Глава 9. На птичкином хвосте

Кардинальные изменения в проектах мало кого радуют. Однако мастера быстро подстроились под новый план. Тем более порадовало майар то, что сияющий Ауле сообщил им прямо с утра: Таникветиль одобрили все поправки.

Так что вошедший в ангар Олорин застал всю огненную компанию в хорошем настроении.

Майар занимались покраской большого сооружения, название которого Олорин не смог бы даже прочитать. Даламан оседлал борт штуковины и задорно махал кисточкой. Майрон вырисовывал некультурные знаки на корпусе, а Курумо единственный деловито и качественно занимался покраской.

— К вам как ни зайдёшь, так все в работе, бедняги!

— Это тебе, Олорин, не перья в хвостах орлов считать. Романтика труда! — Майрон восхищённо взмахнул кистью, чуть не разукрасив Курумо, который вовремя уклонился.

— Перья считать, тоже труд не лёгкий, имей уважение, злыдень, — парировал майа Манве. — Я к вам по просьбе Высшего Совета. — Майрон и Даламан как-то понимающе переглянулись, а Курумо ещё активнее начал красить, всем видом показывая, что ему вообще не интересно. Олорин продолжил:

— Мы устраиваем приём на Таникветиль на днях. Всех зовём, и даже вас, забияк. А особенно Ариен хочет, чтобы обязательно пришёл Майрон. Говорит: «Уговаривай его, как хочешь».

— Правда что ли? — Майрон застыл с кисточкой в руках, взгляд его блистал. Он случайно задел своё ведро, и по полу растеклась лужа раствора. Даламан хмыкнул и закатил глаза. А Курумо почувствовал неладное.

— По какому поводу приём, а, Олорин?

— Кое-что важное нужно сообщить, но это пока тайна. И ещё у меня к вам есть заказ один…

— Это ты, дорогой, опоздал. Мы сейчас все на проекте, с утра до утра, времени вообще нет! — сказал Даламан.

— Но это очень важно! Неужели ничего нельзя придумать? — расстроился Олорин.

— Да мы разве против! Раз важно — иди с Ауле договаривайся. Если разрешит — всегда пожалуйста. Приходи сразу в мастерскую, тут мы почти закончили.


***

Через некоторое время Олорин снова пришёл к огненным майар. Однако в мастерской был один только Майрон.

— Мне нужен Курумо. Ауле сказал, что ты весь в завале, а он посвободнее, — сказал ему воздушный майа. И таинственно продолжил: — Хотя я бы хотел, чтобы этим заказом занимался именно ты. Ты, без спору, по кольцам просто гений.

— Олорин, что за кольца? — Майрон поднял наконец взгляд от эскизов убранства световых чаш на посетителя.

— А ты догадайся.

Очи Майрона чуть заметно полыхнули.

— Нет у меня времени с тобой в загадки играть. Но для работы я, так и быть, выкрою окошко в трудовом расписании.

Майрон молниеносно достал пергамент и перо и приготовился писать. Олорин торжественно встал посреди мастерской, вытянул руку, представляя на ней колечко, и начал рассказывать пожелания:

— Значит так. Пусть будут такие прекрасные, что лучи владычицы Элберет меркли бы в их сиянии, чтобы эльдар в преданиях воспели наш символ вечной любви, чтобы сияли они как копыта моего избранника, чтобы сама Пустота в восхищении обратила на них свой благословенный взор, чтобы…

— Давай короче, Олорин, — то и дело косясь на дверь говорил мастер, — материал, форма, размер, ширина, инкрустация, вставка, огранка, гравировка…

Воздушный майа тут же поменял поэтический вид на деловитый:

— А какие огранки бывают?

Майрон мысленно хлопнул себя ладонью по лицу. И достал стопки листов с вариантами огранки:

— Вот такие, я облегчу тебе задачу, если кольца для брака, то традиции диктуют серебро и бриллиант, огранка в форме сердца.

— Бери выше! Не помолвочные, а обручальные! И я не хочу как у всех, всё-таки Тенегрив не вполне человек! А майа!

— Тогда платина и смешанная огранка. Смотри: сначала ступени, как корона, и окантовка классической бриллиантовой. Это самый интересный и уникальный вариант, с сильнейшим сверканием тонкими вспышками, как маленькие радуги… Размер, ширина? Будем гравировать или по оправе тоже бриллиантовую ленту сделать?

— Даже не знаю, подскажи, я твоему вкусу доверяю.

Тут за дверью послышались шаги. Майрон вылетел из-за стола.

— Так, Олорин, материал привезли, мне пора, я позже пришлю тебе эскизы, — подталкивая воздушного майа за плечо, Майрон настойчиво потянул его к выходу.

В это мгновение в дверь вошёл Даламан и, конечно же, поинтересовался, что было так срочно и важно таникветильскому воробушку. Однако златоокий спрятал взгляд и ответил что-то уклончивое про ювелирку к будущему приёму. То ли корону, то ли пояс, то ли кольцо.

Даламана такой расплывчатый ответ не удовлетворил. А ещё больше он удивился, когда увидел ночью свет в самой маленькой и редко посещаемой кузне, на которую выходили окна его покоев. И говорить нечего — побежал быстрее проверять!

Ночным работником оказался Майрон. Он очень тихо и быстро переливал из плавильного ковша в гипсовую форму сверкающий металл, и одновременно сверялся с эскизами, закреплёнными на стене. Даламан на цыпочках подкрался сзади.

— Ку-ку!

— Даламан! Гад! Я чуть платину себе на штаны не вылил! — разозлился Майрон.

— И что ты тут клепаешь под покровом ночи? Наверное что-то запретное и страшное? — Даламан заглянул через плечо Майрона на угли, но майа закрыл спиной весь обзор.

— Ага, не поверишь! Страшное и ужасное кольцо!

— Майрон! Ты с ума сошёл! Мастер чуть ли не два раза по буквам сказал, чтобы мы не брали никаких посторонних заказов!

— Ауле дал добро.

— Быть не может!

— Не мне. Курумо.

— Ну логично, он и я, как ни крути, тебя посвободнее. Вот пусть Курумушка и занимается. Ты-то зачем взялся? — сердито хмурился товарищ. — Днём вышка, ночью ювелирка. Свалишься, герой производства, мать твою Пустота!

— А ты хочешь, чтобы Курумо сам делал обручальное кольцо для Тенегрива?

Майрон вздохнул и опустил ковш с быстро остывающим металлом обратно в плавильню. Даламан развернул его и положил руки на плечи.

— Так. Эскизы есть? Есть. Кольца два? Два. Одно ты делаешь, второе я. Я делаю для коня, ты для человека. Возражения не принимаются.

— Ты не любишь ювелирку, — Майрон печально и благодарно улыбнулся. Даламан хмыкнул, скривив уголок рта. Но глаза его тоже грустно поугасли.

— Ненавижу.

Тут майар приметили какую-то промелькнувшую под потолком тень.

— Везде эти птицы! Тебе не кажется, что их слишком много, и это как-то странно, — недовольно и тихо произнёс младший мастер.

— Подумаешь, они всегда тут вьются. С улицы, наверно, залетают. — беспечно и громче, чем нужно было, сказал Майрон. А затем вдруг прижался губами к уху товарища и почти беззвучно прошептал:

— Мне кажется, за нами следят.


***

Припозднившаяся ласточка юрко ворвалась в покои дворца Таникветиль. Она облетела помещение дважды по кругу, звонко щебеча, и после доверчиво уселась на руку владыке ветра.

— Спасибо, друг мой. — Манвэ погладил чёрные пёрышки от головки до самого остренького хвостика. И обратился уже к тому, с кем вёл важную беседу до появления крылатого помощника: — Ну что же, владыка Макар, дозору снова не удалось принести нам интересных вестей. Видно, остался только один вариант, который мне бы не хотелось, естественно, использовать. Передайте своим воинам, чтобы были наготове.

Глава 10. Побег

Как только стало известно, что ситуация в Лориене разрешилась по воле валар, все жители Валинора дружно переключились на обсуждение новой и более приятной вести — грядущей свадьбы Тилиона и Ариен.

А предвестником этих разговоров стал красивый вечер в покоях воздушных майар. Тилион немного приукрасил, сказав мастерам, что пригласили всех: в облачной обители присутствовали только самые близкие друзья. Так что приёмом в привычном смысле эту встречу и не назвать. Скорее домашние посиделки.

«Это торжество в честь их помолвки, где Ариен даст официальное согласие», — сразу понял Майрон.

Куда бы ни взглянул Майрон — везде он видел отражение мягкого сияния. Счастливый Тилион переливался нетленным светом восторга и любви, ожиданием и предвкушением познания неизведанной ноты в песне мироздания. На его невесту Майрон боялся взглянуть. Словно спокойствие, которое зиждется сейчас на единственной тонкой нити, тут же рухнет, унося его душу к страшному неизвестному.

Ариен с каждой минутой находиться в небольшом зале тоже становилось всё труднее и труднее. Она что-то отвечала на поздравления, ласково улыбалась, принимая цветы и пряча за огромными букетами нежно-розовых облачных пионов и белоснежных орхидей вспыхивающие капельки слезинок. Слава Пустоте, никто не обращал на её влажные очи никакого внимания, а кто обращал, умилялся: «Ах, какие чувства! Счастлива до слёз!»

Ариен чувствовала себя одиноко среди толпы, и — потеряно, когда Тилион обнимал её уже собственнически и без смущения за талию. Она чувствовала себя здесь абсолютно не к месту, когда кто-то попросил её сыграть на арфе. Она рассеянно подошла к золотому инструменту, пробежалась по струнам. Музыка расплывалась по залу, заставляя вслушиваться в неё даже неживые предметы.

Бледнеют краски тени на стенеОни несут пророчество тебеБоли нет, но есть тоскаИ она мне так близка.Пришла весна, но не оставит и следаПришла любовь и будет вновь и вновьПочему так хочется разбить окноИ вниз — к небесам.

Последняя нота замерла в воздухе, раскрывая в себе тяжесть и боль той, кто хочет быть свободной и сверкать ярче самих звёзд. Айнур аплодировали, не вслушиваясь ни в слова, ни в грустную мелодию. Ариен поймала неясное впечатление: все вокруг стремились как и прежде с ней общаться, быть близко, быть подле неё. Но после её торжественного согласия, сказанного ещё более тихо и неуверенно, чем наедине с Тилионом там, под крылом небес, все разговоры других майар с ней превратились в какую-то формальность.

А по-настоящему искренние взгляды и улыбки были обращены сегодня на одну лишь Ильмаре. На Майрона смотреть она избегала. Именно Ильмаре, несмотря на не принадлежащий ей повод, блистала в центре всеобщего внимания. Её глаза блестели радостью и задорным озорством. И движения, и жесты, и походка, даже переливы льющегося с её тонких плеч голубого шелка — были легки и беззаботны, как полёт юркого луча. Блеснёт на миг ослепительным сиянием в глазах — и вот уже пляшет бликами в далёкой облачной дали. Комплименты красоте второй звёздной майа и её наряду не делал разве что один только Эонвэ, и то, лишь в отместку ее кокетству и успеху.

«Ильмаре похожа на таинственный бутон, что сегодня показывает первые нежные лепестки как обещание красоты и счастья. И ты смотришь на это чудо с замиранием сердца, только бы не спугнуть волшебство взмахом ресниц, — подумала Ариен, и в мыслях её не было ни зависти, ни злости. Только тоска. — Подумать только! Ведь полчаса назад я тоже была обещанием счастья. А теперь словно увядающий цветок. Лепестки ещё так красивы и манящи. Но держатся едва-едва, налетит ветерок — и все опадут».

Единственному из всех присутствующих Майрону, быть может, была бы понятна эта печаль. Он тоже корил себя за грустные взгляды, страшась, что они будут заметны ей, оскорбят, взволнуют или огорчат. Но сделать вид, будто он разделяет всеобщую радость, огненный дух так и не смог. Его состояние тут же передалось Курумо и Даламану. Дождавшись удобного момента и ещё раз поздравив обручённых, мастера извинились и под предлогами срочной работы отправились домой.

Выходя последним, в дверях, ведущих из облачных покоев на открытую террасу, Майрон обернулся и позволил себе взглянуть прямиком на Ариен, взглянуть не пряча бушующего в душе пламени, тяжело, страстно и смело, словно прощаясь навек, словно никогда они больше не свидятся. Ариен захватило то же самое чувство потери и вины, которое терзало её в зале советов.

— Пойду провожу, — сказала она Тилиону, улыбнувшись старательно весело и ласково, накидывая на плечи полупрозрачный плащ. Потом быстро пошла вслед за мастерами по каменным ступеням на балкон. Огненные майар уже стояли на парапете, готовые броситься в полёт. Майрон спрыгнул обратно на балкон и подошёл к Ариен.

— Я рада, что ты пришёл, Майрон, — Ариен сама взяла его руку и сжала в ладонях.

Огненный майа другой рукой с трепетом провел по этим отчаянным пальцам, и чуть улыбнулся. В его глазах таяло очарование остывающих углей. Ещё дарующих ласковое, не обжигающее теперь тепло. Но уже подёрнутых пеленою пепла.

— Я желаю тебе стать самой счастливой в Эа, драгоценная Ариен.

Он развернулся и пошёл к товарищам. Три фигурки, ловко и грациозно подпрыгнув, обернулись блистающими петушарами с пламенем вместо перьев и полетели прочь, только блистающие искры спадали от взмахов лёгких крыльев, и развевались в воздухе парящие яркие ленты, словно хвосты огненных комет.

«Свободные, лёгкие. Как бы я хотела улететь с ними!»

В щемящем чувстве горькой тоски, Ариен тоже распахнула свои огромные воздушные крыла, сотканные из света, готовая броситься в мягко-тёмную ночь. Но тут на её плечи леглм тёплые и невесомые руки, и прижали к чьему-то телу. Ариен почувствовала прохладный шёлк длинных одеяний. Но даже это не могло погасить решительный огонь рокового поступка, что готовился в её душе.

— Ариен! Ты улетаешь? — голос Тилиона дрожал. Но Ариен, полная преступных дум, не слышала голоса друга. Она была уверена, что поступает правильно.

— Ты сбегаешь… Ты сбегаешь куда-то не туда! Опомнись! Там делают неправильный мёд!

Звёздная дева разорвала спасительные объятия. Взгляд её горел безумием.

— Тилион, пожалуйста помоги, скоро меня хватятся! Но я должна! Слышишь!

Тилион понимал, что сейчас её не уберечь, не укрыть, не спасти. Она пойдёт все равно. Он лишь обречённо вздохнул:

— Все в руках Пустоты.

Кольцо серебряного света вспыхнуло на каменных плитах, окружив фигуры звёздных майар, и, взлетев, сомкнулось воедино с таким же только ниспадающим сверкающим ободком, вспыхнувшим над их головами. На террасе теперь стояли две девы, похожие друг на друга, как звезда и её отражение и зеркале небес. Ариен заглянула в глаза самой себе. И не увидела там света.

Одна из дев раскрыла невесомые крыла и бросилась в ночь.


***


На безымянном мысе, что есть самая западная точка Валинора, встают строгие и седые горные вершины, охраняющие безмолвными стражниками печальную келью владычицы скорби.

За белыми шапками каменных пик виден Чертог Слёз, завешанный покрывалами дождей и туманов. Как и сама хозяйка-затворница, скрывающая прекрасный и нежный лик под семью прозрачными вуалями.

Ариен мчалась на золотых крыльях сквозь ночь, но возле чертогов Ниенны мрак рассеялся. Однако свет не пришел в победном торжестве ему на смену. Здесь всегда не-ночь и не-день, а прозрачно-серый, светлый вечер, словно поцелуй прохладной росы. Воздух промозглый и солёный, то ли от близкого штормового берега холодным течением навевающего сырость, то ли от бессчётных слёз.

Ариен, зябко задрожав, поплотнее укуталась в плащ из легчайшей прозрачной ткани, прижала ладони к губам, тщетно пытаясь согреть их дыханием. Волосы от влажности завились на кончиках в колечки.

«В Валиноре кругом бесконечное лето. А тут словно глубокая осень».

Она пошла сквозь прозрачность и серебро, по травинкам, усыпанным хрупким инеем, меж фонариков, рассыпающих тускло-рыжие брызги в сложный узор. Среди ажура веточек берез, чёрных и заключённых в тяжёлые ледяные коконы, показался чертог Слёз.

Увидев дворец Ниенны издалека, можно подумать, что он мраморный. Но стоит приглядеться, и окажется, что на самом деле он был сделан то ли из мутного стекла, то ли изо льда, прорезанного сетью белых трещинок. Но не такого, как в Хэлкараксэ, не голубого и чистого, отливающего глубокой синевой на ломко-острых гранях. А округлого и бесформенного, словно наплывшего за многие века от горьких слёз, застывшего, серого и шершавого.

К дворцу вёл хрустальный мостик над свинцовыми струями ручейка, подернутого ломким ледком у берега. Когда идёшь по этому мостику, под ногами словно тихо переливаются печальной мелодией серебряные струны.

Ариен вдруг почувствовала чьё-то неуловимое присутствие, таящее в себе угрозу. Словно что-то неведомое и опасное глядит на неё, прячась в тенях. Она остановилась на середине моста, но переливы струн всё продолжались. С того берега ей навстречу дыханием мороза шёл кто-то невидимый. Наконец, на расстоянии двух шагов, фигура вышла из небытия. Это был Мелькор.

— Чертог страданий — прекрасное место для свидания, не так ли? — с усмешкой сказал тёмный вала.

— Я пришла к Ниенне, — Ариен сделала неосторожный шаг назад и схватилась за перила мостика, восстанавливая утраченное равновесие. Мелькор же, как скала, остался неколебим и твёрд.

— Сюда не проникает даже отблеск лучезарного Таникветиль. Здесь можно не лгать и не прятаться. Ведь ты пришла ко мне.

«Вы ждали меня?» — Ариен так и не посмела задать вопрос.

— Чем ты занималась сегодня весь день? Не отвечай. Наверно, пела, танцевала и разбивала в дребезги опалённые страстью сердца, — серебристые звёзды горели в его глазах, но не мерцали, они застыли в толще светло-голубого льда. — В этом ведь теперь предназначение твоего звёздного и могущественного духа.

«Меня хотят выдать замуж, но я не желаю, не вижу Тилиона рядом с собой.»

— Бедняжка! Так сложно жить в мире, где тебя все обожают. Даже Варда, вестимо, завидует.

«О, Пустота… он читает мою душу, он видит насквозь все мои мысли…» — и словно в подтверждение догадки, Мелькор снова заговорил. Заговорил её словами. Или это она от самого истока покорно повторяла его мысли.

— Пустота? Ты уверена, что ей есть дело до твоих слёз и причитаний? Пустота ушла из Арды. Свою судьбу отныне мы пишем сами. Арда — всего лишь неудачный эксперимент валар.

— Но ведь вы — первенец творения! — чувства рванулись из глубины души восклицанием.

— Да. Поэтому я тоже — неудачный опыт. Самый провальный. — с лёгким невесёлым смешком сказал дух тьмы. — Не бойся. Я вижу, что ты хочешь спросить.

«Неужели всё так просто? Но ведь все твердили, что он рушит всё прекрасное в зависти и ненависти…»

— Почему вы отвернулись от Изначалия?

— Знание. Я постиг добро, и оно мне наскучило. Зло — это тоже эксперимент. И оно тоже не приносит наслаждения.

— Для чего тогда вы сеете зло?

— Я жажду исследовать мироздание. Все его части, грани и элементы. Это лишь один из методов познания.

Он занёс руку в уверенном жесте. Ариен испугалась этого угрожающего жеста. Она зажмурилась и затаила дыхание. Через миг на её плечи лёг тяжёлый бархат — Мелькор снял свой плащ, завернул в него деву. И не убрал горячих рук.

«Совсем замёрзла, звёздочка», — коснулась души Ариен не принадлежащая ей мысль.

Его пальцы от ворота поднялись к её лицу, огладили скулы. Ариен замерла.

«Это вы прикасались ко мне во тьме на празднике новых звёзд?»

«Тебя обнимала сама вечность».

Этот безмолвный разговор, этот диалог душ больше не казался чем-то неуместным и запретным. На высоком и гордом челе тёмного духа не отразилось ни единого чувства. Но в очах лёд вдруг раскалился до красна. Морозная корка треснула. В его очах забилась весенняя гроза. И звёзды в них, словно умытые ливнем, замерцали мириадами лучей. Взгляд Мелькора отныне был незамутнённый, юный. Как в первый день творения, когда не было ни грусти, ни страсти, только чистый восторг и вдохновение, и казалось, что нет ему конца и никогда не будет. В очах Мелькора вновь загорелись неверным рассветом мечты о несбывшемся счастье.

И поцелуй жаркий, как пламень, опалил губы Ариен, не робкий и целомудренный, а страстный и жаждущий. Но словно отравленный.

Она посмела поднять руку и положить на его грудь и сама, увлекаемая тёмным духом, прильнула к нему, переводя тяжелое дыхание. Голова кружилась. В ней разом вскипели все чувства: печаль, испуг, восторг, смятение. И каждое из них больно и сладко жгло ее душу.

— Идём со мной, Ариен! Предвижу, что лишь ты одна обладаешь силой и светом достаточным, чтобы оказать содействие, сможешь понять мой замысел — истинный замысел Пустоты. Пора сделать для этого мира хоть что-то красивое.

Вроде и этих слов ждала она с трепетом в душе, а вроде и не этих. Не только их. Словно что-то ещё витало около них, но так и не облеклось в звуки.

— Но… Я не могу! Простите! Простите.

Мелькор разомкнул тяжёлые объятия. За спиною девы распахнулись сияющие кольца. Большого усилия стоило Ариен отвести взгляд от прекрасных в своей суровости черт. И она взмыла в воздух, ощущая, что ещё минута — и она уже не сможет покинуть его.

— Возвращайся на свой праздник, но помни: это не вопрос. И даже не предложение… — донеслось до неё шёпотом ледяного ветра. — Я приду за тобой. Я иду во тьму, но я хочу, чтобы именно твой свет озарял эту дорогу.

Глава 11. Мечи и розы

Каскад драгоценной парчи с нежнейшим небесным подтоном, что делал ткань ещё светлее и по-морозному чище, серебрился на складках в быстрых танцах рук. Изысканная роспись светлейшим, почти белым золотом лучилась в объёмном узоре. Белым и золотым водопадом торжественно укрывали фигуру повелителя ветров четверо мастериц-вышивальщиц, размечали вытачки, отмеряли длину широкого рукава и закрепляли отвороты булавками.

Руководила созданием облачения Короля сама Вайрэ. Она опустилась на колени перед вала, чтобы подшивать подол, и закатала рукава. Не то чтобы они очень мешались, зато обнажали до локтей изящные руки, красивей которых не было в мире — гордость валие.

Манвэ, застыв царственным изваянием на невысоком постаменте, задумчиво следил за этими прекрасными узкими запястьями, любовался белой, как мел, такой нежной кожей, игрой тонких косточек. Ловкие пальцы быстро, легко и безукоризненно точно прошивали снежную ткань, а на месте проколов иглы вспыхивали светящиеся едва видимые алые точки. Вайре вплетала в ткань защитные заклятия. Она подняла взгляд, посмотрела на владыку снизу вверх и лукаво да весело улыбнулась:

— Милый Манвэ, ты даже к собственной женитьбе так тщательно не готовился. Тогда твой наряд создавали только мои мастерицы. Быть может у скромной Вайрэ есть шансы побороться за таникветильскую корону, м? — валие бессовестно и с озорством подмигнула владыке жёлтыми глазами и соблазнительно перекусила булавку с мелким хрусталиком с одной стороны широкой улыбки на другую.

Вести себя столь дерзко в стенах облачной обители кроме Вайрэ позволял себе разве что только Мелькор. Манвэ очередной раз задумался, почему же Пустота отдала дерзновенную ткачиху в жены Намо, а не брату. Но, без сомнения, это к лучшему. Вайрэ своевольна, смела и опасна. И она, да и что говорить, сам Мандос, только оттого и держались в совете валар и всё же в светлом сомне, что были убеждены: все эти разделения на свет и тьму, симпатию или вражду — пустое. Перед серпом Судьбы на пределе мира не устоит никто. Это как Котомине Кирей. Их позицию скорее можно определить как нейтральную, и поэтому с вышивальщицей желательно было держаться осторожно и на дистанции.

Но такую дерзость Манвэ не простил бы никому. Если бы не видел хорошо, что за этими двусмысленными намеками всего-то прячется вполне определённый вопрос: для чего она лично ему сегодня понадобилась. Естественно неспроста.

— Тень легла на мое сердце. Многие думы случилось раздумывать мне на досуге. И думы те заставляют меня тревожиться. Какой-то секрет ускользает из моих рук и вьётся нитью в твои владения, великая валие. Но я всё-таки сумел ухватить его туманный след.

— В тенях, дорогой повелитель, не всегда прячется одно зло. Чаще там хранится то, что скрывается от глаз и имеет на то право и веские причины, — в её интонации, в чёрных волосах, собранных двумя высокими рогами, овитыми медными обручами, в её кровавом платье с таким вырезом, что навевает нескромные мысли — не приспустила ли его с хрупких плеч страстная рука — во всей ткачихе было что-то жуткое.

— Мудрая валие, лишь одной тебе дано унять мои сомнения. Я хочу увидеть ту картину, которая так напугала и смутила нашу служительницу. Я верю, что испуг её случился лишь из-за девичьей чувствительности и нежности. Но дозволь убедиться, что мне не о чем беспокоиться.

Вайре встала и беззастенчиво обняла владыку за плечи. С этим единственным легким жестом словно пала последняя преграда в их ранге и положении, как будто и не было теперь между ними пропасти, условленной изначальным замыслом.

— О, Владыка, твоя власть бесконечна от неба до земли! Но… — Тонкие руки поднялись выше и обвили шею Короля Королей, а слова певуче и ядовито-сладко, как выдержанное вино, потекли так близко, в самую душу, колыхая белые струйки волос у виска. — Никто не смеет видеть закрытые гобелены до срока, назначенного Судьбой.

Вайрэ отстранилась, во всей красе демонстрируя кровожадную улыбку тонких алых губ, а затем резко отвернулась и, не прощаясь, бросив работу на своих майар, пошла вон быстрой и лёгкой, словно сам туман, походкой.

Манвэ проводил взглядом её острые, излишне оголенные плечи. И велел застывшему в недоумении от этой сцены Эонвэ через час позвать к себе Макара.


***

«Тук… — задумчиво приговаривала Вайрэ сама себе, словно назойливый мотив, постукивая в такт красивыми длинными ногтями по подлокотнику железного трона. — Тук-тук…»

Через час её странная песня словно ожила. С улицы действительно послышался глухой топот и бряцание.

Тук. Тук-тук…

Звон и шаги стали чище и звонче. Те, кому они принадлежали, твёрдо и безостановочно маршировали по мраморным плитам призрачной галереи.

Тук-тук, тук-тук, тук-тук…

Стройный ритм все нарастал и становился требовательным. Уже можно было отличить удары сапог от ударов копий о пол, звон ножен о латы и шелест плащей, чуть заметающих этот гул. Двери распахнулись. Сапоги и копья утонули в мягкости ворсистых ковров.

Вайрэ даже не потрудилась встать со своего престола. Ее майар тоже не приветствовали посетителей — в застывших позах меж волн своих красных платьев они остались сидеть на широких переплетениях металлических ступеней перед ажурным железным троном своей валие, словно яркие и колючие розы, увивающие кованную решетку.

— Владыка Макар, ты что же так боишься дев-вышивальщиц, что заявляешься к нам в полном доспехе и с вооружённым до зубов отрядом? — Вайрэ неохотно поднялась с трона, умышленно медленно спустилась босыми ступнями по острым граням лестницы, звеня браслетами на щиколотках, и танцующей походкой пошла к посетителям. Одиннадцать рослых воинов в золочёных доспехах с филигранной чеканкой не сняли крылатых шлемов, митриловые мечи в украшенных резьбой и самоцветами ножнах чуть засветились бледным сиянием. Строй расступился и окружил тонкую невысокую фигурку валие в полукольцо.

— Надеюсь, с тобой притащились все твои майар, — Вайре игриво посмотрела на валу-воина и смахнула пылинки с его бордового плаща. — У нас новые иголки. Особо острые! — Но в мгновение ока её смешливый чарующе-гипнотический взгляд загорелся злостью, а голос стал жёстким и ледяным:

— По какому праву ты и твои мордовороты посмели ступить своими грязными сапогами в обитель высокого искусства?

Макар всё же снял шлем, выпустив на волю волну величественных волос, и выполнил чёткий и идеально учтивый поклон.

— Это распоряжение Короля, валие, укажите нам на все гобелены с участием Ауле и его мастеров.

— Мы с Манвэ нынче же утром обсуждали эту глупость. За несколько часов, дорогой Макар, ничего не изменилось. И мой ответ всё тот же: никто не смеет знать судьбу до срока, назначенного Намо. Жаль, что приходится мудрым валар повторять это элементарнейшее правило дважды, — с издевкой произнесла ткачиха.

Вайрэ обернулась на своих вышивальщиц, вставших со ступеней и тоже образовавших защитный полукруг напротив боевого отряда. У всех черноволосых и чернооких красавиц глаза сверкнули алыми рубинами, не предвещая незваным гостям их доброго расположения.

— Тхурингветиль, проводи, пожалуйста, эту милейшую компанию до дверей, — обратилась Вайрэ к одной из своих майар. Но Макар двинулся ближе к валие, а за ним и его воины плотнее сомкнули ряд.

— Поэтому Владыка ветра попросил именно меня. Гобелены нужны срочно!

Вайрэ презрительно прищурила жёлтые глаза с узкими змеиными зрачками, скользнула медленным взглядом по суровым лицам майар Бузотёра. И вдруг снова надела маску отрешённости, развернулась, и волны алых уборов в едином плавном движении разомкнули кольцо, пропуская её.

Вайрэ вновь устроилась на своём троне, закинув белую босую ножку с медным звонким кольцом-браслетом так, что она была видна вся до самого бедра через бессовестно высокий разрез чёрного простого платья.

— Тебе нужно. Тогда ищи сам.

Отважный вала пропустил пару неровных ударов сердца, но всё же громко скомандовал.

— Обыщите здесь всё!

И воители побежали сквозь зал к полотнам, роняя мебель и рулоны тканей. А Макар застыло смотрел в глаза валие сколько хватило духу. Но и он не выдержал того тяжёлого взгляда, отвернулся и сам бросился к гобеленам.

Служители валы раскручивали свёрнутые полотна и тут же небрежно бросали их смятыми на пол, скидывали заготовки со станков, и эскизы, иглы и нити разлетались в разные стороны. Они в каком-то на грани сумасшествия азарте метались по галерее гобеленов и резко нервно срывали укрывочные драпировки с картин на стене.

Но вместо святого постоянства совершенных ликов айнур и прекрасной чистоты взора эльдар с картин глядели в глаза разрушителей порядка отвратительные злобные оскалы звериных морд. Из ниоткуда раздалась музыка, нестройная, вся переломленная, словно выплюнутая безжалостными жерновами. Послушные этому веселому и надрывному ритму дёргались страшные и мерзкие фигуры на полотнах. Живые картины в безумии кричали, проклинали, стонали в страшной агонии.

Боль от музыки и криков была физически ощущаемой. Но ни единого звука не родилось в покоях Вайре. Все действо происходило в абсолютной звонкой тишине, в которой этот безмолвный низкий неуловимый слухом вопль вспарывал сердца изнутри, разрывал саму фэа.

Воины глохли, падали, как подкошенные, катались по полу, пытаясь закрыть уши, срывали шлемы, из-под которых сочились кровавые струи ярко-алыми сгустками спутывавшие золото волос.

Вайрэ наблюдала. Ее шипастые розы не отводили острых глаз от фигуры валы. В его руках появилось золотое свечение, которое вмиг превратилось в ослепительный светлый щит. Макар с трудом удерживал его, пытаясь хоть как-то защитить свой отряд от парящих в воздухе невидимых игл и лезвий. И тут возле его левого плеча раздался отчаянный голос:

— Господин! Я нашёл его!

Макар бросил быстрый прицельный взгляд. Да, это был нужный гобелен с ремесленниками и низкорослыми уродцами. В последнем усилии вала распахнул щит ещё шире и под его защитой ринулся к полотну, оттолкнув воина, уже залитого кровью. Макар одним движением выхватил кинжал и грубо вырезал картину из рамы. Не сворачивая, скомкал у груди и ползком достиг выхода.

Музыка стихла. Воины, начали подниматься, держась за головы. Те, кому это удавалось, неровной рваной походкой устремились к дверям.

Вайрэ дождалась, когда её обитель покинет последняя жертва и прошептала:

— Ну что же. Пора приниматься за новый сюжет.


***

Воин припал на одно колено перед светлым престолом владыки Таникветиль. Лик его, озарённый изначальным багряным отсветом, был бледнее окружающих его белоснежных стен. Он с великим торжеством протянул королю свёрток. По одному только взгляду лучистых голубых глаз повелителя Олорин и Эонвэ приняли гобелен и, удерживая с двух сторон, развернули. Концы ткани глухо ударили о пол. А сердце Короля королей колыхнулось в груди. Хоть и внешне на его лице не дрогнул ни один мускул. Манвэ долго молчал, застыв на престоле. А затем тихо распорядился:

— Срочно, вызовите Ауле ко мне.

— Повелитель, оповестить всех о совете? — спросил Эонвэ в трепете от этого полного боли и гнева тона.

— Нет, я поговорю с ним лично.

Часть 4. Падение светил Глава 1. Корень

У войдхини было в ходу выражение «день не задался». Справедливо оно бывало даже для валар.

С самого утра за Ауле по пятам бродили неприятности. В цеху оборвались тросы и поранили одного из эльдар, к счастью, не смертельно. Ауле целый час занимался выяснениями и ругательствами, требовал к себе Феанора, которому снова повезло — Ауле только потом вспомнил, что сам же отправил его исследовать в лаборатории образцы новой партии графира.

Затем проблемы создали те, от кого вала ожидал ошибок меньше всего. Майрон, Курумо и Даламан куда-то задевали старый вариант чертежа, теперь с учётом переделок, внезапно ставший важным и нужным. Майар два часа все вместе занимались поисками, оставив работу, которая с каждым днём и так увеличивала и темп, и срочность. С трудом и великим благословением Пустоты нашли — старый чертёж, сложенный вчетверо, подпирал шатающуюся ножку стола.

Ауле тут же придумал тысячу новых отборных проклятий для такой безалаберности. И собирался отчитать всех троих на всякий случай — выяснять, чья именно провинность, времени не было. Но тут новая напасть. Пока бегали и переворачивали полки и ящики в мастерских, пропустили доставку материалов. Рабочие-эльдар, так и не дождавшись распоряжения, свалили новую руду, отборную и особо качественную, специально заказанную для башни, в одну кучу со старой.

Вышли с майар и нолдор к грядам материалов, оценивать масштабы катастрофы. Определили, что руда немного отличается по цвету и блеску, стало быть можно разобрать. Но Ауле сделал то, чего не сделал бы ни вчера, ни завтра, ни в любой другой не такой безумный день — плюнул на природную бережливость и не стал ворошить перемешанную кучу, а заказал ещё одну такую же огромную партию новой руды. Удивительно, что даже не моргнув глазом и совсем спокойным и ровным тоном без ожидаемых от вспыльчивого мастера проклятий или не очень изящных словооборотов.

После этого он торопливо отправился решать другие дела и задачи. Но, возле своей мастерской огненный вала застал внезапно Эонвэ.

«Этого ещё не хватало! Да что же за день такой?!»

— Приветствую от лица Таникветиль великого мастера, — официальный тон служителя Манвэ был даже не холодным. Ледяным.

— Что надо? — отозвался совершенно нелюбезно Ауле, заходя внутрь и, демонстративно не глядя на посетителя, принялся перебирать листы с чертежами.

— Владыка ветров желает видеть вас. Это срочно.

— Я только вчера был на Таникветиль! Вы сами поставили нам сжатые сроки, так что нечего отвлекать меня от работы! Если уж так надо, то до завтра подождёте! — рявкнул Ауле.

— Владыка, Король Королей требует вашего присутствия сегодня, — Эонвэ, так сейчас похожий на самого Манвэ, не шелохнулся и не изменил ровного тона. Духа огня это глупое подражание владыке ветров окончательно вывело из себя.

— Ты не слышишь? Я сегодня никуда не полечу! Я нужен здесь! А если Манвэ не согласен с таким ответом, то пусть приходит сам, или пусть вышлет за мной бригаду Макара.

— Если ваша на то воля, то я передам, великий мастер. А теперь вынужден, к несчастью, сообщить то, что Манвэ желал сказать лично. Ваши проекты остановлены до тех пор, пока вы не предстанете перед Владыкой.

«Вот он, последний гвоздь в подкову лошадки твоих злоключений, Ауле. Ну что там ещё могло случиться?! Чтоб вы все провалились, вместе со своим Таникветиль!»

Мастер схватил со стула мантию, не бархатную и парадную, как диктуют приличия, а из простого плотного сукна и накинул, не застегивая, на плечи прямо поверх рабочей формы. Быстро и кое-как нацепил первый попавшийся венец, даже не расплетая свои тёмно-рыжие волосы, убранные по-рабочему в высокий хвост, и ринулся огненной кометой к Таникветиль.

А там, перед дверьми зала для приёмов, Ауле уже ждала вся, небрежно, но прорицательски упомянутая им же ранее компания: и воины-майар, и сам Макар. Лица их были серьёзны. Мастер бросил на них быстрый и горячий взгляд, а Макар отстранился и жестом пригласил войти.

Манвэ поймал себя на странном впечатлении: среди светлых мускулистых воинов, что были самыми высокими ростом среди всех айнур, растрёпанный и потрясённый мастер казался юным и диким, словно он не великий вала, а обычный майа из его же свиты. Но это первое впечатление, конечно, было неверным. Оно развеялось струйками дыма, когда Ауле в один миг, не смотря ни на что, вдруг собрался, гневливо засверкал пламенем очей и гордо да смело обратился к Королю первым:

— Манвэ! Потрудись объяснить, что всё это значит?

Владыка ветра сосредоточенно взглянул в лицо собеседника с высокого трона, стараясь прочитать его мысли.

— Это я спрашиваю, что это значит?

Ауле расширил глаза, в них мелькнуло понимание. Манвэ приказал воинам выйти. Макар отточенно поклонился и покинул тронный зал. За ним золотисто-алым ручьём заструились плащи его майар. Только тогда Манвэ сказал:

— Я воззвал к Пустоте. Она разрешения тебе на сотворение существ не давала. Более того! Пустота в гневе! Никто не смеет даже пытаться создавать существ с претензией на разум, кроме Корня.

Голос Манвэ, строгий, спокойный и сильный порхал в зале шелестом крыльев. Но вдруг Ауле увидел, что под потолком прямо над его головой начинает крутиться смерч, набирая обороты.

— Это что допрос? Ты осмелишься допрашивать меня? — парировал мастер.

— Я не буду спрашивать, для чего и каким образом. Но знай, пока эти существа живы, твои проекты, и световых башен и все остальные, остановлены! — распорядился Манвэ на всё той же одной спокойной ноте.

— Владыка… — не веря своим ушам, тихо произнёс Ауле. Он беспомощно пытался найти слова, но времени почти не было. — Позволь объясниться, эти существа, дварфы, они не несут зла, они принесут Арде только пользу, я не сообщил, потому что они ещё на разработке, они не умеют самостоятельно передвигаться, не могут мыслить и…

— Ни слова больше! — наконец-то, ледяная личина Манвэ треснула, он резко встал с трона.

Последнее, что увидел Ауле, были молнии среди бушующей бури потемневших от прозрачно-голубого до густо-синего, почти чёрного глаз. Затем лик Манвэ озарился сильнейшим белым светом, так, что и различить черты его лица стало невозможно. Голос владыки ветров раскатился громом:

— Я не созываю совет лишь потому, что не хочу огласки. В Круге судеб слишком часто в последнее время айнур держат ответ! И я советую тебе поторопиться. Если в течение трёх дней я не получу подтверждение уничтожения существ, ты предстанешь перед советом. И я не могу обещать, что без кандалов. Ты, и твои мастера!

Понурый дух огня, услышав последние слова, вскинулся, и его фигуру объяли языки пламени:

— Манвэ! Виноват только я. Даже не думай приплести сюда майар. Они ничего не знали, они нашли мои создания случайно, и я потребовал от них молчания. Они не при чём!

— Конечно, Ауле! Разве ты скажешь иначе? А кто-то из нас скажет иначе?


***

Когда Ауле вернулся в свои чертоги, возле двери мастерской его, казалось, ждали все, кому только он вообще мог понадобиться. Его огненные мастера в полном составе с чертежами, вернувшийся из лаборатории Феанор, Куруфин с отчётом по пострадавшему, несколько майар Ирмо с новыми вариантами зеркал и эльдар, у которых они заказывали руду.

Ауле взметая полы своей так и не застегнутой мантии, словно крылья, огромным и грозным ястребом без слов твёрдым шагом прошёл мимо них всех и заперся в своей мастерской.

Там, за закрытыми на все известные заклятия дверьми, Ауле горел. Факел злости разгорался всё ярче. Если бы Курумо не совал свой любопытный нос туда, куда не следовало! Если бы Манвэ, не выбирая слов и выражений не отчитывал его, великого мастера и старшее воплощение могущественной стихии, словно нашкодившего — даже не майа — эльду! И ещё неизвестно огласил ли он слово истины или это только воля его, Манвэ? Как это узнать? Почему Пустота не говорит с ним, Ауле, лично, чем он хуже Манвэ или Мандоса! Вдруг он решится на убийство, как послушный пёс, следуя только лишь распоряжению этого высокомерного орла? Если бы Йаванна не страдала по дурачью из Лориена, а обратила бы внимание на то, что он, возлюбленный ее супруг, венчанный властью вечности, на грани позора и выдворения за грань! А возлюбленный ли?..

Ауле метался, как в бреду, даже не пытаясь разобрать все эти мысли или постараться хотя бы думать их по очереди. Они, словно рой ос, существовали все вместе и одновременно жалили в самое сердце, каждая очень больно. На краю его пылающего сознания робко поднимала свой голос рациональность. Она говорила, что необходимо остановить поток ярости и обдумать все спокойно. Но Ауле в тот остаток дня так и не смог укротить свою огненную стихию.

«Теперь осталось всего два дня», — такова была последняя мысль мастера, когда он в изнеможении рухнул головой в стол, и сознание его впервые за все воплощение объяло тяжёлое чёрное забытье.


***

Очнувшись, Ауле запустил обе руки в каштановые волосы. Горячка бешенства спала, и вчерашние собственные умозаключения показались мастеру одно другого бредовей.

«Нет! Это неправильно! Это только моя вина — мне и расхлёбывать».

Вала с почти уже ясной головой достал пергамент, перо и принялся чертить схемы. На одной стороне, словно на чаше весов, написал «дварфы», на другой — «башня». А ниже множество стрелок, пометок и аргументов «за» и «против», написанных торопливо, зачёркнутых, вновь воскрешённых в живительных кружка́х густой обводки алых чернил.

Пламенный дух откинулся на спинке стула. Он не сказал никому о требовании Манвэ. Мастер, привыкший принимать всю ответственность важных решений на себя, впервые понял, что не знает что делать. Часы пролетали как секунды, но чаши весов, на одной из которых был его величайший проект, а на другом жизнь существ, так и не шелохнулись ни в одну сторону.

«Ведь башня — это не только моя, но трудная и колоссальная работа мастеров-эльдар, и особенно Майрона, Курумо и Даламана. И вся она окажется впустую. Но с другой стороны они знают про гномов. Уничтожу их — майар и Йаванна будут считать меня жестоким. Как тогда восстанавливать доверие?»

Ауле почувствовал неодолимую жажду поделиться с кем-то своей бедой. Он с надеждой бросил взгляд на дверь.

«Посоветоваться что ли с майар? Вдруг они что-то придумают? Вдруг найдут решение, и оно окажется, как и бывает в таких случаях, самым простым и очевидным. То, которое я не вижу сейчас в огне и отчаянии».

Вместе с тем Ауле знал, что если бы решение было, он бы уже его нашёл. И теперь он понял, что хотел бы просто поддержки от кого-то родного.

«Нет, не хочу их впутывать. Кого угодно, только не их. В случае чего, на суде я буду утверждать, что они не имеют к незаконным созданиям никакого отношения. И я не солгу».

Про Йаванну мастер даже не собирался думать. Она всеми силами будет стремиться сохранить и защитить любую жизнь. Но не из жажды творить и нетерпения открыть и познать все, пусть и запретные, тайны бытия, не из честолюбия или тщеславия. А только лишь из любви и доброты. Манвэ ей простит. Но простит ли Ауле?

Вала поставил локти на стол, сомкнул руки в замок и положил на них подбородок. Очередной раз взглянул на свои схемы. На исходе ночи он был уже твёрдо намерен отказаться от проекта — из-за него не должны погибать невинные создания.

Но утро не принесло успокоения, не погасило страстей и огня. Мучительные раздумья продолжились.

«Нет! Я не верю, что Корень распорядился об убийстве. Это всё интриги Манвэ. Он против существ, которых не сможет держать под контролем».

Ауле недобро улыбнулся, сам ощутивши тень коварства в своей улыбке. Но тут красивый лик мастера быстро стал серьёзным.

«А если это действительно воля Пустоты? Отказаться уничтожать существ, не позволить и другим притронуться к ним, защищать… это можно считать открытое и наглое противостояние извечности, прямое объявление войны Таникветиль. Можно сразу записаться в лучшие друзья к Мелькору».

Мастер не желал дальше развивать эту мысль. Но закрыв болезненно глаза, вдруг увидел ясно, как будто это стало правдой. Увидел себя и своих майар в латах, изукрашенных стальными лезвиями с орудиями в руках, но не ремесла и зодчества — убийства. Вокруг вьются языки огня. Пламя полыхает в их безумных очах. Мир превращён в выжженную пустыню, с реками крови, горами мертвых окровавленных и обожженных тел. Среди пепелища застыла с ненавистью в глазах его дорогая Йаванна.

Ауле вздрогнул.

«Оттого и не говорит со мной Пустота! Я низок и слаб!»

Огненный мастер мучительно закрыл лицо руками и почти лёг на каменную столешницу.

«Как же так? Ведь я не поддерживал его диссонанс в Айнулиндалэ, я не допускал не единой мысли примкнуть к тёмным силам, не желал разрушения, искажения, я вообще не думал про это! Да и не было времени у меня про это думать. А может… просто не было времени про это думать? А если б задумался, то увидел бы, что я такой же искажённый, как… О, Пустота! Как же я из-за своего же проекта оказался на этом пределе, в шаге от падения во тьму?

Ауле поднял глаза и в ужасе взметнулся из-за стола, роняя с его пошатнувшейся поверхности минералы и инструменты.

Он глядел, как блики за портьерами из серебряных наливались золотом. Время, отведённое Манвэ, истаяло. Пора сделать тяжкий выбор, пока сюда не примчался Макар с цепью для его шеи наперевес. Ауле помчался в запрятанную комнату, схватив из угла мастерской кувалду с длинной ручкой. Орудие убийства.

Всё, что в страданиях и смятении раздумывал мастер в эти так стремительно пролетевшие страшные дни — всё это показалось шутливой игрой, когда Аулэ вошёл в тайную кладовку. Его мысли умолкли, сердце опустело, майар, жена, Таникветиль — все перестало существовать. Осталось лишь одно немое чувство, неведомое прежде отважным и решительным мастером.

Страх.

Страх неминуемой грядущей расплаты за неповиновение, за нарушение запрета Манвэ. Страх за своих мастеров, что их тоже зацепят эти страшные огненные жернова заодно с их валой. Страх серого цвета, словно тяжелый полог неприветливых мраморных небес, словно давящая крыша каменной гробницы, словно неподъёмные цепи кандалов.

Ауле скрепя сердце стянул полотно с фигуры гнома. Сомнения с мерзким скрежетом трещинами расползались по огненному зеркалу фэа.

«Я обязан завершить проект! Светила должны быть установлены! В Валиноре должен быть свет!»

Ауле прекрасно осознавал, что от этого выбора зависит всё. Судьба мира качалась на весах. И замирала молотом в руках огненного духа. В этот миг никто, даже сам Манвэ, над великим кузнецом был не властен.

Глаза валы загорелись ярым багряным пламенем. Вся его фигура вспыхнула факелом, огонь объял молот, на нём загорелись рыжей лавой руны заклятий.

Пламенный вала занёс кувалду над головой. Первый раз не смог. Глаза бешено сверкали. Пот градом сыпался с напряжённого оскаленного лица, или это слёзы?

Ауле замахнулся второй раз, зажмурился и с воплем полным горя и злобы в мощном ударе опустил орудие.

В леденящий душу миг, когда молот летел вниз в смертельном падении, Ауле вдруг понял, что жалеет о решении и люто ненавидел себя, а инерцию грубого металла уже было не остановить.

Но на расстоянии всего одного тонкого пера от головы существа появился мерцающий купол. Огненный молот, встретив эту преграду, упруго от неё отскочил.

Не веря своим горящим глазам, Ауле выпустил из рук длинную рукоять. Молот с громким стуком упал на каменную плиту, пробив в ней раскрошившуюся трещину. И комнату обняла тишина. Но не надолго.

Существо распахнуло глаза и осмысленно посмотрело на валу. Губы дварфа дрогнули и раскрылись:

— Ма́хал… Ма́хал! — закричал гном в трепетном ликовании и бросился к ногам Ауле.

Следом за первым смешным, но уже совсем смышлёным коротышкой и остальные гномы ожили и устремились к своему создателю.

Голос Пустоты раздался, как мелодия в звонком и быстро стучащем сердце. Среди трепетного биения внутри Ауле различил безмолвные слова:

«Я принимаю твою жертву, сын мой. Я принимаю твоё раскаяние, смирение и слёзы и дарую твоим творениям разум. Отныне им найдено место в истории. Они уснут и пробудятся в горах материка. И будут жить в Средиземье, пусть и не войдхини».

Ауле, рыдая, счастливо обнял свой народ.

Глава 2. Проверка

«Три недели. Всего три недели!»

Ауле пригладил тревожным жестом свой непослушный каштановый хвост, не отрывая взгляда от письма с Таникветиль, и этот взгляд, кажется, прожжёт бумагу. Он тряхнул головой, словно глазам своим не веря, вновь взбивая каштановое пламя в беспорядок, положил письмо на стол, опёрся на него обеими руками и ещё раз посмотрел. Но строчки с приказа, даже при чтении под другим углом, и не думали испарятся.

Не показалось.

Три недели и точка.

«Звездец. Это нереально!»

Последний раз огненный вала пробежался глазами по каллиграфическим буквам, порвал письмо и со злобным удовольствием смял его в комок, подкинул в воздух и взмахом руки поджёг. В ладонь ему упала догорающая красными огненными ниточками горсть пепла. Ауле помахал руками, развевая дым, и быстро покинул свои покои.

«Ну хотя бы не три дня… была не была!»


***

— О, великолепный! Драгоценный и лучезарный! Свет наш ясный Майрон явился! Чем ночью занимался, что к обеду пришёл? — растёкся в притворно-изысканных поклонах Курумо, когда старший мастер, торопливо перехватывая волосы под повязку и роняя с кончиков рыжих прядок искорки, бегом устремился к рабочему месту.

— Какой к обеду, я на час всего опоздал! — в тон ему, но немножко более сердито парировал владыка.

— Ауле это расскажешь, он тебя уже два раза спрашивал.

— Ну тогда мне звездец.

С такой же скоростью по его следам в мастерскую вошёл сам вала с охапкой свёрнутых в трубки чертежей. И недоволен он был по-настоящему.

— Майрон, я с тобой потом поговорю, но сейчас у нас срочное собрание.

Все присутствующие, в том числе новенькие подмастерья из нолдор, тут же как по команде устремились в соседнее помещение. Ауле тревожно оглядел эльфов: «Совсем молоденькие! Только-только закончили домашнее обучение. Не потянут. Ещё и в дела вводить — только время терять. Нет его, времени. Но и от лишних рук нельзя сейчас отказываться».

И, окончательно рассерженный этой мыслью, великий мастер постарался быстро и ёмко ввести новых подмастерьев в курс дела:

— Вначале проект предполагал изготовление световой чаши и системы зеркал для направления отражения и установки её в центре Валинора, в Валимаре. Но последний расчёт показал, что одной точки света будет недостаточно, а лучше установить две, на юге и севере материка. Майрон, помоги!

Старший мастер прытко подбежал к пробковой панели, на которую вместе с Ауле они прикрепили еще пару дополнительных чертежей. Ауле кивнул помощнику и продолжил, стараясь не показывать свирепой ярости, клокотавшей огненной лавой в душе.

— А теперь внимание всем. Сегодня я получил письмо с очередными распоряжениями. Вместо полугода мы теперь должны завершить проект за три недели.

В зале ненадолго воцарилось молчание. Даже юные, ничего пока не понимающие эльдар испуганно сжались и почувствовали, что дело плохо. Особенно когда опытные мастера-майар разом полыхнули огнями так мощно, что на высоком потолке остались следы чёрной копоти.

— Звездануться гвозди гнутся! — первым от шокирующего известия отошёл младший мастер. За ним и остальные вроде бы начали приходить в себя.

— Даламан! Ещё раз услышу и я тебя после установки на весь год сдам в вышивальни Вайре учиться хорошим манерам! — сердито пригрозил вала.

— И крестиком научат, и гладью… — попытался чуть разрядить обстановку златоокий, но вала был в этот момент слишком огнеопасен для любых шуток и комментариев.

— Помолчи, Майрон! Это всех касается! У вас у всех в каждом слове ругательства, мне с вами стыдно в город выходить!

— Мастер. Ну по-другому не скажешь, правда, — вступился за товарищей Курумо. — Это же нам и так всё в двойном размере делать. И с чашей столько возились, я уж не говорю про опору, которая в итоге не нужна… Так теперь доделывать два комплекта да с установкой! За три недели!

— Курумо, хоть ты меня не расстраивай сегодня, — Ауле всё-таки подостыл и сумел собрать волю в кулак. — Ладно! Мы с Даламаном пошли заниматься конструкцией, вы — продолжайте готовить элементы отделки. Скоро Феанор со своими придёт, я вызвал неурочно, и полегче будет. Всё, работаем!


***

— Здравствуйте, угольки! Мы пришли вас спасать. Чего такие хмурые? — с порога весело сказал Феанор, войдя в мастерскую.

— Таникветиль даёт нам слишком мало времени, а у нас проект на этапе заготовок.

— Ну и прекрасно!

— Да чего хорошего?

— Что не на этапе железной руды, — рассмеялся эльда. Задор и оптимизм Пламенного Духа, живого воплощения Негасимого Пламени, кажется, ничто не могло погасить. Даже майар чуть воодушевились.

— Феанор, а ты чего не у мастера и Даламана?

— Только из их цеха, говорят пока справляются — я там Куруфина с его бригадой оставил, а у вас, говорят, завал. Чем вам помочь?

— Ты новый вариант проекта видел?

— Варде в звезду мне ваш проект, зайка, скажи, что делать, я сделаю.

— Вот такая вот загогулина, — Майрон, пропустил нелестное высказывание в свой адрес, экономя время, и сразу показал эльфу небольшое резное металлическое пёрышко.

— Тааак. И в чем подвох?

— Таких нужно ещё 15 394 штуки.

— Во звездень…! Когда нужно сдать, говорите? Они чего, совсем в своём курятнике с катух съехали?

— Ты смотри это при Ауле не скажи, он сегодня не в духе, с утра нашим воспитанием занимается. Мы с Майроном за матершину по поводу этого проекта чуть в прядильню к Вайре не уехали.

— Сурово, пойду чтоль чертежи гляну.


***

— Озвезденеть, — спокойно обьявил Феанор, вернувшись. — А чья идея?

— Наша. То есть задумка Ауле, они с Даламаном рассчитали каркас и геометрию. А украшения мы с Курумо тоже в итоге перерисовали.

— Понятно, сами себе развлечение устроили. Хотя да, усовершенствования хорошие, не поспоришь.

— Да, старались, но мы-то думали не торопясь все сделаем, рассчитывали года на два не в напряг, — Курумо, не отрываясь от инструмента, хмуро сдвинул брови к переносице, и под его руками молот полыхнул вдруг огнём. — Не знаю, что теперь будет.

— Да ладно, не пыли́. Я своим уже разнарядку дал — успеем! А кто сие чудо техники монтировать будет?

— Угадаешь с одной попытки?

— Да чего гадать. Ясно, что вы. И ещё мы, видимо.

Феанор, несмотря на предупреждение от майар, хотел вставить ко всему прочему и крепкое словечко. Но судьба его любила, не успел, к счастью. На пороге почти бесшумно возник Ауле.

— Майрон, пойдём. Остальные — отдыхайте пока, потом уже до вечера будем работать, — распорядился мастер.

Златоокий скинул фартук и понуро пошёл за владыкой. Феанор с интересом проводил их взглядом с горящими в глубине огоньками.

— А чего его на ковёр вызвали? Неужто из-за матюгов? — спросил он, когда почти все нолдор вышли из мастерской и отправились на обед.

— Проспал, и, как назло, сегодня.

— Как можно проспать, если вы вообще не спите?

— Иногда спим, когда очень зазвездались, — Курумо сначала сел за стол, а потом и лег, подложив под голову руку. Этот внезапный перерыв был первым за несколько дней.

— О, вот это интересно! Курумо, ну ты-то точно знаешь, расскажи с кем это Майрон так зазвездался? — красивым жестом Феанор подвинул ещё один стул и расположился рядом с майа.

— Феанор, отвали. Иди обедай.

— Нет, ты скажи, интересно же!

— С дочкой твоей, — нехотя протянул старый уставший майа и прикрыл глаза.

— А у меня сыновья.

— Тогда с внучкой.

— А у меня внук. Кстати, уже с детства видно, что талантлив в нашем деле. Ещё всех вас перезвездит.


***

Прошло совсем немного времени, как в мастерскую вернулся Майрон, а с ним и Даламан. И это означало, что отдыху пришел конец. Они принялись копаться в чертежах поодаль, Курумо и эльдар Феанора нехотя пошли к горнам. А сам начальник эльфийской бригады демонстративно не спешил бежать за наковальню.

— Ну давай рассказывай, я готов к умопомрачительной истории, — Феанор закинул ноги на стол, а руки сложил на груди.

— Да нормально всё, Ауле поругался, но не сильно, — не понял, к чему клонит товарищ-эльф, Майрон.

— Нет, ты скажи нам, своим друзьям, кто она? Эта прекрасная незнакомка, из-за которой ты опоздал, и, самое главное, большие ли у неё э.. звёзды…

— Да иди ты! Я вчера весь вечер с дверьми звездался и ещё полночи клепал, а ты про незнакомок! Пять штук опять бронзовых заказали проклятые ваниар! — хотел изобразить возмущение Майрон, но вышло как-то неуверенно и наиграно.

Даламан понимающе посмотрел на Майрона. Только он и знал, что полночи старший мастер гранил алмазы для Ариен. И успел, к счастью, вовремя закончить с кольцами.

Перевалило за полночь, а мастера в полном составе всё продолжали работать. И трудились бы всю ночь, если бы не Ауле.

— Вы ещё здесь? Время видели? А ну, быстро, все по домам! — строговато разогнал рабочих великий вала.

— Мастер, мы можем отпустить эльдар, а сами ещё поработать, — предложил Курумо, отсчитав и отложив ещё десяток свежевыкованных пёрышек.

— Таникветиль, видите ли, торопятся, а нам что же, развоплотиться за наковальней? Обойдутся. Тем более нам с вами ещё горы резать — силы понадобятся! Главное, сделать видимость кипучей деятельности к проверке. Предвижу, что завтра к нам нагрянут воробьи Манвэ. Так что приходим пораньше, да, Майрон? Феанор, тебя тоже попрошу прийти прямо с утра.

И никто не стал, конечно же, возражать. Как никто не мог и предположить, что совсем скоро работа над проектом действительно перейдёт в круглосуточный режим.


***

Ещё не успел зажечься золотом рассвет, как, по велению Ауле, все работники были на местах. Но с самого утра работа шла беспокойно — мастера не обсуждали грядущую проверку, словно это было что-то запретное, но каждый нет-нет, но поглядывал в окно, не прибыли ли.

— Уж скорее бы! Посмотрели, разнюхали чего надо и отставили бы нас в покое! Работать невозможно! — Курумо озвучил всё-таки общую мысль и продолжил ожесточённо избивать железную заготовку.

И тут в мастерскую ворвался свет в бесконечной своей чистоте и холодной ярости. Молодые подмастерья прикрыли руками лица, пачкая их в саже. Майар вздрогнули, не сговариваясь, вышли вперёд и низко поклонились.

В слепящем сиянии в кузню зашёл сам лучезарный Король Манвэ, и по пятам за ним несколько его блистающих служителей, все в снежно-голубых одеяниях и роскошных бриллиантовых убранствах, переблеск которых остужал огонь в горнах и рассыпал светлые и радужные блики на закопчённые стены, что казались оттого ещё чернее.

Майар вопросительно взглянули на мастера. Ауле за спинами таниквитильских айнур, сам не бархата́х и венцах, а в обычной рабочей форме с закатанными рукавами, поднял к потолку пылающие глаза, а потом и закрыл, показывая этим знаком, что сам не знал, что к ним заявятся настолько высокие гости.

В ставшем теперь прохладным воздухе витало невидимыми молниями напряжение. Воздушные духи в чадной и тёмной кузне были, словно ледышки в кострище. И казались настолько же неуместными, насколько, сами огненные духи были чужими в белоснежном облачном дворце. Всё это вносило в песнь пламени диссонанс, сопоставимый с дисгармонией, устроеной самим Мелькором в начале времён.

Это чувствовали все мастера, даже юные нолдо, но особенно остро — огненные майар. Они, умевшие контролировать эмоции, натянуто и учтиво улыбались и кланялись, но внутреннее каждый был на взводе, словно тетива тугого лука. Особенно Майрон после любезных расшаркиваний Эонвэ: «Прошу, дорогие мастера, не обращайте на нас никакого внимания, продолжайте свой труд», прозвучавших для старшего мастера как злая ирония. Потому что в присутствии проверяющих даже опытные мастера-эльдар боялись лишний раз ударить молотом — не дай Пустота, искры в облачных айнур полетят! А если в самого Короля королей — подумать страшно! Новенькие нолдор вообще застыли на своих местах и, разинув рты, совершенно невежливо таращились на великолепных светлых духов.

А мастер Майрон, глядя на всё это, внутренне закипал и боялся случайно облечь в плоть из звуков свою пылающую огнём досаду: «Вы что не понимаете? Мы и так ничего не успеваем, а из-за этой бессмысленной, нет! Глупой! Да-да, Владыка Манве, глупой проверки мы потеряли полдня работы! Полдня! Когда каждая минута на счету!»

Но он, конечно же, не мог себе такого позволить и очень старался спокойно и по-доброму отвечать на нелепые вопросы воздушных айнур, которые строили очень важный вид знатоков всего на свете, но при этом абсолютно ничего не смыслили ни в ковке, ни в расчётах, ни в чертежах.

Наконец, делегация с Таникветиль отправилась осматривать соседний цех, где тоже прекратилась на некоторое время работа из-за всё тех же одинаковых и бессмысленных уточнений, которыми теперь воздушные майар пытали Даламана. Валар же зашли в мастерскую Ауле, долго что-то обсуждали, а после раскланялись возле двери. Манвэ со своей свитой, наконец-то, отправился на выход.

— Проводи их до ворот и затем оповести всех о срочном совете. Здесь же, — сказал огненный вала тихим железным тоном Даламану.


***

— Ауле срочно вызывает на совет майар и главенствующих над бригадами нолдор, — сообщил с порога младший майа.

Судя по его растрепанному виду и быстрому дыханию, он бежал со всех ног, чтобы передать это распоряжение.

— Что случилось, Даламан?

— Не знаю, я не слышал. Но, по выражению лица мастера, на нас рухнули новые беды.

Все присутствующие почувствовали, что струны фэа, и так затянутые до предела, подкрутили ещё. Кажется, что достаточно единственного касания до звенящего обрыва.

Майар срочно поспешили к мастерской валы, но, видно, Феанор их опередил. Из-за двери слышались голоса:

— Их нельзя сейчас ставить! Конструкция не доработана! Испытания не проведены! А гора просит чуть ли не завтра же установить! — кричал Ауле в бешенстве и, кажется, бил кулаком по столу.

— Странно. Манвэ за каждую табуретку трясётся, все перепроверяем до идеализма. Куда спешить-то?! — не менее гневно соглашался с валой Феанор.

— Да просто Варда хочет успеть к летнему звездопаду, чтобы наполнить чаши падающими звёздами, или ещё какой-то неведомой позвезденью! А на ветронагрузку и вибрацию им назвездеть!

Дождавшись паузы, майар зашли в помещении, за ними Куруфин и другие старшие нолдор. Они быстро и без церемоний раскланялись, и подготовились к новым неприятностям. Но, то, что сообщил великий мастер, оказалось хуже самых страшных предвосхищений.

— У меня плохие новости. С нас сняли ещё неделю.

Глава 3. Песнь каменных ножей

Майар почти никогда не спят. Если они не расходовали магические, физические или моральные силы на грани развоплощения, то сон им совсем не был нужен. Ночи, что эльдар посвящали отдыху феа и хроа, майар заполняли разговорами, планами, мечтами. В серебристом сиянии они разучивали новые танцы, подсмотренные у майар Нессы, любовались неописуемо прекрасными звёздами Варды, слушали мелодии соловьев, разлитые в воздухе, растворённые в нежном туманном аромате ночных цветов.

Иногда на эти ночные посиделки приходил Аулэ. Пел с ними песни и под сладкие валинорские вина обсуждал работу или беседовал о неважных, но интересных вещах. И это было самой желанной радостью для младших духов. Они очень гордились, что, в отличие от напыщенного Таникветиля, у них в мастерских все просто, понятно и весело. Так что обычно работа была беззаботной радостью и творчеством для валинорских мастеров.

Но сейчас, на завершающем этапе грандиозного проекта освещения, все мастера Валинора — майар, вала и нолдор — круглосуточно не отходили от рабочих мест и в жутчайшей спешке ковали последние детали, собирали секции и комплектовали к отправке на места установки. Тут уж мастера изматывались так, что падали все.

Вала с тяжёлым сердцем наблюдал за состоянием мастеров-нолдор. Он, несмотря на свои же любимые принципы «сначала работа, потом личное» и «долг превыше всего», всё-таки больше остального беспокоился о коллективе. Ауле всегда заботился о своих майар и нолдор, следил, чтобы они не сильно уставали, ругал и выгонял из кузни, если мастера забывались в работе допоздна. Тем тяжелее было для него решение всё же не давать эльдар отдыха. Ауле успокаивал совесть тем, что буквально на днях обе бригады нолдор отправятся сопровождать бесценные чаши до мест монтажа.

— Транспортировка — не беззаботная прогулка. Дело крайне ответственное. Но несравнимо легче, чем изматываться в кузнях и мастерских. Так что — работаем дальше! — приказал почти уверенным тоном Ауле недовольному Феанору, который второй день всеми правдами и неправдами пытался выбить для эльдар хотя бы небольшой отдых.

С огромным трудом, мужеством и помощью Пустоты все вроде выжили и даже собрали комплекты обеих светочей, проверили несколько раз по спискам и загрузили ценные грузы на огромные платформы с колёсами. В начале недели, как и было запланировано, чаши отправились в торжественную поездку. Одну «Путь Юг» сопровождала бригада Куруфина. Вторую северную — Феанора.

Неоценимую помощь здесь оказала Йаванна. Валие снарядила в поход с нолдор всех четверых своих майар. Некоторые участки пути, особенно в северном направлении, лежали через густые леса. В обязанности природных майар входила расчистка проезда для оборудования от зверушек, которых могли случайно задавить, а также забота о тяговой силе. Владычица природы дала на каждую чашу более двухсот лучших жеребцов-тяжеловозов.

С отбытием самых опытных нолдор, их задачи навалились большей частью на Майрона, Курумо и Даламана. В конце недели к полуобморочной черте подошли и феа огненных духов. Потери трудоспособности майар Ауле не мог допустить — без их магии не получится установить чашу. Поэтому он решил под свою ответственность на целый день сдвинуть начало подготовки гор, чтобы дать огненным мастерам отдохнуть.

— И чтоб лежали и не высовывались! — строжайше распорядился вала, прекрасно осведомлённый, как майар не любят выходные и простои в производстве. Так же, как он сам их не любит. — Я буду следить, чтобы вы не скакали, а отдыхали!

Так что на ногах оставался только вала и продолжал работать. Иногда, прерывая трудовые дела, Ауле и правда следил за майар, пару раз заходил в палаты своих мастеров. И видел, к удивлению, что младшие духи, всегда юркие и неуловимые, словно лучи пламенеющей весны, расточительно рассыпающие тепло во все стороны, лежали теперь совсем потухшие, совершенно без сил в одних и тех же позах. И это его ещё больше тревожило и печалило.

***

Однако время поджимало, и уже через сутки огненные айнур тоже отправились на точки установки. Сам Ауле, который один, без помощников, с неимоверным трудом и скоростью успел окончательно закрыть весь производственный этап в мастерских, отправился на северную гору, более сложную по ландшафту. А пришедшие в более-менее живой и приличный вид майар — на южную площадку.

Они были на месте раньше Куруфина — летели напрямик по воздуху огненными птицами, рассекая небеса.

Местность стремительно менялась. Скоро кончились заливные луга и пастбища Йаванны, земля внизу взбрыкнулась холмами, которые всё росли и росли, превращались в невысокие горы, а после — в ровные скалистые гряды.

Вот и нужное место.

Майар спустились с небес к подножью избранной горы и посмотрели на каменного великана снизу вверх. Гора Тульвэ величаво возносилась к самым небесам идеально ровной стройной колонной, громадная, безлесная и бесснежная.

Если расчёты верны, майар прибыли ровно за полдня до подвоза чаши. Что тоже создало некоторые трудности — раньше планировали, что будут хотя бы свободные сутки, а в наилучшем варианте и больше, чтобы освоиться на незнакомой местности и ещё раз посмотреть чертежи. Но времени уже не было. Мастера одним глазом пробежались по параметрам, которые дал вала, и сразу же приступили к подрезке горы и создания паза для чаши.

Они снова взмыли в воздух в вихрях пламени, облетели вокруг острой иглы вершины и обвили её широкими измерительными лентами из огня, отметили необходимый уровень, разметили горящими точками линии среза.

— По-моему, я ещё ни разу столько не летал, — с лёгким недовольством сказал ответственный за установку Даламан, прямо навесу в воздухе записывая показания.

— Сейчас ещё летать будем, и с песнями, — подтвердил Майрон.

— Хорошо, если не с плясками, — отозвался Курумо.

— Занимаем места! — скомандовал младший мастер, свернув пергамент в трубочку и вместе с пером сунув записи в рукав.

Майар заняли позиции с трёх сторон горы на равном расстоянии друг от друга. Майрон глубоко вздохнул, сосредоточился. Мелодия родилась прежде слов, сквозящая и сразу резкая. Голос старшего мастера пронзительно рассёк эфир высоты, отразился от ясной лазури ровных и чистых, будто стеклянных, небес. Услышав песнь старшего майа, тему недр запели Курумо и Даламан. С этого момента мелодия стала направлена не во внешнее пространство, а прицельно в серокаменную глубину.

И гора словно отвечала им тысячеголосым эхом в отвесах скал, песнь отражалась от звонкой вершины, пряталась в каменистых впадинах. Голоса повелителей руд и недр изнутри разогревали твердь пород и с трёх сторон, словно огромными невидимыми ножами, резала плоть камня. А свежий, чуть тёмный срез тут же заполнялся сверкающей красной лавой.

Мелодия майар не была красива или благозвучна, но она сосредоточивала в себе огромную мощь. Для войдхини, если бы они оказались поблизости, представляло бы смертельную опасность это пение огненных духов, что в тот миг потеряли привычное глазу воплощение и обернулись рвущимися ввысь горящими фигурами.

Исполинский каменный столб завибрировал мелкой дрожью, из расщелин рухнули вниз большие камни, увлекая за собой в пропасть мелкую россыпь пород, с мест обвалов и падения поднялась каменная крошка, словно дымка, закрывая обзор. Но работе духов огня это не мешало: они видели всё, и для того им не нужны были глаза.

Курумо извлёк орудие и раздался грохочущий выстрел тончайшего волокна антиматерии, что вырвалась прямо из него.

И вот уже верхушка горы медленно поползла по раскалённой лавовой прослойке и, пересекая точку равновесия, как огромная крышка, съехала вниз, оставляя на срезе идеально ровную площадку. На неё опустились майар и запели новое заклятие, то, что плавит камни. Зеркально гладкая поверхность обезглавленной Тульвэ плавно, словно тая на глазах, опала в центр, создавая ровное углубление с узким бортом.

— Отлично получилось! Встанет, как влитая! — сказал довольно Даламан, вновь обретая привычную форму прекрасного темноволосого эльды, и по привычке отряхнул друг об друга вовсе не пыльные руки.

— Не хвали дело, прежде его окончания! Это не к добру! — следом из пламени вышел Майрон. Он опустил руку и придирчиво провёл по поверхности кратера. «Вроде бы всё пока по плану».


***

Огненные майар расположились на отвесных скалах, устало свесив в пропасть ноги. Через несколько часов всё их внимание заняла странная картина. На горизонте, там где холмистая равнина перемежалась пролесками, появился белоснежный купол, неверный, будто сливающийся с серебристой кромкой края вечереющих небес. Спустя время он незаметно превратился в огромный бесформенный шар, который застыл над верхушками деревьев, будто бы и не двигался, но всё увеличивался в размерах. Создалось поразительное впечатление будто надвигается что-то… Что-то страшное.

В прозрачном воздухе вскоре послышалось какое-то дребезжащее шипение. Затем до огненных майар дошла и волна вибрации. Они шестым чувством, доступным лишь айнур, догадались, что это тоже песнь силы. А затем и увидели, как по воле волшебной мелодии, вековые и мощные дубы, сотрясая воздух зелёными убранствами крон, лениво вытаскивали из земли спутанные с огромными клубнями почвы корни-ноги и тяжело отступали прочь с дороги процессии. Меж зелёными гигантами быстрее передвигались стройные гибкие берёзки, роняя на ходу ворохи листиков-монеток, и трепетные осинки, почти танцуя, следовали за ними. А у самой земли, с тонкими корешками, похожими на змеек, проворно бежали, как встревоженные и испуганные ёжики, кустики.

Наконец уже можно было различить, что в этом освобождённом зелёными детьми Кементари коридоре, плавно, ровно и медленно плывёт, точно по воздуху, хрупкая чаша, укрытая толстыми слоями плотного армированного полотна.

Только когда расстояние ещё больше сократилось, стало ясно, чем рождено такое ощущение неподвижности. Чаша стояла на большой металлической плите с двадцатью парами колёс, плотно прикованная прочными и огромными цепями к платформе. Она двигалась со скоростью шага, не быстрее. С двух сторон бесценный груз охраняла бригада мастеров-нолдор. Одни шли пешком, другие, видимо, отдыхающие сменщики караульных, — поодаль на конях. Впереди ехали Куруфин и майар природы, что контролировали плавные и синхронные движения тяговых лошадей. Потому и казалось, что чаша плывёт по воздуху — так трепетно и бережно её везут.

— Смотрите! Это же Айвендил и Эрифир! Во здорово!

— Ну теперь всё точно будет хорошо!

Курумо и Даламан тут же вспорхнули огнептицами с горы навстречу друзьям. Но старший мастер их радости отчего-то не разделял.

«Словно траурное шествие», — поймал себя на нехорошей ассоциации Майрон, спустившийся последним.

— Друзья! Вы — словно доброе предзнаменование! — огневики радостно обняли майар Йаванны.

— Надеюсь, вы встречаете нас с вином? — также радостно отозвались природные духи.

— Ой, молчи, Айвендил! Мы только-только сами, как загнанные лошадки, примчались, и давай сразу горку резать, — сообщил Курумо.

— Торопились, да! Пока никого не было, чтобы случайно никого не задело. И тоже б от вина не отказались! — подтвердил младший огненный.

— Так мы с собой взяли, кто ж в поход без вина ходит!

— Нет, Эрифир, завтра важнейший день — будем ставить! А вот потом — отметим!

— Смотри, Майрон, ловлю на слове!

Глава 4. Установка

Нолдор разбили шатровый лагерь в рощице неподалёку от подножия Тульвэ. До глубокого вечера там светились костры, разносились приятные запахи: дыма и приготовленного на огне походного ужина. Майар сидели у костра возле шатра Куруфина.

— Как вы доехали? — спросил Майрон сына Феанора.

— Слава Пустоте, с её помощью, довезли без приключений, — выдохнул Куруфин с огромным облегчением, — Как гора с плеч! Вроде и не трудная поездка, но такое ощущение, что сам волок эту громадину на коленях по тропе, усыпанной разбитым стеклом.

«Это самое верное определение для нас всех в этот год. Лучше не сказать», — подумал Майрон и внимательно посмотрел на эльфийского коллегу.

Куруфин, несмотря на усталость, весь сиял. Он был очень доволен окончанием перевозки. Судя по оживлённым разговорам и звонким голосам от других костров, это весёлое настроение разделяла и вся его бригада.

«Ну хотя бы нолдор уже могут отдохнуть. Устали не меньше нас, бедняги», — и эта мысль, словно лёгкая рука, смахнула с души майа озабоченность. Айну улыбнулся и сказал:

— Вы молодцы, Курво, большое дело сделали, теперь с чистой совестью можете отдыхать.

— Кстати, про отдых. У меня большой шатёр, я с радостью вас приглашаю.

— Спасибо, но на ночь у нас много дел, нужно ещё раз всё пересчитать, перепроверить, — возле огненных мастеров лежали большие и толстые, как питоны, кожаные переплёты с чертежами и планами.

— А вы? — обратился нолдо к природным майар. Но за них ответил Даламан:

— За садовников не волнуйся, они сейчас рассядутся на ветке, как синички, и там уснут.

Огненный майа разулыбался, наблюдая, как Айвендил и Эрифир смешно, потому что одновременно и одинаково, поджали губы, засверкали зелёными глазами и нахохлились, так что и правда стали похожи на птичек.

— Ну, как знаете, доброй ночи, — Куруфин скрылся за шёлковым пологом.

Следом один за одним гасли огни возле других походных пологов. Синие нолдорские шатры, расшитые звёздами первого дома, растаяли в сумраке. Природные айнур решили не мешать разговорами мастерам и отправились осматривать окрестности. Но огненные майар всё медлили и не раскрывали чертежи, завороженные пылающими веточками и узорным зыбким мерцанием угольков.

Майрон проводил взглядом искры. Огоньки охапками янтаря возносились в небеса и гасли во мгле, а выше только ветви берёз шуршали звонкой листвой, и кружилась карусель созвездий. Даламан проследил за его взглядом и тоже почти утонул в бескрайней тёмной вышине. Он вдруг сказал:

— Как думаете, что там в этой мгле? Там же не Пустота. С Айнулиндалэ я помню остальное мироздание очень смутно, как в дымке… только, что там что-то огромное, непостижимое даже для валар. И такое бесконечное, что только Изначальная Пустота может постичь эту бескрайность.

— Наверное, там должны быть сотни тысяч миров. И похожих на Арду, и таких необыкновенных, что мы и представить не сможем. Там другие порядки и законы, и другие айнур в невероятных воплощениях, — сказал мечтательно Майрон, любуясь звёздной метелью. — Я бы хотел посмотреть их все. Но так, чтобы вы были со мной, вы и Ауле.

— Вы о бесконечных небесах и других мирах, а я бы вот для начала второй материк хотя бы одним глазком посмотрел. Ну, конечно, тоже только вместе с вами, — сказал Курумо. — Что скажите?

— Да уж, с тех пор, как мы строили там ландшафты и наполняли недра, столько времени утекло, наверное, там всё изменилось. И я бы посмотрел ради интереса. А ты, Майрон?

Старший задумался, ещё раз взглянул на небо:

— Да что там интересного может быть. Та же Арда, что и здесь. Только неблагоустроенная. Я думаю, что уже скоро, когда закончат украшать Валинор, валар займутся и другим континентом.

«И я не знаю, хочу этого или нет. Ведь двоим из нас всё равно придётся остаться здесь!»

Чтобы отогнать эти мысли, что печатью предчувствия, вдруг заклеймили сердце, Майрон взял первый переплёт чертежей. Товарищи тоже разобрали планы, и на всю ночь их разговоры были, к счастью, только о чаше и расчётах.


***

Утром, ещё до рассвета, начались работы — наступил самый ответственный день всего проекта. Первым делом нолдор разобрали комплекты убранства, сложённые из тонких блестящих хромированных перьев.

В это время майар разомкнули все многочисленные замки, цепи, обнимающие со всех сторон чашу, упали на землю. Затем работники распахнули укрывочные материалы, освобождая мягкие формы полусферического светоча. Тщательно осмотрели чашу — слава Пустоте, довезли без повреждений!

Огненные духи отправились помогать эльфам с украшениями. Внизу, у основания белого купола, стальные перья складывались в крупные фрагменты конструкции и тут же вставлялись в специальные крепления на внешней поверхности чаши.

Когда сборка и спайка металлической оправы была завершена, все присутствующие, в том числе и огненные майар, не дыша, залюбовались на чашу, и всё не могли наглядеться, будто это не они день за днём и шаг за шагом создавали этот шедевр, а видели его впервые. В объятиях воздушных крыльев, линии которых были столь плавны, а грани блистающи, что казались невесомыми и хрупкими, лежала белая полукруглая сфера, словно волшебная жемчужина, переливающаяся нежным матовым перламутром в рассветных красках. Каждая чёрточка, каждый изгиб и каждый отражённый лучик — были прекрасны.

Майрон сделал знак Куруфину, и тот громко отдал команду своей бригаде освободить площадку установки. Нолдор спешно отошли на полкилометра и образовали кольцо оцепления. Айнур Йаванны заняли позиции ближе, для подстраховки.

В предрассветном неподвижном воздухе в этот миг, казалось, всё мироздание торжественно замерло в ожидании. Мир объяла полная тишина, но колдовская мелодия уже родилась. Она неслышно прошлась бликами по сияющим крапинкам в воздухе, вспорхнула и стала не только ощущаема, но и слышима. Огненные майар раскинули руки и запели сразу вместе. Все вещество световой чаши дрогнуло незримой волной, и громада, подхваченная восходящими нотами, приподнялась ровно вертикально, удерживаемая волшебными напевами сразу с трёх сторон. Меж пальцев огненных духов собралась энергия, которая заструилась огненной нитью от их рук, образуя вокруг чаши кольцо. Вместе с медленно плывущей вверх конструкцией поднимались и майар с идеально выверенной скоростью — ни одна контрольная нить огня не дрогнула во время этого движения.

Огненные майар остались в привычном глазу облике, и песнь их была теперь не режущей, как песнь каменных ножей, и не несла угрозы слушателям. Нолдор поодаль в трепете внимали, затаив дыхание, этой непередаваемо прекрасной, созидающей потоки чудовищной силы музыке огня.

В этой поразительной гармонии духи пели уже несколько часов, медленно и плавно поднимая чашу к вершине горы. Изменилось направление движения, одномоментно и синхронно чуть поменялась тональность мелодии, сохраняя своё строгое единство. Наконец, чаша оказалась почти идеально ровно над срезанной верхушкой горы. Осталось только бережно опустить ее в кратер.

Но тут стройность мелодии нарушилась. Песнь младшего айну резко оборвалась, словно лопнула струна. Не прерывая мелодию, Майрон призвал магию всезрения. Разгорелось Всевидящее Око и сквозь ставший для него прозрачным край чаши, он увидел, как Даламан на миг без движения застыл в воздухе и тут же, словно оступившись с воздушной ступени, полетел вниз, опалённый отлетающими искрами и языками огня. Песнь пламени оборвалась, Майрон среагировал незамедлительно:

— Курумо! Лети за ним!

— Ты не удержишь!

— Удержу!

Курумо бросился за младшим в пропасть скал, а старший, собрав все силы, уже не песней, а только лишь одной магической волей принял весь вес на себя. Основание чаши вспыхнуло струями огня, словно вся она стояла в костре, но при этом стремительно падала вниз. Жаркие потоки необузданной силы летели в лицо майа. Одежда и волосы златоокого вспыхнули, он сам обратился в пламя, но не мог один магией держать гигантскую сферу. Чаша колебалась, и так сильно, что, казалось, вот-вот перевернётся. Майрону оставалось только в огромной концентрации на пределе своих возможностей тормозить падение и постараться выровнять крен.

Курумо горящей стрелой летел вниз, только у самой земли поймал бесчувственного товарища и прижал дрожащими руками к своей груди. Только они опустились на твёрдую поверхность, как в горячем воздухе раздался оглушительный грохот. Рыжий поднял быстрый взгляд — чаша встала на место, словно громадный алмаз в паз кратера. Но ещё одна фигурка в огненных струях полетела вниз горящим метеором. Курумо ринулся за Майроном. Подхватил его, тоже без сознания и уже не горящего, объятого только слабым прозрачным дымом, и положил рядом с Даламаном.

«Ну и что мне с вами делать?» — ещё не до конца осознав всю сложность ситуации, подумал Курумо. С края площадки к нему со всех ног бежали майар Йаванны.

— Плохо дело! Эрифир! Лети к госпоже — доложи обстановку, а я — срочно к владыке Ауле! — скомандовал Айвендил, тут же обратился соколом и исчез стрелой в небесах.


***

Мастер Ауле в это время находился возле горы Тирмэ. Северная точка находилась на более далёком расстоянии от огненных чертогов, и путь занял на полсуток больше, но всё равно группа перевозки «Путь Север» была на месте с самого утра. Бригада Феанора прибыла даже раньше валы. Ауле, с одной стороны, этим был недоволен: подозревал, что нолдор везли бесценный груз без должной трепетности, и теперь нужно было ещё и следить, чтобы эльдар не пострадали при подрезке горы. С другой стороны, пока он занимается естественной опорой, мастера успеют подготовить чашу к установке. Если всё пройдёт без приключений, то к вечеру он уже закончит и сразу же отправится на южную площадку.

«Если всё хорошо, то майар уже должны установить», — каждая мысль об огненных мастерах рождала в фэа валы невнятную тревогу. Ауле усилием воли заставил себя не думать о второй точке установки, а сконцентрировать все внимание на Тирмэ.

Огненному духу пришлось работать ещё быстрее: перед обрезкой до нужного уровня необходимо было очистить северную гору от снега.

После замера и разметки великий мастер обернулся огненным метеором, пролетел над всей площадкой, убедился, что все до последнего эльдар отошли на безопасное расстояние. Затем его горячий пылающий напев растопил льды снежной шапки. Древний каменный гигант, совершенный в вековом постоянстве, вдруг содрогнулся, отряхнув с себя вековечные снега.

Ауле вскочил на снежный гребень, взглядом указал направление, и лавина, двинулась на заранее выбранную пустошь за спиной Тирмэ, сметая массивом плотного снега и ледяными глыбами все на своём пути: переворачивая валуны, сдирая слой горных пород. Деревьев, на них, по счастью не было. Вскоре туда же съехала с оглушительным треском и грохотом острая вершина горы. Сильнейшая энергия пламени углубила ровную теперь вершину и идеально отполировала выемку.

Ауле посмотрел на оцепление эльдар и увидел, что мастера уже заканчивали монтировать декоративные элементы. Но внезапно прервали работу. А причиной тому стал мелькнувший маленький зелёный огонёк, обратившийся майа Йаванны. Его тут же окружили нолдор, подбежал Феанор, показал на гору в направлении Ауле. Вала тут же спустился с вершины и обратился к майа:

— Айвендил, установили?

— Да. Но двое огненных майар без сознания! — тут же выпалил природный дух.

Ауле ответил не сразу. Слова были все знакомые, на валарине, но рассыпались в воздухе, не желая собираться в предложения.

— Что? Как? — пылал огромными глазами похолодевший изнутри вала.

— Мы не знаем, ничего не поняли, видели, что они рухнули с неба.

Тут раздался поодаль голос Феанора:

— Мастер! У нас всё готово к установке!

Ауле резко дёрнулся на этот возглас. И снова это проклятое чувство, словно на лезвии ножа, когда надо выбрать из двух вариантов, только теперь решить нужно сейчас же.

— Феанор! Быстро на позиции!

Вала пытался раствориться в магии пламени, но время от времени терял концентрацию: вместо слов волшебной песни в его душе бились последние слова природного майа. Ауле отругал себя, скрипнул зубами и отчаянно впился огнём глаз в почти ненавидимую теперь чашу, с желанием установить её уже не качественнее, а как можно быстрее.

Ауле пел, стараясь, чтобы голос его тёк ровно, но он всё равно предательски дрожал, сердце отбивало неровный ритм, но чашу он держал колоссальным усилием ровно. Если майар потребовались часы, чтобы втроём провести конструкцию по воздуху, то высшее Пламя справился менее, чем за час. Драгоценной жемчужиной торжественно сиял на вершине горы плод многолетнего гигантского физического и морального труда мастеров и самого валы. Но Ауле даже не оглянулся. Превратившись в метеор, он помчался на южную площадку.

Добравшись до места, Ауле сразу увидел старенького майа. Выбивая искры из-под ног, к нему мчался Курумо. Он на миг застыл, переведя дыхание с отчаянной уверенностью в карих блестящих глазах: «Ты здесь! Всё будет хорошо!», и они без слов побежали к шатру Куруфина.

День был ясным и погожим, в шатре было не темно, но Ауле не сразу нашёл взглядом своих майар. А, подойдя к низкому походному ложу, испугался. Не было огня. Майар совсем не светились, даже тусклого мерцания, как ни старался вала, он не увидел. Майрон и Даламан лежали потухшие, пепельно-серые, как остывшие угли, подёрнутые изгарью. И до того хрупкие, что кажется, коснись только — их хроа рассыпется золой. Хуже этого, что и внутреннее пламя теплилось едва-едва, словно фитилёк огарка, кажется, что достаточно лёгкого вздоха — и погаснет. Затаив дыхание, Ауле осторожно взял обоих за руки. Хроа Даламана ещё пыталось набрать спасительного огня, его пальцы то внезапно становились горячими, то снова леденели. У старшего не было даже попыток восстановить пламя, он всё время, пока вала бережно держал его руку, был холодный, как лёд.

— Великий мастер! Прибыла валие, — сказал тихо, заглянувший к ним в шатёр Куруфин.

Ауле чуть приободрился — он очень хотел бы видеть жену. Он почти бегом пошёл навстречу, в самом начале лагеря увидел светлую лёгкую фигурку. Но это была не Кементари — прилетела Эстэ и несколько её майар.

Надо было бы благодарить великую целительницу, что примчалась так скоро к ним на помощь. Но Ауле вдруг кольнуло горечью, что первой прилетела не Йаванна. Супруги ему сейчас особо не хватало!

Увидев, эти метания благодарности и разочарования, Эстэ по дороге к шатру ласково взяла руку мастера и сказала:

— Если это хоть немного тебя утешит, то я скажу: Йаванна переживает не меньше. Она как узнала, тут же примчалась ко мне, собиралась бросить всё и лететь к тебе. Но я её удержала. Пусть хотя бы вернутся её майар на хозяйство, тогда она, конечно, тут же будет здесь.

С этими словами Эстэ шагнула внутрь и скрылась за шёлком полога. Ауле остался снаружи и сел на бревно возле выложенного камнями кострища. Он взмахнул рукой — полусгоревшие и отсыревшие за ночь поленья занялись ярким золотистым пламенем. Вала неотрывно смотрел на огонь и вёл разговор со своей стихией и под конец даже чуть успокоился: «Сама Эстэ здесь, она точно сможет помочь. Сейчас она выйдет, улыбнётся и скажет, что ничего страшного, отлежаться пару дней и всё будет хорошо. По-другому не может же быть».

В этот момент Эстэ действительно вышла из шатра и присела на ствол рядом с Ауле, но она не улыбалась.

— Полностью отдали все жизненные силы, оба. Только Пустоту молить. Мы ничего не сможем. Прости, Ауле.

Глава 5. Возжигание светил

В южных широтах на краю Валинора быстро вечерело. Ауле и Курумо снова сидели возле потухших огненных товарищей, безмолвно умоляя их жить. А когда вала и майа вышли ненадолго на улицу, удивились — была уже глухая ночь, укрывшая своим серебристым плащом походный лагерь.

В холодных небесах догорела звезда, сорвалась и упала, разорвав пространство в иссиня-чёрной вышине, расшатав ночные деревья. Осветила на мгновение нолдорские шатры волшебным светом и погасла. На мгновение всё застыло. Но следом замерцала ещё одна звёздочка, и тоже покинула чертог Эа. И тут же весь небосклон закружило звёздной каруселью. Казалось, что небо перевернулось, и все звёзды разом с хрустальным перезвоном посыпались на землю. Начался летний звездопад.

Несколько звёзд вылетели из общего сверкающего потока и устремились прямиком к горе, где сверкнули вспышками и обратились майар Варды. Светлые духи поклонились Ауле. Он коротко кивнул им с молчаливым подтверждением: «Всё готово. Можно возжигать». И айнур Элберет, вновь обращаясь яркими звёздами, устремились к вершине Тульвэ.

Пение служителей звёзд не так просто передать словами. Но кто слышал его, забыть никогда не сможет их нежный напев из хрустально-звонких переливов и словно вторящее им далёкое всеохватывающее эхо, что слышалось здесь и одновременно существовало во всём далёком Эа. Мерцая, то угасая до одной ноты, то вновь рождаясь из вечности торжественным хором, мелодия звучала в каждой частичке воздуха, каждый звук увлекал за собой ворох воздушных искр и собирал плотным, почти ощутимым плеском серебра на дне световой чаши. Вскоре весь свет мира оказался в плену стен из графира.

Но ночь не стала темнее. Густо-синюю, почти чёрную бездну разрезали искры звездопада. Яркие росчерки, живущие только миг, освещали купол небес. Их было так много, что, казалось, небо горело в белом пожаре. Звёздные айнур успевали поймать кометы за сверкающие хвосты и бережно опускали лучи в чашу. Всю ночь, что оказалась самой длинной за всё существование Валинора, светлые духи бережно собирали свет. И с каждой упавшей звездой рукотворный светоч всё больше наполнялся вечным искрящимся сиянием. Воздушное серебро и лучи комет, велением звёздных духов, покоились на дне до поры, пока чаша не стала полной. В последнем хоровом куплете слились все голоса служителей Варды. Чаша вспыхнула ревущим потоком небесного пламени. И тогда настал миг рассвета.


***

В ту же ночь королева мира Варда прибыла к северной Тирмэ и была удивлена, не найдя у горы огненных айнур. Нолдор сообщили, что Ауле срочно отправился на другую площадку. Ну что же. Времени разбираться, что там конкретно произошло, не было, да и не их это дело. С минуты на минуту начнётся звездопад. Варда и её майар заняли места вокруг чаши. Их фигурки озарились неиссякаемым лучистым светом.

С небес волнами спускалась мгла, словно отталкивалась от линии горизонта, возвращаясь в высоту и оставляя у края земли тонкое светлое кольцо. День не догорал до конца в ночи лета, оставлял самый тёмный час кромешной мгле и вновь зажигался золотом. В этот час повелительница звёзд и её служители собрали весь свет мира и блеск упавших комет до последнего лучика в чашу светильника. А затем и запели, возжигая светоч.

Ариен была вместе со своей госпожой, свивала ленты света в руках и тоже вела песнь небесного пламени. В миг, когда чистый пронзительный поток рванулся в высь, внезапно её шею опалило чужое горячее дыхание. Майа обернулась, но никого не увидела — только синие предрассветные тучи громоздились у самого края небес, теряясь в белой дымке.

В тот самый час дух Тьмы бесшумной невидимой тенью скользил по стезям тёмного неба и взирал на благословенный край, решая, где бы еще посеять семена роковых страстей, раздоров и теней. Вдруг Мелькор увидел кое-что интересное. Гигантская полусферическая посудина громоздилась на вершине горы, а вокруг неё сонм звёздных айнур.

«Вот она, звезда моя! Чьего света жажду я, кажется, вторую вечность», — плотоядно впился стальным взглядом тёмный дух в светлые фигурки. Он спикировал незаметно с небес, слился с тенью от горы и стал наблюдать.

Луч света невиданной силы и мощности пробил сумрачный мрамор облаков и во всех направлениях раскрылся ослепительными веерами.

«Забавно, забавно», — коварно подумала Тень и соскользнула с горы.


***

Точный день и час первого возжигания светил знали только валар и мастера. Но каждый понял — благословенный миг настал. Все жители Валинора в этот момент прервали свои занятия и работы, айнур отворили окна, впуская нетленный ослепительный свет, эльдар выбежали на улицу — отовсюду были видны лучезарные башни.

…Световую башню было видно и из гавани Альквалондэ. Видел её и Эльве из телери, что так и не смог вернуться к привычной жизни. Он, не считая дни, сидел в одной позе и наблюдал рассеянно пространство. Он слышал, что эльдар могут действительно умереть, зачахнуть и истаять в разлуке с возлюбленным существом. И он думал теперь, что, наверно, так и выглядит смерть. Хуже того, душа готова умчаться в залы Судьбы, а глупое хроа всё держится и даже, кажется, как и прежде полно жизни и сил. Не было ничего. Не было даже слёз. И тут ворвался свет.

Эльве смотрел на пылающий белым чистым пламенем светильник и думал:

«Верно и в Лориене виден он. И сама небесная возлюбленная Мелиан, что спрятана от меня за глухими стенами дворца снов да нерушимыми заклятиями, ведь тоже видит сейчас этот яркий луч. Вспоминает ли она меня? Или забыла? Но принесло ли ей счастье забвение? Молю, чтобы так и стало».

Из всех эмоций, что могут ощущать живые существа в распоряжении Эльве осталась только бескрайняя безнадёжная любовь, бескрылая, несчастная и окованная цепями тоски.

…Звёздная башня была видна из садов Лориена. Но Мелиан почти пропустила начало первого пресветлого дня, плотнее закрыв гардины. И тут яркий свет первой вспышки все равно прорвался сквозь плотную тёмно-лиловую ткань. Лучи рванулись в покои снов, осветили всё весёлым ярким блеском. Однако они не достигли даже края души майа. Она не видела ничего в бездне своего бесконечного чувства: отчаянной любви без надежды и всепоглощающей нежности к ещё нерождённой дочери. Но вдруг в этом самом первом луче, ворвавшемся нежданным и непрошенным, она будто ощутила чей-то далёкий вздох полный грусти и любви, а в рассыпанных теперь по покоям пятнах света видела она жемчужины в светлых, почти белых волосах эльфа. Впервые за несколько недель её сухие покрасневшие глаза увлажнились светлыми переливающимися сотней ярких огней слезами, что задрожали на щеках.

«Может не в этом мире и не в этом воплощение мы встретимся, даже если от Эа останется лишь одно слово. И это слово будет имя твоё».

Свет больше не мерцал золотом или серебром, он был ослепительно ровный и белый, но заключал в себе всю многотональную палитру цветов и оттенков, когда отражался от предметов из стекла и особенно хрусталя, распадаясь на радужные капли и ленты. Некоторые жители тех мест, где недавно накрапывал дождь, увидели в небесах огромные арки и световые полноцветные мосты. Таких ярких, таких полных, от края до края небес, радуг никогда не ещё не зажигалось в благословенном краю. И все дети Пустоты в восторге взирали на это чудо.

У подножья Тульвэ радуг не было видно. Но отсюда всё же открывалась самая поразительная по красоте картина: с вершины рвались неисчерпаемые потоки грандиозной силы и в поднебесье раскрывались широким шатром звёздного света, которого было так много, что в здесь, в точке зенита, исчезли все до единой тени. И всем, кто был здесь, казалось, что до этого мига, они не ведали, что такое настоящий светлый день. Всюду были ликования, всюду прославляли валар и чтили гений мастеровых.

Ауле был в багряных парадных одеждах и Курумо в своём торжественном коричневом, как твердь земли, бархате, да оба в богатых венцах. Они учтиво отвечали на объятия и поздравления, не видя лиц, не слыша слов, что казались бесплотными, лишними, не способными оставить никакого отпечатка в душе. Как и сами воспылавшие светочи казались огненным айнур блёклыми, пустыми и неважными. Всех их помыслы были обращены к двум едва живым существам в шатре нолдорского принца, тем, кто день за днём продвигал великое дело к этому желанному итогу, но кто не наденет сегодня парадных одежд и не разделит всеобщую радость. И в этот радостный час первого рукотворного рассвета в душе самих валы и майа словно иссяк весь огонь, и чувства оказались безнадёжно погребены под тяжёлым пеплом тоски. Ауле обнял за плечо тяжело уронившего голову Курумо. Проект завершён. Но никакой радости мастера не почувствовали.

Новорождённый свет башни на миг закрыла узорчатая тень. Прямо перед огненными мастерами, раскинув широкие крыла с пёстрыми длинными перьями, бесшумно приземлилась большая сова. Это была сова... Сова, брат.

— Йаванна, — тихо поздоровался Ауле, но так и не смог улыбнуться.

Коснувшись коготками поверхности, сова обратилась владычицей природы. На ней было платье цвета мокрой листвы, а весь облик казался каким-то увядшим. Курумо без слов поклонился великой валие и ушёл вновь в свой дозор над товарищами.

Йаванна и Ауле остались наедине под непривычно ярким светом, в котором сияние их божественных феа, потускневшее от печали и тревоги, стало почти незаметно. Валие хотела обнять супруга, но ощутила странное неузнавание. Словно был то не Ауле подле неё, а незнакомый дух, совсем не похожий на её отважного, искусного и яркого огненного мастера, что знала она от начала времён. Оттого ещё горше стало Кементари, она сомкнула объятия, а душу её затопила любовь, тоска да нежность.

— Я виноват. Да, времени было в обрез, но всё равно нельзя было отправлять их одних. Но я верил, что они справятся, — говорил тихо великий мастер.

— И они справились, Ауле. — печальным взором посмотрела Йаванна на башню и сильнее обняла мужа.

— И всё же я неимоверно рада. Я счастлива, Ауле, что чаши установлены. Прошу, не гневайся на меня за мою неуместную радость. По пятам за этим проектом с самого начала шли одни препятствия и неприятности. Одной Пустоте известно, какие ещё беды могли приключиться. Дай Пустота, Майрон и Даламан очнутся — и так и будет! Другого я не принимаю! — и мы забудем это всё!

Ауле коротко кивнул и задумался, припомнив все этапы тяжёлого строительства. Высший дух огня обратил взор мыслей в самое начало. В тот самый день, когда он внезапно получил одобрение от совета валар на воплощение в жизнь грандиозного проекта, который он безуспешно пытался продвигать несколько лет. Ауле пошёл по путеводной нити памяти и увидел все этапы создания башен. Видел теперь ясно, как тяжело с самого начала двигалось дело, с постоянными препятствиями, задержками, переносами сроков, мест, внезапными изменениями в планах конструкции. Он не замечал тогда. А теперь все это показалось зловещими предзнаменованиями. Не замечал, даже когда судьба дала ему последний шанс отказаться: с незаконные гномами ситуация была на острие ножа, и, несмотря на то, что она разрешилась волшебным образом, надо было всё равно прислушаться к внутреннему голосу и отказаться от проекта. А он… поглощённый навязчивой идеей и раззадоренный трудностями упрямо двигался напролом, считая, что только смелым и упорным достаётся слава и удача. И они установили башни. Да. Успели в срок, верные своему слову, подгоняемые нетерпением Таникветиль. Установили, по правде сказать, на свой страх и риск кое-как. Да ещё и непроверенную систему.

«Мудрая Йаванна права! Башни словно изначально были прокляты! И вот итог: двое из моих майар, что дороже мне всего на свете, на грани развоплощения».

Тут к ним торопливо и даже без поклона подошел Куруфин. Вид у него был взволнованный. За последнее время Ауле привык, что когда мастера вот так вот, и с таким видом подбегают к нему, значит он услышит следом дурные вести. Сердце Ауле сжалось и превратилось в пронзённый иголками комок.

— Мастер! — нолдо развернулся на секунду к Йванне, — Простите, валие, умоляю. — и — снова к Ауле: Майа очнулся!

Глава 6. Возвращение

Ауле, Йаванна и Куруфин срочно отправились к шатру. Валие первая отогнула плотный шёлк.

— Цветочек! Очнулся! — воскликнула Кементари, и из глаз её потекли слёзы. — Славься, вечная Пустота!

Вокруг товарища вился Курумо, объятый струйками золотого огня, припадая на колени, и хватая его за руки, а затем вставал на ноги, прижимая ладони к груди, и снова повторял все эти движения по кругу. Даламан то смотрел за лишёнными всякого порядка метаниями друга, то переводил янтарный взгляд на вышитые на потолке звёзды, видимо, ещё не до конца осознавая где он и что происходит.

— Курумо, прекрати мельтешить, голова кругом! — тихо и сердито в итоге сказал младший майа.

И тут Даламан увидел Ауле, в ярком огненном сиянии, и его улыбку, такую счастливую, какую никогда на своей памяти он не видел на лице обыкновенно серьёзного духа пламени.

— Мастер… башни! — тут же опомнился Даламан.

— Вроде светятся и ладно, со временем доделаем. — Ауле схватил приставшего с походного ложа майа в крепкие объятия.

— Мастер, ну что ты… я перестарался немного… ну так мы хотели всё хорошо сделать… — смущённо и виновато отвечал младший, тоже обнимая в ответ валу. — А где Майрон?

Не размыкая рук, Ауле и сидящий рядом Курумо, обратили взоры в полумрак напротив. Йаванна подошла к бессознательному майа и ласково погладила его по бледной щеке:

— Всё также.

Даламан шокировано смотрел на потухшего товарища. Его лицо и руки резко выделялись в темноте — белее мела. Ни одной кровинки, казалось не было в нём, а рыжие струи волос стали серыми, как золото, под толстым слоем пыли.

— О, Пустота! Да как же так! Майрон сильнее нас с Курумо вместе взятых! — сверкающий золотистый ореол вокруг тела младшего набрал силу и стал, наконец-то, почти таким же ярким и лучистым, как был раньше. — Это из-за меня? Ведь из-за меня же, правда?! — Даламан рванулся к златоокому, но Ауле его удержал:

— Лежи!

А потом взял его лицо в ладони и провёл пальцами по щекам, стремясь успокоить и утешить:

— Ты не виноват, милый. Даже не думай об этом! Если кто и виноват, то только я. Но ты вернулся к нам, значит и Майрон очнётся. Всё будет хорошо! — уговаривал и Даламана, и заодно самого себя великий мастер.


***

Ауле вызвал Куруфина и распорядился сворачивать лагерь, оставив им только один шатёр. Однако, солидарные мастера нолдор, тоже напряжённо ожидающие вестей о состоянии старшего мастера, единогласно ответили, что они никуда не торопятся и будут находиться под злополучной Тульвэ столько, сколько нужно — вдруг понадобится какая-то помощь. Поддержка эльдар глубоко тронула валу и майар.

Прошло ещё несколько дней. Все ожидали, что майа придёт в себя и можно будет, наконец-то, выдохнуть, и можно будет, наконец-то, сказать: «Слава Пустоте, проект полностью завершён!».

Все в это свято верили. Но Майрону, вопреки всеобщей заботе и поддержке, становилось всё хуже. С каждым днём его тело становилось все холоднее, хотя казалось, что куда уж больше. Черты лица заострялись, кожа становилась как будто прозрачнее, так, что везде просвечивалась паутинкой голубых жилок, а вокруг глаз легли густые, почти чёрные тени. Смотреть на него было теперь до слёз печально, да и, по правде, страшно.

Йаванну вызвали на Таникветиль. Поначалу она отказывалась оставлять огненных айнур в беде.

— Полетай, родная. Неизвестно, сколько это всё продлится. И неизвестно, чего нам ждать, — сказал ей Ауле.

Кементари колебалась, но всё же с тяжёлым сердцем улетела. Теперь огненные духи втроём неусыпно и безотрывно находились рядом с Майроном.

Вала пытался взывать к Пустоте, но не мог отыскать тех самых ёмких и нужных сейчас слов. Всё ограничивалось паникой и фразой: «Прошу, пусть он живёт!», которая казалась Ауле слишком простой, недостаточной для того, чтобы Пустота вняла его молитве, слишком слабой для того отчаянного огня, что пламенел и бился раненым зверем в его сердце. Чувство было сильнейшим и отчаянным, затапливающим всю душу, но он никак не мог облечь его во что-то большее, чем в эту короткую фразу:

«Пусть он живёт!».

Остальные душевные воззвания замерзали, не успевая родиться, так что высший дух пламени сам себе казался маленькой свечой в ледяной глыбе.

Вдруг дыхание майа участилось, стало слышимым. Он рвано хватал ртом воздух, но не мог вздохнуть. Ауле шокировано вернулся в реальность из мира своих застывших мыслей и распахнул горящие очи.

— Встали и вышли! — строго и с ноткой ужаса в голосе скомандовал он майар.

— Мастер… — отозвались эхом испуганные Курумо и Даламан.

— Быстро!

Майар словно ветром вынесло из шатра. Ауле ощутил, как ноги подкосились, а голову заволок давящий пух безумия, мешающий думать. Он схватил мраморно-сетчатые руки майа.

Майа заметался по ложу в судорогах, его губы приоткрылись:

— …tulukha naškad… Ullubôz rušur… igas…

И следом облик майа начал таять прямо на глазах. Вала схватил Майрона в объятия, и увидел свои руки сквозь его тело.

«Развоплощение, которое не остановить!» — осознание катастрофы громом разорвало душу Великого мастера.

— A3ûlêz… — тихо и жалобно прошептал в бреду майа и затих.

— Майрон! Майрон! Живи! — всё звал его вала. Но майа уже не дышал.

Через секунду, заменившую вечность, в отчаянии, сквозь слёзы, горячие не высказанные слова в душе Ауле, наконец-то, прорвали горькую ледяную плотину нереальности:

— Пустота, возьми мою жизнь, душу, да всё, что угодно! Но спаси его! — кричал Ауле в пустоту небес над потолком звёздного шёлка.

Вала крепче прижал к себе майа и боялся опустить руки, зная, что когда он разомкнёт объятия, фэа Майрона вырвется и упорхнёт в неизвестность. Мир Ауле сгорал, кренился в агонии. Среди этого страшного пекла он вдруг услышал внутри себя знакомый строгий голос:

«Пустота слышит твой зов, Ауле. Отпусти этого майа сейчас, иначе он всё равно уйдёт. И ты его уже не удержишь. Здесь, в Валиноре, он, быть может, ещё обретёт новое воплощение».

«А обретёт ли, Намо? Откуда тебе знать?! Никто из нас никогда не… не умирал!»

Ауле оборвал мысленную связь с владыкой судеб и все силы, всю волю направил на любимого майа.

В этот миг, ослушавшись наказа, в шатёр ворвались почувствовавшие запредельные выплески энергии Курумо и Даламан. Они увидели, как вала в одеждах, сотканных из пламени, в ярких огнях, таких, что больно смотреть, воспылал ещё ярче, обращаясь белой молнией, пламенем небес. Жар и свет заполонили всё пространство, оплавились незажжённые свечи, нигде не осталось ни одной тени. Ярче света представить себе было невозможно.

С трудом глядя сквозь ослепительное сияние, майар поражённо наблюдали, как всё существо высшего пламенного духа, весь огонь и свет, широким потоком направилось в почти мёртвое тело златоокого.

Мгновения переливались одно в другое и, кажется, иногда в обратную ходу времени сторону. Огонь сошёл на нет. И стало видно, что к Майрону начали возвращаться краски и свечение. Он всё равно оставался белее и холоднее снега, но хотя бы больше не был прозрачным. Он, даже не открывая глаз, произнёс одно слово, и с такой любовью, с которой, ни разу ни к кому не обращался. Сказал:

«Ауле».

Курумо и Даламан уловили невольно обрывки из их осанве.

«Майрон, родной, живи, я всегда буду тебя защищать».


***

Сознание Майрона всё это время носилось между небесными незримыми сферами, словно он вдруг оказался в давным-давно позабытых чертогах Безвременья. Фэа его была в те мгновения лёгкой и безмятежной, обрывала земные связи, забывала радости и страдания, внемля только бесконечному мягкому свету. Но вдруг, почти слившись с вечным чистым сиянием, сознание майа резко падало в чёрно-огненные водовороты, и эти воронки нещадно тащили душу вниз. Огонь, родная и знакомая стихия, вдруг жёг невыносимой болью, тело пульсировало в горячем биении, словно всё существо его было одним пылающим сердцем. Среди смешивающихся в одно извечное ничто красок, мыслей и звуков, он будто слышал чей-то голос.

Вдруг эти безумные качели между небом и бездной остановились. Стало страшно, тесно и удушливо. Тело охватил дикий жар, как будто огонь пустили по сосудам, и все они разом лопнули изнутри. Перед глазами расстелился морок пылающего дыма, сквозь который глядели очи, огненные, родные.

— Мастер…

Слова давались с большим трудом и были похожи на бабочку, угодившую в смолу. Глаза открывались так медленно, словно целую вечность.

— Мастер… башни… — наконец, смог выговорить Майрон два слова, невольно повторяя первую фразу очнувшегося не столь давно от смертельного обморока Даламана, и вдруг ощутил явственно, что это больше не бред и не сон. Он вернулся в настоящий привычный мир. В мир, где Ауле, друзья, коллеги… в мир, где они завершили свой тяжелейший и великий проект. Зрение потихоньку обрело резкость, и майа пытливо и взволнованно посмотрел на почему-то дрожащего всем телом своего любимого валу.

— В бездну они провались! Главное, ты со мной! — стараясь унять дрожь, одной рукой Ауле всё так же крепко держал в объятиях майа, а второй смахивал янтарные сверкающие слёзы, которые так и не смог удержать.

— А Даламан?. Он же…

Тут майа увидел над плечом мастера ошеломлённых Курумо и Даламана. Они стояли поодаль в оцепенении, но пересечение взглядов сработало, как взрыв. Оба тут же бросились к другу и с двух сторон обняли его.

— Вернулся! Вернулся! Майрон!

— Слава Пустоте и валар! Какое счастье! Вот он праздник! — одновременно говорили плача Курумо и Даламан.

— Но сам праздник я, видно, проспал. Это минус, — едва мог вымолвить, почти удушенный обратно в небытие крепкими объятиями, златоокий.

— Жив остался — это плюс! — упрекали его теперь весело друзья.

Растревоженный вспышками и голосами на пороге появился Куруфин. Эльда вспыхнул радостью и тоже подбежал к майа, дотронулся до его плеча.

— Майрон! О-о… Да ты жжёшься! — Куруфин отдёрнул руку и засмеялся.

— Ты, бестыжий огонёк! Мы так все волновались! — перебивал его Даламан.

— Пока ты тут болтался между двумя мирами, мы с Даламаном и мастером чуть с ума не сошли! — добавлял Курумо, сверкая радостными огоньками глаз.

— А я лично от переживаний чуть в Мандос не отъехал, а он ещё и жалится! — тут же продолжал Куруфин.

— Да уж, и светиться стал в два раза сильнее! Сразу видно — хорошо отдохнул от наших трудов! — тоже заметили изменения майар, но были слишком счастливы, чтобы их оценивать.

— Простите! Простите! Я так соскучился, как будто на вечность расставались! Извини, Курво, я случайно! — пытался отвечать Майрон всем сразу. — Я не знаю… раньше не было такого…

Он посмотрел на отошедшего к выходу Ауле. Тот стоял у открытого полога, и фигура его против бьющегося с улицы света от башни, казалась тёмной и искрящейся, как будто сделанной из базальта. Великий мастер, стараясь не привлекать внимания, стирал струйку крови, сочащуюся из уголка рта.

Глава 7. Точка невозврата

Завершив свои небесные труды, звёздные духи вернулись в облачную обитель. Ариен, до того чудом восстановившая священный покой фэа и смирившаяся со своей долей, снова почувствовала непонятную тревогу. Не мысль, не чувство, а предвосхищение каких-то событий. Словно видела она неясные фигуры, что иногда чудятся в кругах на воде. Она ощущала чьё-то незримое присутствие. И день и ночь за ней по пятам ходила Тень.

Однажды в час, когда сияние звёздных светил над Валинором стало чуть тише, и наступил светлый вечер, дева звёзд ткала в одиночестве вуаль перистых облаков.

Вдруг одна из теней, стелившаяся полупрозрачной лентой от угла к майа, стала будто глубже и чернее. А затем приняла очертания высокой, сильной и статной фигуры.

— Прелесть какая! — вдруг восхищённо сказал Мелькор, выйдя из тени, как по дорожке.

— Вы? Зачем вы здесь? — оробев спросила Ариен.

Тёмный дух прошёл до скамейки, с которой вскочила перепуганная дева, и от его шага облачная пряжа, парящая в воздухе, заклубилась и перепуталась.

— Хочу освоить твоё ремесло. Новое всегда увлекает, правда же? — ледяные очи хитро взглянули на майа и обожгли яркими огоньками. — Он заправил выбившуюся прядку под острые зубья стального венца и закатал широкие рукава чёрных одежд.

— Пожалуйста, прошу, — не посмела отказать взволнованная Ариен, и медленно опустилась обратно на скамейку, указала темнейшему на место рядом с собой.

Но вскоре неловкость эта была забыта. Она так увлеклась облаками, что почти забыла, кто напросился к ней в ученики. Ариен весело наблюдала, как дух Тьмы пытался ухватить сразу все воздушные струи в охапку, но они утекали сквозь его пальцы и сердито темнели.

— Нет же! Не держите их так! Они очень нежные и любят свободу! — говорила сквозь смех дева звёзд.

— Вот так? Вот так? — Мелькор злился, но всё-таки схватил и прижал клочок тумана, не позволяя ему улететь.

— Нет, смотрите!

Майа плавным и лёгким движением поманила небесную мягкую ватку, подтянула к себе, и невесомые струйки доверчиво обволокли молочной пеленой её руки. Мелькор неуверенным жестом, боясь снова напугать лишённого пока что формы будущего жильца небес, медленно протянул руку. Не столь быстро, как бы хотелось его порывистому хаотичному духу, но пелена всё же потянула и к нему свои зыбкие пальчики.

— А теперь из этого тумана мы будем делать настоящее красивое облако! Смотрите, пусть внутри будет белоснежная мягкая невесомость, а по краям более плотная канва, с золотистыми отливами.

Ариен ловкими движениями вытягивала и свивала воздушную лёгкую пряжу, добавляла новые полупрозрачные струйки, и вскоре у неё в руках появилось нежное облачко. Она посмотрела на работу Мелькора: из его рук рвалась сердитая маленькая тучка, стреляя короткими разрядами в своего создателя и норовившаяся пустить дождь ему на колени.

— Для первого раза совсем неплохо! — приободрила тёмного Ариен.

На следующий день дева звёзд даже не удивилась, увидев длинную, похожую на лезвие ножа, Тень, протянувшуюся из того же самого угла.

— Вчера я не распробовал этот вид валинорского искусства. Не дашь ли мне второй урок? — обратился воплотившийся Мелькор.

Он по-хозяйски изящно и медленно снял бархатный плащ, оставшись в коротком чёрном камзоле, расположился на скамейке, расстегнул верхние пуговицы воротника с золотой вышивкой, подогнул по себя ногу, а обе руки вытянул вперёд к облачному эфиру, всем видом показывая, что готов к работе.

Они снова свивали облака. Дух Тьмы учился удивительно быстро. В этот вечер его тучки были не такими злыми и не пускали молнии.

— Почему у облаков такие странные формы? Груда тонкого эфира в беспорядочных клубах.

— Но ведь в этом и их особая красота. Присмотритесь, великий айну. Они все разные, как думаете, на что похоже, например, вот это?

— На гриб, быть может? Нет, это рыба! Точно! Похоже! — Мелькор осознанно красивым жестом облокотился на резную спинку скамейки и запустил руку в свои угольно-чёрные волосы, разрушая только что такую зеркальную гладь, на мерцающие всполохи.

— Мне кажется, что оно похоже на большого белого кита. В этом прелесть облаков и творчества. Войдхини смотрят на них, и каждый видит своё. Они глядят на небо, любуются и мечтают, — Ариен вдохновенно взглянула в высоту небосклона.

— Быть может, и я когда-либо постигну это блаженное бездействие в мечтах. Хотя я люблю более конкретные вещи.

Мелькор запел низким бархатным голосом и красивым жестом призвал тёмную бесформенную тучу, которая распалась на чёрные и прозрачные ленточки, подёрнутые частичками сажи. Струи дыма плавно вились, перетекали сквозь его пальцы и собирались в зыбкие полупрозрачные образы. Вот перед ними небольшой дымный дворец Таникветиль, точная копия настоящего, гордо поднял острые шпили! Мелькор дунул, дым закружился медленными потоками и вдруг собрался красивой розой. Хрупкий прозрачно-чёрный цветок лёг в раскрытую ладонь звёздной девы и растаял. Снова завились и закружились широкие чёрные ленты, послушные воле старшего айну, а голос его стал убаюкивающим. Перед ними в воздухе появилась пушистая кошка. Она прошлась к Ариен, оставляя за собой тающие серо-чёрные следы, и изящно выгнула спину. Мелькор тоже подошёл и погладил её по туманно-дымчатой шерстке, и гибкая кошка ласково ткнулась носиком в ладонь духа.

— Это очень красиво. Я не знала, что вы можете создавать настолько тонкие и прекрасные образы, — сказала Ариен и ощутила болезненную неловкость от своих слов. Но Мелькор лишь примирительно улыбнулся и распрощался.

Дух Тьмы приходил в облачную мастерскую почти каждый день. И как прилежный ученик постигал непростую науку создания облаков. Вскоре это стало настоятельной потребностью проводить вместе эти вечера, общаться и доверять друг другу мысли. Они говорили о многом. О Пустоте и Эа, о миропорядке и устройстве природы. И однажды Мелькор сказал:

— Здесь, в Арде мы совсем другие. Помнишь ли ты то время, когда могла обнять всё мироздание руками, могущественная и не скованная плотью, в истинной силе и сиянии?

— Что было до воплощения я помню смутно. И это чувство, о котором вы говорите, вызывает сейчас лишь тоску о былом, о свободе, о том, что могло бы быть, — прекрасный лик звёздной девы затуманился печалью, а глаза синие, бездонные, искали ответы в краешке небес, что был виден из окна.

Мелькор встал и в молчаливом поклоне сверкнул глазами, которые стали точно тёмное серебро. Он развернулся и двинулся широким шагом к выходу на открытую террасу. На лету длинные отливающие сталью волосы заклубились чёрной взвесью. В шаге от дверного полотна он снова превратился в тучу дыма. На спинке танкетки остался его плащ. Ариен секунду смотрела на него, боясь прикоснуться, будто чёрный бархат ужалит или задушит её. А затем подхватила волны ткани и поспешила за тёмным духом.

— Мелькор! Стойте!

Он улыбнулся уголком рта и схватил её за протянутую руку.

— Пойдём, я покажу тебе совсем другой Эа, — голубой прозрачный лёд глаз тёмного словно выжег душу.

— Нет, я не могу, — пыталась вырвать Ариен хрупкое запястье из захвата.

Мелькор подошёл совсем близко и злокозненно изогнул красивые бледные губы:

— Чего тебе бояться? И кто-то тебе может запретить?

— Тилион. Я не стану его обманывать.

— Ничего компроментирующего — небольшая прогулка по Эа. Другого шанса, зная твою ситуацию, может нам и не представиться.

Ариен напряжённо взирала прямо в глаза тёмного айну. В её душе одновременно спорили два чувства: непреодолимое желание вырваться, хотя бы ненадолго, из тяжёлых оков предначертанной Судьбы и леденящий ужас перед этим, как ей казалось, предательством.

— Да будет так! — вдруг решилась майа и смело вложила свою руку в ладонь повелителя Тьмы.


***

Они взлетели ввысь, прочь от объятого дымкой облаков Таникветиль, в безмолвии уносясь сквозь небесный туман. Всё выше и выше, оставляя внизу обеты, обязательства и предназначения. Ариен смотрела вниз. Таникветиль становился маленьким, будто иголка на фоне яркого изумрудного убранства Благословенной земли. Затем и Валинор превратился в сияющий полумесяц среди седых вод океана, а вскоре и сама маленькая Арда стала светло-голубой бусиной и потерялась среди вездесущего мрака. И сердце не тронуло печалью исчезновение мира, такого на протяжении десятков веков родного. Дух наполняло другое чувство, всесилия и свободы. Это был взрыв и крушение. Это был яркий миг слияния с собственным истинным духом.

«Это правда, это было, это была я! Я горела в сто крат ярче самого яркого света! Не сдерживаемая оковами плоти, могущественная грозная стихия! Неудержимая энергия небесного пламени!»

Они рвались всё выше, потоки звёздного ветра сдирали пыль времён, обнажая истинное воплощение. Облик звёздной майа вспыхнул тысячей тысяч огней. Казалось, одной мысли хватило бы, чтобы оказаться на другом краю Эа, одного взмаха руки — чтобы создать плеяду новых миров.

«Это верно! Мы не друзья и помощники войдхини, мы не мужья и жены друг другу! Мы демиурги, каждый своего собственного мира. Но это не одиночество! В нас самих сотни миров, каждый из которых изобилен, полон жизни!»

Они достигли бесконечности истинного Эа. Холодного, жестокого, но полного света и движения, существующего по своим законам и живущего в своём особом ритме и времени. Ариен видела звезды, но не те, что зажигает Элберет. Эти не были лучистыми и прекрасными алмазами, они тускло манили таинственным светом, словно подсматривали из чуждой нереальности.

Мимо айнур с огромной скоростью летели планеты, некоторые были такими же голубыми, как Арда. Другие гигантскими и огненными, или же газовыми, третьи холодными каменными карликами.

Майа видела, как эти голубые планеты разлетаются в клочья в один миг в ударе огромных метеоров или горят дотла в пламени взорвавшейся звезды. Но она смотрела на них равнодушно, не испытывая ни жалости, ни желания спасти эти маленькие, наверняка населённые жизнью миры. Ведь дальше всевидящим взором она видела, как из звёздной пыли, скрученной в тугую воронку, вдруг рождается сама собой новая звезда. А к ней тянется пылевая и каменистая масса, собираясь в сферы новых планет. Всё внутри говорило, что это правильно, что так должно быть, и это и есть порядок. Ариен почувствовала, что это точка невозврата.

«Осторожнее! — голос Мелькора проник в сознание. — Это дыра в пространстве, что прорвал взрыв звезды. Однажды я чуть не упал в подобную, когда путешествовал по Эа». Он обнял тонкую фигурку девы звёзд, увлекая подальше от чёрного провала в ткани Вселенной.

«Что будет, если упасть туда?», — Ариен прижалась к тёмному духу в странном порыве, ей стало страшно, но и интересно заглянуть в таинственную бездну.

«Даже мне не ведомо, что там на дне. Дыра затягивает даже свет и тьму и раздирает их в клочья. Так что лучше не пробовать. Эа полон опасностей и тайн», — вручил мысленную фразу Мелькор, и майа не взглядом, но всей сущностью почувствовала, что он улыбается.

«А Негасимое Пламя? Вы нашли его?» — спросила Ариен то, что давным давно жаждала узнать.

«Теперь да. Это ты», — этот вкрадчивый шёпот заполонил всё пространство вселенной.

Они улетели на безопасное расстояние. Но рук Ариен не отвела. И Мелькор не отвёл. А наклонился к её губам и с глубокой нежностью, на какую вообще был способен, поцеловал.

Захваченная свободой и счастьем майа горячо ответила на поцелуй. Она зарылась в его растрёпанные звёздным ветром длинные чёрные волосы. Мелькор, чувствуя под руками её плечи, её хрупкие лопатки в блаженстве вдохнул аромат золотых сверкающих локонов. Они пахли ветром и теплом. А в глазах майа были лучи бриллиантового блеска.

— Прости! Я не должен был! — шептал он сквозь поцелуи, не в силах остановиться. Ариен немного отстранилась схватила руками его лицо и отчаянно ответила:

— Мелькор, здесь с тобой, между тьмой и светом, на краешке свободы я, быть может, последний и единственный раз могу быть счастливой!

Тёмный дух холодно ухмыльнулся. Его лицо сияло, а в глазах бушевали снежные шторма. Он приподнял смоляную бровь в красивом изломе. Но, взметнув полы чёрного шелка, вдруг отстранился и разомкнул сильные руки. Ариен почувствовала, что она падает, всё набирая скорость. Она зажмурила глаза. А когда открыла, то оказалось, что они стоят снова в привычной облачной мастерской. И удивительно, но стрелки часов утверждали, что путешествие, в котором уместилась целая другая жизнь, длилось не больше получаса.

— Я благодарю тебя… вас. Это путешествие словно вернуло мне истину, — Ариен схватила руку тёмного духа так крепко, как нельзя было бы ожидать от нежной девы. В глазах её всё ещё бился свет вечности Эа. Она жестко и требовательно заглянула прямо в глаза Мелькора. — Ответьте мне! Вам, что не ведает преград в силе и могуществе, ведомо то, что закрыто от моего ограниченного валинорской жизнью взгляда. Скажите, доколе будем мы здесь? Когда наступит срок вырваться нам из этих сетей? Туда! К другим мирам, к тем высшим сферам?

Мелькор взглядом, полным нескрываемого вожделения, рассматривал золотую прядку волос, выбившуюся из-под бриллиантового венца, затем прямо посмотрел в её лучистые глаза и растянул довольную улыбку:

— Валар могли бы, изначально. Но, построили себе игрушечный хрустальный дворец — Валинор. Былой запал творения утих. Чем теперь заняты они? Устраивают праздники и суды, охотятся, ткут облачную вату или танцуют на зелёных полянках. Разве в этом Пустота видела наше предназначение? В этих мелочных страстях?

— Я уверена, что валар обустроят Валинор и придут в Средиземье! А затем мы пойдём дальше! Мы откроем весь Эа и сделаем его светлым и правильным!

Улыбка тёмного стала ещё ярче и кровожаднее.

— Они не вернутся в Средиземье, потому что там нет дворцов. Один только Ауле ещё что-то делает. И то с такими проволочками и трудностями из-за твоих владык. Но делает он это для чего? Для кого? Все одно и то же. Чтобы на пышном приёме все вокруг восторгались его мастерству. Он не пойдёт в Средиземье, там нет пышных приёмов и тех, кто похвалит его умения. Там осиротевшая земля, пустыня, во мраке которой рыскают страшные твари.

— Что мы можем сделать? Как нам это исправить? — спрашивала Ариен в пылающей решительности. И Мелькор довольно отметил про себя слово «мы». Ариен, сама того ещё не осознавая, говорила это слово, но имела в виду уже не валар.

— Осветить землю, основать её всю. Построить и там Валинор, а не довольствоваться половиной мира — обустроить весь мир. Я пойду и очень скоро. Со мной не пойдёт никто.

Его азартный взгляд в одно мгновение превратился обратно в светлый звёздный лёд.

— Возвращайся к своим занятиям, светлая дева, обустраивай свой маленький тихий семейный уголок, в этом же теперь твоё призвание.

Мелькор последний раз холодно смерил взглядом фигурку майа, круто развернулся на пятках и покинул мастерскую. Его фигура исчезла в тёмном пылевом облаке, которое в последний раз объяло звёздную майа, заколыхав её одежды и волосы. Он ушёл, и вернулся живой и громкий мир. Но для Ариен он стал вдруг пустыней.

Глава 8. Чёрный лёд

Дни потянулись наполненные тяжестью. И свет дня, и ласковость ночей стали словно причиной для мучения Ариен. Она смотрела с башни облаков, чувствуя себя узницей, прильнувшей к тюремному окну.

«Мы все пленники здесь в этом стеклянном шаре — Валиноре. Все мы оставлены здесь, потому что все мы — лишь неудачный эксперимент! Почему никто не замечает этого?»

В небесах пылал рукотворный свет, как символ триумфа могучей мысли инженеров над силами мироздания. Но после объяснения с Мелькором Ариен видела в нём только насмешку над брошенным валар таинственным континентом. Светоч пылал невыносимо ярко. Ариен всё вглядывалась в залитое торжественным сиянием небо, но не видела больше ночных светил Варды. А видела только взгляд в вышине. Загадочный и властный, взгляд полный звёзд и обещания любви. И ощущала мимолётно поцелуи, что таяли на губах.

День ото дня всё темнее становился мир звёздной девы, а сердце угрюмо наполнялось запретными мечтами и преступными думами, в которых смешались в удивительной гармонии свет и тени. Мелькор больше не приходил в поднебесную мастерскую. Но дева звёзд сердцем чувствовала: новая встреча неизбежна.

И Тьма пришла. Но она не приняла облик величественной и статной фигуры. Среди полуденного невыносимого зноя, вдруг из ниоткуда наплыли полногрудые чёрные тучи. Они были такими тяжёлыми, что, казалось, вот-вот источат из себя влагу, но не прозрачную хрустальную росу небес, а чернильные густые потоки. Тучи проворно вились перед окном облачных покоев, клубясь и сливаясь в одну непроглядную хмарь. Ариен встала со скамейки, и, вторя полету тёмных облаков, металась по светлым покоям. Мгла за окнами не спешила разродиться ливнем и с воем ветра быстрее и быстрее кружила над шпилями башен, смыкая чёрное кольцо. Ариен ходила по покоям, всё отчаяннее ускоряя шаг. И вдруг резко, словно остановленная властной рукой, она застыла посреди комнаты. Её сердце, как маятник, дважды стукнуло в груди, застыло в точке выбора, а затем забилось в бешеной скорости от ужаса или желания действовать. Покорная этому запалу, она достала из стола большие листы пергамента.

За окном, в которое с разбега бросилась звёздная дева, начался ливень. Слепящий луч понёсся среди туч и струй к дворцу Мелькора.


***

Чертоги, в которых поселился дух Тьмы, граничили с Пределом Слёз Ниенны, но не соприкасались с ним ни песней, ни стенами. Огромное помещение встретило звёздную майа мёртвой тишиной. Душу Ариен объяло ликование и дрожь. Высокие и прямые без украшений железные колонны терялись в недостижимой глубине сводчатого купола, в чёрном гладком ониксовом полу, казалось, застыли морозные узоры. По гладким плитам струились змейки позёмки. Редко и хаотично попадались целые сугробы снега и мерцающие, стрелы острых минералов. Она коснулась кристалла и ощутила влагу на ладони. Сверкающий чёрный лёд. Обсидиан. Ариен плотнее прижала к себе кожаный переплёт и осторожно двинулась к укрытому налётом игольчатого инея престолу.

Пространство обители Тьмы было громадно, но оно не было пустынно. Чертоги Тьмы были наоборот даже слишком густонаселенными. Из каждой щели, из всех углов, с теряющегося в сумраке потолка, из мрака следили за майа сотни внимательных глаз.

Ариен подошла к трону, и ей показалось, что там кто-то восседает, прячась в тенях. Майа напрягла зрение, чтобы разглядеть хозяина, свет её фэа разгорелся чуть ярче. Она уже могла выхватить из бездонной тьмы сильные плечи с гордым разворотом, царственную стать. И вроде бы глаза голубые с серебристым отблеском, острые, звёздные.

— Мелькор… — начала майа, но остановилась и замерла. Это был совсем не тот дух, что прял с ней облачка в мастерской и гладил кошку из дыма. Совсем не тот, который в тревоге спас её от падения в чёрную дыру.

Сосредоточенный и мрачный властелин глядел на неё суровым и чистым взглядом. И ни одна эмоция не украшала его красивый и холодный, словно выточенный изо льда, лик. Острые иглы железной короны впивались во мрак над его головой, что чернее самой ночи. Со всех сторон вытянулись лезвия теней и потянулись к майа.

Он встал с трона. Прямой. Беспощадный. И медленно спустился к замёрзшей у подножья деве. Куски льда хрустко ломались под его окованной сталью тяжёлой поступью, издавая страшный звук раздробленных костей. Ариен, обомлев, смотрела, как блестящие ледышки прозвенели по подножию трона и ударились о носки её туфель.

Тёмный дух подошёл к ней вплотную, прошуршав по полу плотным шёлковым подолом плаща, и положил обе руки на её плечи, тяжёлые, как пудовые мешки. Его чёрные волосы коснулись разгорячённой майарской щеки, от них отлетел ворох крупных хрупких блистающих снежинок.

— Кажется, я нашёл то, что искал. Вот оно, моё Негасимое Пламя, что искал я по всему мирозданию, а оно всегда было рядом, под рукой. Ариен, ты станешь самым драгоценным сокровищем Тьмы.

Словам Мелькора совсем чуть-чуть не хватило нежности, чтобы они превратились в признание.

— Я принесла чертежи мастеров. Мы сможем построить такие же башни! Мы принесём свет в Средиземье!

Нежная кисть Ариен легла поверх сильной ладони духа Тьмы. Там, где светлая рука коснулась льда, затрещали маленькие молнии. Мелькор отстранился, взял из её рук переплёт и сосредоточено перелистал. Вдруг остановился на одном из чертежей, и сумрачный взгляд его прояснился. Он тут же с глухим хлопком закрыл папку и коварно улыбнулся.

— Пусть весь мир разорвётся в клочья. Мы теперь заодно и это — главное! Это начало новой жизни. Нас ожидает величие, Ариен. Я угадал, я предвидел. Оставайся здесь. У меня есть небольшое последнее дело. Я решу его и вернусь за тобой. Нас ждёт весь мир!

Она, словно под чарами, смотрела, как истинная глубокая Тьма взвилась, закружилась бешено и затанцевала свой ледяной мёртвый танец в ледяных глазах напротив. Следом весь облик Мелькора охватил густой мрак, словно забирая его в свои чудовищные ладони.


***

После чудесного воскрешения мастера Майрона все, наконец-то, счастливо перевели дыхание. Огненные айнур вернулись в свои мастерские и кузни, природные духи — в леса и поля. Наступили долгие летние дни, наполненные светлой радостью от привычной любимой работы.

Так, в один из таких совсем обычных дней в череде ничем теперь непримечательных, Айвендил вышел из лесного дворца повелительницы жизни Йаванны и отправился осматривать водоёмы, что на границе лесного чертога и пролеска, за которым начинались южные поля и пастбища. В помощники он зазвал с собой Тейвира. Майар прошли залитыми светом лесными тропинками, беззаботно о чём-то разговаривая, и остановились возле ближайшего пруда.

— Да-а, ряска разрослась. При такой погоде пару недель и весь водоём затянет, — затревожился Айвендил, глядя на пруд, почти до половины укрытый пока ещё лёгкой и не плотной светло-зелёной вуалью. — Есть идеи?

— Можно попробовать сетями убрать. Перекинем через пруд, ты с одной стороны пойдёшь, а я с другой. — отозвался товарищ.

— Во-первых, где мы возьмём такую здоровенную сеть. Это надо к ткачихам идти, а они сам знаешь, какие, — начал недовольно возмущаться Айвендил, которому, по правде, просто было неохота лезть по грудь в почти болотистую воду. — Во-вторых, это ж сколько мы будем чистить? До пришествия Пустоты? Может магией?

— Опасно, чуть переборщим и вообще всё исчезнет, даже рыбам на корм не останется, — возразил сверкнувший светлыми глазами Тейвир. А прекрасный лик второго айну вдруг вспыхнул озарением.

— Да! Точно, рыбы! Испросим мальков у водных майар, тех, что ряской питаются!

— Прекрасное решение, ты молодец, Айвендил! — одобрительно хлопнул товарища по плечу дух леса.

Тут из пруда выпрыгнула прямо на сапог Тейвира крупная жаба.

— Смотри-ка! Она выбрала тебя в женихи! Скорее! Целуй её, и она превратится в прекрасную эльфийскую принцесску! — рассмеялся Айвендил.

Строгий хозяин леса присел на корточки и осторожно взял в руки земноводное.

— Ну что ты, милая жабка, такая жара, сиди лучше в болоте, — ласково погладил он животинку по мокрой пёстрой кожице.

Тейвир отпустил жабу обратно в воду и серьёзно сказал товарищу:

— Она вся дрожала, будто испугалась чего-то. Странно…

— Испугалась, что ты не возьмёшь её замуж, — ехидно улыбнулся Айвендил, а потом смиловался и примирительно добавил: — Не бери в голову, Тейвир, наверно, где-то цапля пролетела.

Природные айнур уже хотели уходить, чтобы обследовать другие водоёмы, но тут из воды снова выскочила та же жаба. Только теперь, тревожно раздувая свой желтый подбородок, она начала карабкаться по ноге Айвендила. Майар удивлённо переглянулись. Не успели они перемолвиться и парой слов, как весь пруд забурлил, словно вскипел изнутри. Из него начали выпрыгивать жабы, лягушки, выползать тритоны и прочие хладнокровные обитатели, все в огромном количестве. Следом за земноводными на берег стали выбрасываться рыбы, беспомощно хватая большими прозрачными ртами воздух и перебирая плавниками, будто тоже хотели убежать из водоёма. По спинам природных майар прокатились волны озноба, а зелёные глаза в ужасе распахнулись. Айвендил бросился к кромке воды и стал закидывать рыбу назад, но Тейвир схватил его за руку:

— Оставь! Это хозяйство Ульмо! Мы сообщим ему! Надо срочно бежать к Йаванне!

Духи жизни пустились бегом по тропинке, в лесу тоже было неспокойно. Везде под деревьями мелко дрожали травы. Выйдя на дорожку, майар увидели причину: вся она была словно змеиный ковер! Пресмыкающиеся переползали друг через друга чёрными, зелёными, пёстро-бурыми лентами, стремились из леса в поле. Айвендил и Тейвир обратились соколами и взмыли над верхушками деревьев.


***

Йаванна незадолго до этого происшествия была в поле недалеко от леса. Она, Бертана и Эрифир осматривали всходы пшеницы нового сорта. Тут владычица природы ощутила странное колебание земли. Она приложила руку к почве. Через несколько минут к ней подбежали майар.

— Госпожа! Земля дрожит!

Потемнело, хотя на небе не было ни облачка. От горизонта надвигалась чёрная туча. Оказалось, что это птицы! Несметное количество разных птиц неслось прочь с южных равнин! Они с громким гомоном пролетали над головами айнур, но ни одна не ответила на зов своей повелительницы. А следом надвигались всё новые и новые скопища пернатых.

Ниже неистово кричащих птичьих стай летели два сокола. Они спикировали с воздуха прямо под ноги Йаванне и обратились майар.

— Страшные дела творятся, госпожа! — тревожно начал Тейвир.

— В лесу жабы выпрыгивают из болот, змеи выползают из нор. При том, что период спячки! — перебил его сразу же Айвендил.

— И птицы! — воскликнули они вместе.

— Вы говорили с ними? — спросил быстро Эрифир.

— Пытались! Они будто не слышат нас!

— Нас тоже!

— Госпожа! Что это такое? — спросила Бертана.

— Я… не знаю! — только и смогла ответить искренне удивлённая Йаванна.

Вдалеке поднялись столпы пыли, нарастал грохот, и вскоре послышался стук копыт. На природных айнур надвигался огромный табун диких лошадей.

— Осторожнее! Быстро в воздух!

Владычица обернулась пёстрой совой, майар — лысыми орлами. И они, окружённые зелёным свечением, помчались в огненные чертоги.

Глава 9. Падение светил

Мелькор скользящей чёрной тенью исчез из своих чертогов и быстро достиг горы Тирмэ.

«Какая удача, какой просчёт! Ну держитесь, драгоценные валар!», — оскалился тёмный айну, вцепившись плотоядным взглядом в светильник.

Мелькор раскинул руки, словно желая принять светоч в смертоносные объятия, он запел мощным голосом чёрное заклинание. Голос этой нестройной страшной песни отражался от скал, наполнял распирающими нотами каждую трещинку и углубление горы. Тучи мглы окружили пылающую светлую чашу, словно сети. Но звёздный свет вырвался из плена темноты, легко прорвал полог непроглядной хмари и засиял ярче прежнего. Мелькор злобно прищурился, голос его стал громче.

Теперь всю разрушительную мощь он направил на страховочные крепления, что в спешке не закрепил Ауле. Стальные конструкции раскалились добела, погнулись. В воздухе надрывно заскрежетал деформированный металл. От напора тёмной песни силы, срывая резьбу, вылетели все болты, каждый с два кулака толщиной. Крепления лопнули и рухнули к подножью. Чаша, держалась теперь на вершине всего лишь за счёт собственного немалого веса.

Мелькор коварно и победоносно улыбнулся, он снова запел, теперь направив всю свою чёрную волю точно в каменное тело горы.

Гордый исполин Тирмэ сопротивлялся. Он гудел изнутри низким свирепым каменным голосом. В тёмного духа летели булыжники и острая крошка. Тирмэ стоял упрямо столько, сколько мог, из последних сил удерживая на плечах бесценный светоч. Вибрация невероятной силы изнутри терзала и расшатывала всю гору, породы крошились, все существо могучего Тирмэ прорезали огромные раны трещин. Вскоре гора утратила свою мощную цельность: куски породы шатко балансировали, но больше не были сопряжены друг с другом в устойчивый монолит. Гигант превратилась в огромный вертикальный навал едва держащихся друг на друге камней.

Несколько минут, и Тирмэ, дрожа в последних конвульсиях, с колоссальным грохотом, треском, похожим на вопль умирающего, обрушился сам в себя, за секунды превратившись в груду обломков. От земли до небес поднялось гигантское пылевое облако. Обезумевшие ветры подхватили каменную тучу, и она, словно гигантская смертоносная волна, наполненная удушающими острыми частицами, понеслась в сторону городов и поселений.

Звёздный светоч упал в самый центр поверженного каменного гиганта и разбился. Отточенные осколки такого прочного, но и такого же хрупкого графира разлетелись стрелами на многие километры. Скопление звёздной энергии от удара сдетонировало. Последняя ослепительная вспышка самого чистейшего белого сияния — и наступила тьма.

Взрыв был ужасающий, на месте падения чаши образовалась воронка, кратер за секунды въелся глубоко в землю, а края его расширились до величины большого озера. Ударная волна вырвала молодые деревья с корнями, сточила горы и развернула реки вспять.

Земля дрогнула. От центра разрушенной горы пошли подземные волны, рассекая землю трещинами. Из недосягаемо глубоких недр вырвался огонь. Он заполнял проломы в тверди и изливался реками лавы. Из толщи вставали свежие породы, сталкивались с сильнейшим громом, спотыкались друг об друга, громоздя новые горы. Ландшафт континента изменился до неузнаваемости.

Подземные толчки дошли до моря, прибой остановил свой неспешный шелест, воды ушли далеко от берега, чтобы набрать колоссальный объём и силу. Прошло всего мгновение, как тяжёлая обезумевшая вода набросилась на скалы, обрушилась на побережье невиданными прежде никогда волнами. Не справляясь с такой нагрузкой, реки вышли из берегов. Ветры безумствовали над морем и крутились смерчами над развалинами некогда прекрасного мира.


***

Ауле и огненные майар в тот день были в своей мастерской и, не торопясь, основательно разбирали чертежи и планы проектов, которые в горячке установки башен побросали незавершёнными. Внезапно, распахнув сильными крыльями прямо на лету окно, в помещение ворвалась огромная сова, а следом за ней четыре орлана. Птицы, коснувшись пола, обернулись природными айнур. Йаванна, как и была с заплетённой тугой косой, в полевой плотной короткой тунике, пыльных от земли штанах и сапогах, подбежала к огненному вале.

— Ауле! Животные взбунтовались! Они не отвечают на наш зов и бегут с севера и юга в центр континента, будто разом сошли с ума! Грядёт беда!

Последнее слово Кементари прозвенело уже в на миг потускневшем воздухе. Затем неестественный яркий белый свет волнами озарил помещение. Где-то вдалеке прогремел взрыв.

— Все к стене! — скомандовал громко Ауле.

Майар не дыша бросились в дальние углы и закрыли себя и природных духов огненными щитами. Сам огненный вала схватил Йаванну, прижал к стене возле окна и закрыл её своей грудью, тоже призывая щит пламени.

В этот миг огненных чертогов достигла ударная волна. Витражи осыпались стеклянной крошкой. Пол затрясся, заходил ходуном, вздыбился, опрокинулась мебель. И всё вокруг снова поглотил рассеянный сумрак.

Едва всё утихло, в темноте зажглись золотые и зелёные огоньки в руках айнур. Освещая себе дорогу этим свечением духи бросились к лестнице, перепрыгивая через провалы от разрушенных в некоторых её частях ступеней. Они достигли верхнего этажа и выбежали на крышу.

Вместо мерного звёздного света на севере, что виден был из огненных чертогов, во мгле пылало огненное марево. Валар и майар поражённо глядели вдаль, стоя возле шпиля с золочёной огненной птицей. Отражённый свет разгорающегося с каждой секундой всё сильнее и ярче пожара, полыхал на золотом флюгере, словно кровь.

— Йаванна! Оставайся здесь!

Ауле взметнулся метеором в небо, а за ним и три огненных птицы молниями понеслись на север. Не успели их огненные хвосты скрыться из виду, как прогремел ещё один взрыв уже с другой стороны. И Валинор накрыла чернильная непроглядная мгла.


***

Эльве редко выходил теперь из самовольного затворничества в собственных покоях. Он был там и в тот миг, когда небо резко потемнело, будто среди бела дня вдруг спустились густые синие сумерки. А через несколько минут с громом и шипением в окна бросились потоки воды, словно кто-то в шутку окатил стекла из огромного ведра.

Эльве распахнул окно и замер от удивления. Весь сад был залит водой, на поверхности которой медленно истлевала белая морская пена. Эльф не поверил своим глазам. Его дворец находился не на самом побережье, да ещё и на взгорье. Ни разу за несколько столетий, даже в самый сильный шторм, волны не поднимались столь высоко. Это было за гранью реальности. И тут в стену дворца с оглушительным плеском врезалась новая волна. Окна задребезжали под напором воды и разбились, удар стихии сорвал с петель двери на первом этаже, и вода затопила всё пространство до самой лестницы. А на горизонте дыбились новые гребни волн.

Эльве бросился в покои, взял тёплый плащ, нож, огниво и фонарь, сдёрнул веревки с гардин. Обернулся — на столе лежал его альбом для рисования. Эльф обмотал его обрывком ткани и спрятал за пазуху. Во время этих стремительных сборов громыхнул ещё один взрыв, совпавший с новым ударом волны. Дворец затрясся, эльда упал на пол. Вода взметнулись фонтанами мимо окон, наполняя воздух солёным морским запахом.

После второго взрыва свет совсем иссяк. Эльве выбрался на крышу уже в кромешной темноте. Не было видно ничего. Но ощущался штормовой шквалистый ветер. Внезапно в небе трескуче заискрились тучи и залпом обрушился ливень.

Эльве залез на широкий карниз под откосом крыши, привязал себя веревкой к известняковой колонне и зажёг фитиль в стеклянном фонаре. Он махал им перед собой, призывая на помощь. Но вокруг была лишь чёрная вода в едва заметном зареве от бушевавшего где-то далеко пожара.

Эльве просидел на крыше своего дворца несколько часов. Где-то внизу свирепо клокотала вода, такая же чёрная, как и воздух. По этому сердитому ворчанию, было понятно, что море поднималось всё выше, затапливая уже верхние этажи. Эльф уже отчаялся подавать световые сигналы в тёмную пустоту и привалился к каменной кладке, обдумывая другие варианты спасения. Он надеялся, что когда-нибудь волны утихнут, и, возможно, удастся отыскать что-то вроде бревна или доски и доплыть, найти ещё кого-нибудь живого. Оставалось уповать только на удачу и чудо.

Вдруг на горизонте из-за туч показались мерцающие белые огни. Эльве тут же встал на ноги, дрожащими руками зажёг светильник и стал махать им над головой. Одна из светящихся точек устремилась в его направлении. Она приближалась и превращалась в огромного орла. Он сел на крышу рядом с Эльве.

— Быстрее забирайся и держись крепче! — скомандовал орёл.

Эльве отвязал веревку, залез, скользя по мокрым длинным перьям и сел верхом между крыльями.

Они покружили по окрестностям, как сообразил эльф, в поисках других пострадавших. Но острый глаз служителя Манвэ не приметил больше ни одной живой души. Тогда орёл взмыл в небеса выше грозовых туч и быстро полетел в сторону Валимара.

— Как имя твоё, спаситель мой? — спросил Эльве, как только орёл выровнял полёт.

— Воримар.

— Что случилось?

— Звёздные светила рухнули, о большем никто не знает.

— Много ли пострадавших?

— Тысячи. Это мой сорок первый полёт. При том, что на подмогу Владыка ветра отправил нас всех.

Эльда скорбно умолк, представляя себе масштабы бедствия и разрушений. Этих коротких слов хватило, чтобы понять: пострадала далеко не одна не только гавань.

— Куда летим мы?

— Серьёзно пострадавших мы переправляем в Лориен, ими займутся целители. Остальных везём в столицу, там, под присмотром служителей валар вы, эльдар, будете в безопасности, пока властители стихий не исправят последствия катастрофы.

Эльве отчаянно взмолился:

— Воримар, я умоляю тебя! Отнеси меня в Лориен! Там жена моя!

Глава 10. Выбор Варды

Ирмо пребывал в своих садах, когда таинственную тишину блаженного Лориена вдруг сменил низкий утробный вой. Воздух заколебался, а земля завибрировала сотнями нечеловеческих голосов, будто все твари темного духа разом решили вырваться из подземных дыр. В отдалении раздались хлопки. Ненадолго волшебный сад укрыла густая чёрная мгла. Затем немного посветлело, но сумрак стал непривычного пурпурного цвета. Ирмо взлетел над кронами деревьев и увидел страшную в своей неестественности картину: со всех сторон окаёмка небес была залита багрянцем, как будто гигантский паук, напившись крови по горло, лопнул, и бордовая влага разлилась на всё небо.

Повелитель душ в один момент отыскал Эстэ.

— Ирмо! Нужно срочно отправляться на север и юг! Я слышу зов раненых! — в багровых сумерках голос Великой целительницы приобрёл металлические ноты.

Ирмо и сам это знал, но ответить он не успел. Пространство перед ними стало плотнее и вскоре обрело черты фигуры.

— Нет! На места отправились Манвэ и Варда. Вы пока останетесь здесь до дальнейших решений. Это распоряжение Повелителя ветра.

— Ты, Намо? — спросил Ирмо брата.

— Я тоже слышу зов душ. Умерших. Я и Вайрэ останемся в Мандосе. Скоро туда прибудут фэа погибших. И предвижу, что количество их велико.

С этими словами фигура Намо истлела клочьями белёсого тумана.

Над Лориеном сквозь сумрак гремел тревожный медный глас огромного колокола. Ирмо и Эстэ срочно собрали своих служителей-майар и учеников из эльдар. Дворец снов, все окружающие здания и строения за несколько часов полностью подготовили к приёму пострадавших. Валие распределила своих помощников на бригады согласно их опыту и знаниям. Бригады в свою очередь разделились по типам ранений и их тяжести. Эстэ была как на иголках — вестей было крайне мало и вся подготовка была лишь предположительной. Какие травмы получили жители приграничных территорий, сколько их? Оставалось только гадать.

Но ждать в неизвестности оставалось недолго. На фоне ядовито-огненного марева показались орлы Манвэ. Целители снимали с мощных спин огромных птиц раненных эльдар. Как и предполагала Эстэ, были переломы, потери конечностей с обширной потерей крови, ожоги, осколочные ранения, травмы, сопряжённые с падением с высоты или с зажатием под завалами, отравления дымом.

Сердце великой целительницы обливалось слезами, глядя на изувеченных детей Пустоты. Хромающие и тихо стонущие от боли, в одеждах, изорванных на лохмотья, перепачканные сажей и грязью, с залитыми кровью лицами и волосами, превратившимися в повисшие жгуты, они всё равно оставались самыми прекрасными созданиями во всём мире. Эстэ сама распределяла пострадавших, пока их не стало слишком много.

Несмотря на все старания целителей, к ночи некоторые эльдар отправились в Мандос, послушные зову Намо.

А утро не наступило. Всё тот же, наполненный красным воздух, озарённый светом факелов с кислым привкусом запёкшейся крови, которым будто было пропитано всё вокруг — ветер и вода, смола деревьев и прибрежный туман на озере Лорелин.

Постели, столы, доски на подставках из камней — в дело шло всё, что только можно было превратить в подобие ложа. Когда кончилась мебель — сняли гардины и гобелены и растянули между колонн, или стелили их прямо на полу. Раненые лежали плотно, но места во дворце и ближайших постройках закончились. Лёгких пострадавших теперь располагали на ближайших полянах, прямо на траве, укрыв плащами. Им помогали служители снов и сам Ирмо, обрабатывали и перевязывали раны, зашивали не угрожающие жизни порезы. Но более всего таким несчастным была нужна моральная поддержка. Многие плакали, что не знают, где теперь их мужья, братья, дети. Родственники других погибли прямо у них на глазах — после их будет утешать Ниенна и майар скорби. А сейчас властители снов могли помочь только погружая несчастных эльдар в целительные сны.

Ирмо как раз был на поляне, где только-только отправил несколько раненых в исцеляющее забытьё, как неподалёку приземлился орёл с очередным лёгким пострадавшим.

Наездник спешился и подошёл к владыке снов. Ещё до того, как пришелец снял серый капюшон, Ирмо, конечно же, его узнал.

— Лорд Эльве, в какого рода помощи вы нуждаетесь? — сухо спросил вала, оценивая его вид и не находя бросающихся в глаза повреждений.

Эльве бросился перед Ирмо на колени.

— Владыка, великий Повелитель душ, умоляю, вдруг это конец мира, вдруг завтра не наступит! Позволь мне увидеть её! Позволь умереть рядом с ней! — говорил телери, схватив руки валы и целуя их.

Багровые отблески страшным отливом плясали на его лбу, волосах, плечах, укрытых дымчатым плащом. В глазах его смешались отчаяние и последняя надежда. Эльда готов был пасть еще ниже и целовать уже сапоги айну, но Ирмо резко схватил его за шиворот, поднял с земли и крепко к себе прижал. Эльве ощутил лёгкие прикосновения, словно трепыхания крыльев бабочек. Вокруг их фигур затрепетали полупрозрачные лепестки веера снов.


***

Обрушив первый светильник, Мелькор вернулся в свои чертоги, но Ариен он там не нашёл. Издав звериный рык, тёмный дух полетел на Таникветиль. Всюду царил мрак и хаос, такие родные и приятные существу Мелькора стихии. Мощь его ещё более возросла, раскинулась на полнеба призрачными чёрными крылами. Ещё на подлёте тёмный айну увидел стремительно летящую белую и сверкающую точку. Она мчалась среди мрака, быстро приближалась и наконец превратилась в огромного белоснежного орла. Мелькор завернулся в сгусток тьмы, как в покрывало. И светозарный орёл пролетел почти рядом. Проводив его до горизонта, Мелькор победно состроил косую улыбку: «Братец, где же твои хвалёные зоркие очи? Что же ты, меня не приметил?». Момент, когда Манвэ скрылся на краю небесного купола, направляясь на юг, совпал с тем, как из башни Таникветиль рванулась вверх ослепительная звезда, погасив ненадолго мрак вокруг.

«А вот и королева! Пора!»

В зареве далёких пожаров небо вмиг потяжелело, опустилось ближе к земле и давило на леса и поля своей душной тяжестью, словно крышка гробницы. Отсветы играли на сводах дворца, отчего они казались вымазаны кровью. Стёкла пылали, готовые расплавиться и стечь вниз. За одним из таких, объятых бордовым тёмным пламенем окон Ариен в ужасе смотрела на всё разгорающийся пожар. Понимая теперь ясно, что первую лучину в кострище бросила она сама. Майа слышала музыку Тьмы, могущественную, грозную и беспощадную, словно рог и барабаны, предвещающие катастрофу, и её захватывало в эту воронку, словно песчинку в океан. Ариен только теперь осознала тщетность своих мечтаний, Мелькор никогда не будет дружественен ей, как не может вечная мгла любить одну из бесконечно одинаковых песчинок на берегу. Все его слова — ложь. Мелькор вообще не может никого любить, этих нот нет в его мелодии. И тут она не увидела, но почувствовала, что за спиной сгустился мрак стократ плотнее тьмы, окутавшей весь мир.

— Звёздочка! — только и вымолвил владыка тьмы, прежде чем схватить её в могучие объятия. Я ждал тебя целую вечность! Следуй за мной! — жадно целуя все её лицо и обнажённые плечи говорил Мелькор. — Туда, на тёмный материк и дальше. В надзвёздные края. Ты будешь моя царица, царица мира! Я буду служить тебе, как госпоже моей. Я дам тебе всё, от чего отказалась в бездумье упрямая Варда.

Музыка внезапно изменилась и стелилась ласковым прирученным зверем, началась другая музыкальная тема.

Ариен находилась в тягучем полуобмороке. Она не слышала слов, не отвечала на эти жаркие поцелуи. Вся её сущность внимала тихой-тихой, как неверный флёр, песне, что начала звучать с последним словом Мелькора сильнее.

— Ты любишь меня? Люби меня сейчас же! — требовал Мелькор, лаская красивое тело звёздной девы. Но затуманенный взгляд голубых глаз звёздной майа вдруг прояснился.

Теперь, только теперь Ариен опознала родную мелодию, которая вилась за Мелькором всюду. С самого начала, с того танца на возжигании первых звёзд, она, словно тень, всё время была с ним, весь Мелькор от начала начал был окутан этой мелодией. До боли и слёз знакомой, так, что Ариен не распознала подвоха. В сердце тёмного духа билась песнь владычицы звёзд, пресветлой Варды.

Ариен уверенно вырвалась из объятий. Её глаза стали ясными, лучистыми и острыми.

— Нет! Вы обманом заставили меня пойти на сговор! — сказала она.

— Ты про фонарики Варды? Глупости! Забудь! Я сделал это ради нас! Чтобы мы могли уйти, и ты пойдёшь со мной! Сейчас же! Волей или неволей!

Мелькор схватил Ариен за руку, но тут же отдёрнул. Он обжёгся о её искрящийся свет.

— Вы убийца. Вы несёте лишь боль и горе!

Мелькор злобно улыбнулся и его руки заволок тёмный морок. Прикосновения к звёздной деве и её лучистый грозный взгляд больше не приносили ему вреда. Он взял деву за подбородок, и тягуче-насмешливо прошипел:

— Я предлагаю тебе быть моей госпожой. Что же, раз ты упрямишься, то всё равно будешь моей. Только уже я буду твоим хозяином! У меня есть в Средиземье чёрная нора, куда я утащу тебя! Ни один луч не найдёт тебя там! Ну же! Идём! Веселей!

Мелькор поволок её к окну. Ариен вдруг осознала, что он сильнее её, бесконечно сильнее. Она кричала, звала на помощь и отчаянно вырывалась.

Дальнейшие события заняли мгновения. Услышав крики о помощи, в двери вбежали двое. Свет майар разгорелся ярче и стало видно, что это верные Майрон и Эонвэ, которые спустились с обзорной площадки. Они отважно встали лицом к лицу с духом тьмы и распахнули светлые щиты.

— Оставь её, дух искажения! — закричали защитники, готовые к сражению.

Блеск щитов, сотканных из чистого света, ослепил на секунду тёмного. Ариен, не упустив момент, вырвалась из железной хватки.

Тёмную душу Мелькора затопила волна колючей ледяной ярости и неодолимой жажды обладания. Из всех теней сумеречной залы вытянулись острые лезвия и устремились в сторону майар. Ариен бросилась к друзьям, за её спиной развернулись огромные золотые крыла.

Внезапно ярчайший свет вонзился в Темнейшего. Он зажмурился от резкой боли и прикрыл лицо рукой.


***

Варда, летев сквозь дымный тяжёлый воздух вслед за мужем, увидела, что к Таникветиль рвётся тугой и клубящийся сгусток Тьмы.

«Вот и сам виновник! Мелькор! До́лжно следовать за ним, проследить, предотвратить какое-то новое задуманное им зло!»

Пресветлая Элберет вернулась во дворец и оглянулась. Мелькор стоял у самого окна. Валие, вспыхнула лучезарной звездой, и голос её полился громокипящим потоком:

— Изыди, низменный дух, что не имеет больше имени и ранга!

Мелькор, в обжигающем свечении, согнулся и скорчился. Его лезвия вернулись в тень, а у губ собралась кровавая пена. Но он вскинул нахальный взгляд и широко улыбнулся рваной улыбкой, показывая окровавленные зубы, и страшно рассмеялся:

— Опоздала! Ты опоздала, дорогая Варда! Тёмные кинжалы достигли своих целей!

Тёмный растворился в темноте, но смех его долго слышался в оледеневшей тишине, будто злое эхо заблудилось во мраке.

На холодных камнях лежал Майрон, его фигурка на глазах становилась полупрозрачная, её прорезали острые лучи, рвавшейся наружу стихии. На его груди лежала Ариен. Фэа её светилась сильнее. Но и Ариен тревожно билась, стремясь в любую минуту изменить состояние на худшее и тоже сбросить оковы воплощения. Над ними майа Манвэ Эонвэ, овеянный слепящим белым светом, и купол призванного им свечения, удерживающий их души.

«Эонвэ не вытянуть двоих, даже, если он отдаст за них собственную жизнь!»

И вторя мыслям владычицы Эонвэ тяжело прошептал:

— Госпожа, умоляю, лишите меня этого выбора!

Элберет взглянула в окно, вслед Мелькору, летящему на юг ко второму светочу. Она могла бы броситься сейчас за ним, успела бы предотвратить крушение второй горы. Ценой жизни своих служителей. И Варда сделала выбор. Она подбежала к раненным и раскинула звёздный полог над едва дышащим Эонвэ. Варда воззвала к Эстэ. Спустя минуты громыхнул второй взрыв.

Глава 11. Волны мрака

Тяжёлые дни пришли в благословенный край. Огонь, вода, ветер — самые могущественные стихии словно сошли с ума и не повиновались валар.

Но ливни, ледяной стеной вставшие на побережья, всё-таки утихли — воздушные айнур смогли обуздать взбесившиеся небесные груды и колоссальным трудом отвести их в районы, где бушевали пожары. Однако, низменности возле моря оказались затоплены километрами солёной воды, которая, хоть и с много меньшим напором, но все прибывала, сливалась и смешивалась с вышедшими из берегов реками. В тёмном ледяном мраке не было видно ни ландшафтов, ни строений — кругом только чёрная вода. Укротить стихию Ульмо, Униен и Оссе удавалось с большим трудом. Песнь водных айнур не прекращалась ни на минуту, вала трубил в свой рог из двух витых перламутровых раковин, звук его могучий и глубокий поднимал в воздух огромные пласты морской воды, наполняя ею доверху облака и направляя в полыхающие южные районы.

Эхо землетрясений от падения гор всё ещё отголосками проносилось под твердью. Земля лихорадочно дрожала. Толчки и порождаемыми ими подземные волны были гораздо слабее катастрофических ударов первых минут, но всё ещё несли за собой разрушения: по стенам уцелевших зданий проходили новые трещины, вымощенные дороги превратились во вздыбленную крошку мостового камня, заваленную искорёженными стволами деревьев и большими ветками.

Первая волна пострадавших была уже стараниями водных айнур и орлов Манвэ размещена в чертогах Снов. Но тени катаклизма невидимой косой продолжали срезать жизни. Раненых было так много, что валие Эстэ, только более-менее наладив работу в Лориене и оставив там Ирмо и его майар, отправилась на места самых сильных разрушений. Там она развернула шатровые лазареты. Жители ближайших поселений проявили достойное уважения единодушие. Наравне с очередью нуждающихся в помощи выстроилась вторая, из добровольцев, желающих помочь.

Майар-воины и сам Владыка Макар своими мощными песнями поднимали обрушенные стены и кровли, а затем бережно, вручную, разбирали завалы зданий в поисках выживших, освобождали из каменных ловушек измождённых раненых, выносили тела погибших эльдар. Вала Ороме и его жена Несса, его майар-охотники, дух леса Тейвир и защитник природы Эрифир искали заблудившихся в поисках спасения от природных бедствий в лесах. Сама валие Йаванна и её младшая сестра Вана обеспечивали доставку лечебных трав, растворов и продовольствия.

Единственные, кто из валар не находились на месте катастрофы — Намо, Вайрэ и Ниенна. В чертогах Судьбы было много работы — эти айнур со своими майар встречали души погибших.


***

Ночь, что вот уже несколько дней царила над миром, освещали вспышки. Горели леса, поля, эльфийские поселения. Пожары подбирались к городам. Ауле и его майар снова разделились: вала и Даламан пытались усмирить вырвавшееся из-под контроля пламя на юге, где обстановка была более напряжённой, Майрон и Курумо воевали с собственной стихией на севере.

Они находились сейчас возле эльфийского посёлка Сильмен, от которого остались только чёрные, укрытые плотной сажей и пеплом руины. Со стороны ближнего леса сразу в нескольких местах поднимался белый дым. Появлялись всё новые и новые очаги горения. Майар то и дело поднимались в воздух, но чуждое, неродное и неподконтрольное теперь пламя играло коварную и злую игру. Почти гасло без причин на одних участках, чтобы с лютой ненавистью ко всему живому вспыхнуть до небес в самом неожиданном месте. Огненные айнур заняли позиции в ближайшем поле. Они пели заклятия, и земля вздымалась, переворачивалась, как вспоротая рана. По плану они постараются заманить огонь в это кольцо, ограниченное широкой вспаханной полосой. И шанс есть только один — дальше крупный город Аластэ, который далеко не все жители успели покинуть.

Алое зарево стало ближе, в воздухе уже отчётливо чувствовался запах гари, послышался треск. Ветер бросил в лица майар ворох листвы, догорающей по краям алыми ниточками. Молясь Пустоте, чтобы ветер не изменил направления, огненные майар приготовились. Вскоре участок леса перед ними запылал, рассыпаясь желтыми искрами. Пожар вышел в поле и встал перед ними рвущейся в небеса и грозно ревущей стеной пламени.


***

Мрак сгущался, наливался силой и затаённой энергией, вихрился и гудел сотнями демонических голосов. Мелькор торжествовал, чувствуя ярый и бешеный прилив сил и мощи. Ещё совсем немного, и мгла выплеснется из краев доверху залитого Валинора и извергнется прямиком на второй континент, пропитает собой каждый клочок забытой и проклятой земли, где тёмный дух назначит себя хозяином.

Мелькор, предвкушая скорый триумф, летел на огромных чёрных крылах, и смех его сотрясал невидимые в кромешной мгле небеса. Он увидел, как злой пожар вырвался из леса, ядовито-пурпурные языки лизали поле, и разгорались с каждой секундой всё ярче, готовые проглотить густонаселённый эльфийский городок. Но на их пути храбро встали две окутанные золотым чистым пламенем фигурки. И одну из них он узнал - то снова был Майрон. Мелькора такой расклад не устраивал. Он взвился, и над лесом его мглисто-призрачные крылья стали осязаемыми и кожаными, похожими на гигантские крыла летающих изрыгающих огонь монстров, созданных им в пещерах тёмного континента. Мелькор взмахнул крыльями, и пламя, получив подпитку от злой магии, с новой силой заклубилось и бросилось на светлых духов, сметая все на своём пути.

Кольцо ограждения не выдержало. Пламя прошло сквозь него, перепрыгнуло, словно хищный зверь, и понеслось с лютой яростью на город.

— Курумо! Встречный пал! — скомандовал Майрон запасной план.

Они взлетели в воздух, обогнали пламя, пролетев через огненную стену, и встали всего в двух километрах от границ мраморного города. Майар взмахнули руками и перед ними выросла гряда, сотканная из золотого жара. Они запели, но к ужасу обоих волшебный светлый огонь заалел по верхушке и на глазах стал тёмно-багровым. Сжигающая всё на своём пути волна пламени рванулась на своих создателей, окружила их самих, и сжала кольцом из пекла и дыма.

Пламень палил невыносимым жаром, кругом сыпались искры. Майрон и Курумо встали спиной к спине, снова запели. Но огонь ретиво бросался на них жалящими языками, стремясь схватить в горячий удушающий кулак. Майрон собрал все свои силы, весь свой дух и горячо воззвал с мольбой к внутреннему пламени. Курумо поражённо увидел, как фигуру друга объяло сильнейшими потоками силы, вокруг собрата с ужасающей скоростью закрутились огненные вихри и слились наконец в пылающую гигантскую сферу. Шар подёрнулся переливами, от него пошли колебания невиданной мощи. Багровое кольцо приникло к земле, склоняя горящие языки, будто головы, пред своим повелителем, отдаваясь золотой сфере. Кольцо огня разомкнулось и, слава Пустоте, пошло в нужном направлении навстречу страшному пожару. Сомкнувшись с багровой стеной огонь Майрона поглотил её без остатка, и пламя угасло, оставляя на земле только ровный слой изгари.

Мелькор в ярости опустился на выжженную землю перед горящей сферой и зло крикнул:

— Ну что же ты, Ауле, выйди покажись! Или так боишься меня?

Из пламени показалась фигурка Майрона. Он во все золотые глаза заворожённо смотрел прямо на тёмного, не ведая чего ожидать. Но внутренне майа чувствовал странный азарт и готовность к схватке. На лице его смешались и ужас, и отвага.

— Не Ауле? — даже тон Мелькора изменился вдруг. — Его маленький майа? Да с валарской мощью! Как интересно!

Мелькор неожиданно развернулся и исчез в струях дыма.


***

Ещё два стежка, и Мелиан на вытянутых руках посмотрела на свою работу — маленькое нежно-розовое платьице, к которому она пришивала нежные белоснежные кружева. Внезапно в глазах потемнело.

«Что произошло? Я потеряла зрение?» — майа испуганно схватилась за свой стан, судорожно задышала.

Но дух сумерек спустя мгновение освоилась в темноте, восстановив способность видеть. Она подошла к окну и поняла: не глаза подвели её, не хроа — свет померк для всех и повсеместно.

«Башня потухла. Наверно, мастера снова что-то налаживают…»

Но тут пол затрясся, Мелиан прижалась к стене. Раздался мощный звук взрыва и через некоторое время и второй, и так близко, как будто совсем рядом. Следом пришла вторая волна землетрясения. Фонарики завибрировали и треснули, вода выплеснулась из волшебных чаш.

Мелиан очень испугалась, она бежала, открывала двери всех залов, звала айнур. Голос ее надрывно звенел в глухой тишине. Ни Ирмо, ни Эстэ, ни майар — все палаты были пусты. Дворец снов словно вымер.

Дева снов растерялась, каждой частичкой своего существа она поняла, что произошло что-то из ряда вон выходящее, страшное. Она вернулась в покои, и в этот момент пол завибрировал с новой силой. Майа забилась под подоконник не знаю что делать, только лишь смотрела в клочок окна, что был виден из её укрытия, пытаясь разглядеть хоть что-то в чёрном мраке.

Так она просидела долго. В какой-то момент на нижних этажах послышались голоса, шум от перестановки мебели. Но майа, скованная страхом, так и не решилась покинуть своего убежища.

Но вдруг в центре залы словно посветлело. Прямо из мглистого воздуха собралось сияние и туман, из него появились фигуры, обретая очертания, а затем и плоть.

— Ирмо… — Мелиан привстала с пола и сжала ткань платья в том месте, где быстро-быстро забилось сердце. — Эльве!

Вала стремительно подошёл к своей помощнице, помог окончательно подняться на ноги, порывисто обнял так крепко, будто в последний раз. Но тут же разомкнул руки.

— Мелиан, милая, любимая моя! Сейчас не до подробных бесед и восторгов. Времени очень мало! — Ирмо решительно и прямо посмотрел на неё. — Световые башни рухнули, их падение призвало из глубин неведомые и тёмные силы.

Ирмо нагнулся к самому полу и поднял ткань мира, точно лёгкий полог. Открытая завеса мира обнажила ошеломляющую картину, невидимую привычным взглядом. Из недр, с небес, из самого воздуха — отвсюду источается мрак. Его чёрные волны быстрыми и широкими потоками текли за горы, за пределы Валинора.

— Я отпускаю тебя! Вас! Но вы должны уйти прямо сейчас в Средиземье, пока мрак не рассеялся, и валар заняты устранением последствий катастрофы!

Мелиан стояла между двумя самыми любимыми на свете существами, словно пронзённая тысячами молний. Она переводила взгляд с валы на возлюбленного, но слова острыми краями застревали в горле. Наконец, она прошептала надтреснуто:

— Ирмо, Владыка! Я не могу тебя оставить! — в свете мягкого сияния ауры девы снов заблестели слёзы.

— Сейчас же! Не думай, не медли! Нет иных путей. Это единственный шанс и другого не будет! — вала обернулся на эльфа своими выворачивающими душу на изнанку глазами, что лишились зрачков, стали абсолютно белыми. — Эльве! Клянись хранить её усерднее, чем самую бесценную реликвию! Ретивее, чем собственную голову и честь!

Телери вскидывает голову — и волосы волной белого шёлка рассыпались и упали на плечи. Его голос зазвучал твёрже и звонче стали:

— Клянусь! Отдам и жизнь, и честь! Все, что есть и будет, к ногам возлюбленной!

— Ты поклялся! Полог будет открыт до тех пор, пока тьма не перенесёт вас на континент.

Последние короткие объятия. Майа и эльф подошли к стене дворца, что стала теперь зыбкой и тающей. Возле неё бились и плескались гребни темноты. Ирмо безотрывно смотрел, как эльф, судорожно сглотнув ком в горле, взял на руки возлюбленную, как Мелиан, зажмурившись, спрятала лицо в складках серого плаща. Эльве храбро сделал шаг и пал в пропасть. Но тут же их подхватили плотные чёрные волны и унесли прочь в сторону Средиземья.

Ирмо тяжело вздохнул и опустил голову. Он не прощался. Он предчувствовал, что соловушка скоро к нему вернётся, и путь этот будет устлан кровью и болью. Но он убеждён, что поступил верно, подарив ей этот кусочек пусть и недолгого, но настоящего счастья.

Часть 5. Все ледяные двери различны едино Глава 1. Арест

Эстэ была рядом с ранеными в северном районе Валинора, когда услышала зов с Таникветиль. Её глаза распахнулись — сама Варда взывала к ней!

«О, всемогущая Пустота! Какая беда снова обрушилась на несчастных детей твоих?!»

Целительница распорядилась о дальнейших действиях старших майар и в голубых огнях ринулась на гору королей. Там она тотчас осмотрела Эонвэ. Чёрный яд пульсирующей узловатой паутиной расползался по его телу, а под ключицей зияла дыра, словно ужасный паук. Майрон же уже ожил и отправился на перехват Мелькора, в истинной, первобытной ярости.

— Раны очень тяжелы. Клинки Тьмы прошили хроа, нужно срочно перенести его в дворец снов. Там есть специальные инструменты и зелья. Мы должны успеть! — холод голоса обжёг Варду. Она лишь коротко кивнула целительнице.

Эстэ без слов обняла звёздного майа и исчезла с ним, чтобы материализоваться во дворце снов.

Вокруг Варды и бессознательной Ариен тоже вновь закружился яркий свет. Они отправились в Мандос.

Дева звёзд пришла в себя, словно очнулась от тяжкого сновидения, но не почувствовала ни отголоска боли, будто не было тех страшных ударов, которые она приняла открыто на грудь в попытке спасти друзей. Над головой догорал звёздный купол, а пред ней на коленях стояла Элберет.

— Госпожа моя! Прости меня! Это Мелькор! Он придёт за мной, оставь меня, я расплачусь за свою ошибку! — майа тут же вскочила на ноги, взгляд её пылал отчаянной решимостью.

— Ариен! Милая, всё будет хорошо! Мне нужно спешить. Но здесь Намо и Вайрэ, они не выдадут тебя! — хрупко и хрустально зазвенел голос Владычицы звёзд.

— Это я! Я во всем виновата! Мелькор разбил светила из-за меня! Госпожа, надо сказать Манве, надо всем сказать! Иначе гнев Валинора падет на мастеров!

— Я скажу, Ариен, дорогая, оставайся здесь, не смей выходить никуда отсюда!

Элберет дождалась прихода Вайрэ, обменялась с ткачихой быстрым взглядом и, получив её безмолвное согласие, снова обратилась звездой.

«Нет, хватит с неё страданий, Ауле виноват, только он! Он должен был предвидеть такой исход. Он должен был предупредить нас! Главное, отвести подозрения от Ариен», — твёрдо решила Элберет, направляясь к мужу с новыми ошеломляющими новостями.


***

Валар в эти страшные дни совершили невозможное: огромными усилиями всего за несколько дней разыгравшиеся стихии удалось укротить. Теперь жителям содрогнувшегося материка ничего не угрожало. Эльдар и айнур занялись восстановлением территории. Ауле и его служители бегло осмотрели исковерканный катастрофой ландшафт: часть восточного побережья с важными гаванями была затоплена, и её надо было сейчас же вернуть в прежний вид. Зато из моря поднялась целая цепь новых островов. Их решили не затапливать, а использовать как оборонительную гряду. К тому же необходимо было заняться ремонтом трещин и выравниванием огромных оврагов, расчищением дорог, ремонтом обвалившихся мостов и переправ, восстановлением разрушенных и сожжённых городов. Но сначала огненные айнур отправились осматривать места падения башен.

Они опустились на развалины своего великого детища. Некогда прекрасный пейзаж, воспевавший техническую идею, теперь выглядел устрашающе. Взрыв прожёг окрестности так, что даже пепла от растительности не осталось — только голая окаменелая земля в сети трещин и наплывов каменных морщин, словно твердь навечно застыла в гримасе боли. Лесные массивы, что раньше зелёным кольцом окружали скалу, теперь лежали мертвые и изувеченные, как будто подкошенные гигантской косой. Везде были хаотично разбросаны останки гордой Тирмэ. От обгорелых и чёрных камней всё ещё тянулись струи горького дыма. За этими бесформенными грядами зияла огромная воронка, похожая на страшную разинутую пасть с неровными каменными зазубринами-клыками. В ней среди острых осколков графира тускло мерцали серебрянные обломанные крылья в саже и пыли. Ауле и майар бродили среди обломков своей мечты в траурном молчании, всем существом внимая стонам тверди, что теперь навсегда заблудились эхом на больной, израненной земле.

Вдруг пропитанный запахам гари воздух заискрился, затрещал разрядами молний. Из тьмы появились двенадцать фигур в отливающих кровавой медью доспехах, алых плащах, с обнаженными мечами. Лица воинов были словно камень. Макар вышел вперёд и сказал:

— Ауле, ты и твои мастера должны сейчас же проследовать с нами. В вашу честь валар созывают срочный совет.

— Этого следовало ожидать, — голос великого мастера прозвучал бесцветно, даже огненные очи его, казалось, поугасли, когда он взглянул на кандалы в руках повелителя воинов.

— Пойми, это вынужденная мера. Сейчас мы должны быть максимально осторожными. Надеюсь, что это всё ненадолго. И прошу, не совершай необдуманных поступков.

Майрон, Курумо и Даламан не шелохнулись. Они с пылающими янтарями очей цепко и колко глядели на воинов, готовые ко всему. Ауле сделал шаг вперёд и вытянул перед Макаром руки.

— Нет на нас ни тени, ни злого умысла, — сказал Ауле громко. — И если премудрый совет вместо того, чтобы восстановить последствия разрушений желает тешиться судами — мы придём! Нам нечего скрывать!

Несколько воинов окружили огненных майар, и облачили их руки в оковы. Грани металла влажно блеснули темной бирюзой. В рассеянном свечении выступили капельки влаги.

«Зачарованы! Самим Ульмо. Блокируют всю огненную магию! Неужели Таникветиль настроен так решительно?» — удивлённо отметил Ауле, когда на его руках замкнулись золотые браслеты на толстой цепи.

Угрюмый Таникветиль встретил конвой недружелюбным безмолвием. Облачный дворец показался огненным свободолюбивым айнур тяжёлым и тесным. Казалось, что проходы его стали в два раза у́же, стены давили, сползались, готовые сомкнуться, а своды грозились рухнуть на голову. Вся горделивая спесь испарилась из сущностей высшего пламени, заключённых в унизительные оковы. Они быстро шли, почти бежали по Таникветиль, сквозь коридоры, озарённые факелами. Живой огонь в светильниках сердито потрескивал и вспыхивал высокими потоками, чувствуя внутреннее возмущение своих владык. Казалось, что сто́ит пропустить шаг, и майар-воины посмеют подтолкнуть в спины своих собратьев, что превосходили их всех по могуществу. Их сопровождали, словно опасных преступников, словно лютых врагов.

По белому мрамору плясали тени, стремясь тёмными языками дотронуться до конвоя. И все, кто встречался на пути, тревожно отходили к стенам и стремились уйти в отвороты. Огненный вала аккуратно взглянул вполоборота на своих майар. Увидел, как Майрон хотел поправить выбившуюся из косы прядку, рыжей молнией упавшую меж глаз, но тут же двое воинов, не сбавляя шага, сомкнули ряд, почти коснувшись его плеч. Отвернувшись, Ауле встретился с грозным и напряжённым взглядом Макара.

— Ауле, я советую тебе не делать глупостей. Попытка побега сыграет не в твою пользу.

— Что я трус, чтобы бегать, Макар! Помни, с кем говоришь! — сквозь зубы оскорбленно процедил мастер.

Он с трудом сдержал взбесившееся гневом внутреннее пламя. Обстановка накалялась, и провоцировать воинов было бы верхом глупости. Стало ясно, что церемониться с ними не собираются.

Конвой прошёл два больших сквозных помещения, с третьего стали слышны отдалённые голоса. Чем ближе был зал Советов, тем сильнее становился разноголосый гомон. Гул не смолк даже, когда огненные мастера вошли и встали в центре золотой звезды, окружённые вооружёнными воинами.

— Тихо! — Манвэ поднял руку, и в зале воцарилась тишина, прерываемая лишь шелестом одежд и бренчанием цепей на руках мастеров. — Макар, освободи айнур, я думаю, что это лишнее.

Ауле смотрел пронизывающим взглядом на фигуру воздушного валы, пока Макар снимал с него оковы. Он ни секунды не сомневался, что именно Манвэ принадлежало распоряжение притащить их, как убийц и злодеев, связанными и лишёнными магии. Нет! Это не высокомерие или скрытая угроза — Манвэ ставит безопасность выше репутации кого бы то ни было. Решил подстраховаться, ничего личного! Ауле раздражённо скрипнул зубами.

— Великий вала, расскажи о стихии, что вверена тебе, — начал Манвэ, сложив руки в замок. Голос его был безукоризненно холоден и тяжёл, словно обледеневший сверкающий металл.

Дух пламени набрал воздух в лёгкие и сообщил на одной ровной ноте:

— Пожары полностью потушены на всех частях континента. Пламя вновь под нашим полным контролем. Ты же не за этим вызвал нас в цепях.

Ауле снова посмотрел на своих мастеров. Очи майар горели гневным пламенем, на их лицах лежала злая тень из смеси непонимания и обиды за унизительное положение своего мастера. Безмолвная поддержка майар, которую даже физически ощущал огненный дух, словно прикосновения теплых лучиков, придала Ауле сил и храбрости. Он поднял голову выше и громко сказал:

— Давайте, мудрые валар, задавайте свои настоящие вопросы!

— У меня только два вопроса ко всем собравшимся, а особенно к тебе, Ауле. Первый из них: как ты считаешь, как высшее воплощение одной из самых могущественных стихий Арды, кто повинен в бедствиях и гибели войдхини? А второй: какую ответственность виновные должны понести?

На это неприкрытое обвинение со своего трона вскочила возмущённая Йаванна.

— Валар, Манвэ! Разве вы ослепли, что не видите! Это бедствие — дело рук тёмного айну! Только на нём весь груз вины за катастрофу! И вы сейчас ищите крайних, вместо того, чтобы призвать к ответу истинного врага, злодея и убийцу!

— Я согласна с Йаванной! Да будет вам известно, что сразу после наступления тьмы, Мелькор напал на звёздных майар, один из них сейчас в моем дворце на грани небытия, тёмный хотел пленить Ариен… — продолжила Эстэ, но её тут же перебила замерцавшая тревожно Варда:

— Нет! Оставьте эту глупую привычку все сваливать на тёмного. Мелькор растерял свои основные силы в предначальные времена, ему в одиночку не хватило бы мощи совершить такое!

Владычица звёзд понимала несправедливость своих слов по отношению к огненным айнур, но снова сделала выбор в пользу Ариен.

— Мастера должны были предвидеть и такой исход, должны были хотя бы предупредить нас! — в поддержку Элберет выступил Ороме.

— Ауле не виновен! Он и его мастера ничего не знали об этом! Я могу подтвердить! Мы были все вместе в момент взрывов! — парировала Йаванна. — Грандиозного труда стоил весь проект, что же вы, намекаете, что мастер сам загубил своё творение?

— Нет сомнений, что Ауле благороден и честен, но кто может поручиться за верность его майар? Это заговор! Кто-то из кузнецов присягнул Мелькору. Кто был ответственный за чертежи? Мастер Майрон? Он в сговоре с тёмным вала! Ауле, прими меры! Хотя поздно, поздно уже! — сокрушался Владыка Вод.

— Ульмо, уймись! Майрон выше всяческих подозрений. Хотя бы потому что он — мой майа! — сверкнул очами Ауле.

— Не старайся, Ульмо! Артель друг дружку всегда выгородит, даже если они все вчетвером служат Мелькору! — сказал вала Макар. Несколько гневных возгласов поддержали его.

— Так невозможно! Так нельзя! — слышался среди всеобщего хаоса голосов возглас Йаванны.

— Тихо! Тишина! — ещё раз громко сказал Манвэ. — Башни разрушал не Ауле, и это сомнению не подлежит. Нам стоит выяснить сейчас причины, приведшие к мраку и разрушениям. Тогда у нас будет больше понятия о том, что следует сейчас предпринять.

— Я уверен, что всё это роковая случайность, повелитель, — сказал вдруг негромко Намо, — такое бывает, что нити судьбы сплетаются в самом неудачном сочетании.

— Однако рвутся они лишь там, где тонко. Пусть скажет Ауле, почему случилась катастрофа! — строго сказала Варда.

Ауле посмотрел твёрдо и прямо на владыку ветра. Голос его не дрогнул в признании:

— Я не буду врать или увиливать. Я говорил тебе раньше и повторю. Да. Их нельзя было сейчас устанавливать, — сказал огненный мастер медленно, почти по слогам, при том не разрывая зрительной перестрелки с королем королей.

Манвэ прикрыл глаза, опалённый этими словами. Не делая лишних пауз он быстро поведал давно заготовленное распоряжение:

— Я буду говорить с Пустотой. Пусть воля Её решит вашу участь. Таков наш закон. А пока вот мое решение: до поры оставайтесь в своих чертогах. Я запрещаю тебе и твоим майар покидать их.

— Отпусти майар, они выполняли мои поручения!

— Нет, они также будут находиться в чертогах, пока мы окончательно не разберёмся и не примем меры.

Большинство валар поддержало решение владыки ветров.


***

По воле Совета огненные айнур отправились в свои чертоги, которые накрыл прозрачно-серебристый купол, как только они зашли в двери. Пелена мерцала в чёрных провалах окон, лишённых стекла. Майар забрались на подоконник и увидели, что это взвесь мельчайших водных капелек, что дрожали на воздушных нитях, и были похожи на паутину после дождя. Духи огня дотронулись до волшебной завесы, но водная ловушка была плотная и упругая.

— Что будем теперь делать? Нас всех выкинут за грань? — Даламан раскрошил в руках кусок обломанного кирпича.

— Надеюсь, что у валар хватит благоразумия этого не делать. Иначе им самим придётся восстанавливать земли, — ответил Курумо.

— Я не могу этого понять, не логичнее было бы позволить нам привести Валинор в более менее живой вид? А суды устраивать много труда не стоит. Мы нужнее сейчас там, где эльдар остались без крова! — скалился младший мастер, а старший его гневно поддержал:

— Я в протест такому обращению сам готов отправится в двери ночи! Ну ладно мы, младшие духи, кругом везде виноватые, но Ауле! Какое право они вообще имеют сыпать на него несправедливые обвинения! — Майрон вспыхнул факелом и спрыгнул с подоконника. Но тут же направил ворчащий и готовый вырваться огонь духа в мирное русло. — Так. Как бы там ни было, что бы они не порешали, пока нам не дают восстановить города и ландшафты, нам необходимо привести в приличный вид хотя бы свои чертоги.

В соседнем зале сам великий мастер тоже пытался начать ремонт. Но его намерения перебила владычица природы.

— Почему ты не сказал им? О, Ауле! Сам Таникветиль должен нести ответственность, это не твоя вина, а последствие их непродуманных распоряжений! — Йаванна потянулась к нему в горьком жесте, желая обнять и защитить супруга. — Вас несправедливо заклеймили!

Ауле принял руки супруги, крепко сжал, притянул к губам, но затем тут же опустил их с пылким взглядом.

— Я не собираюсь перед ними оправдываться. Но теперь я признаю, что твоя идея с древами была лучше.

— Я не буду предлагать идею с древами, если это повредит тебе.

— Йаванна, милая. Нас вряд ли теперь что-то спасёт от опалы, но освещение материка… Хотя бы Валимара, нужно восстановить как можно скорее.

Глава 2. Битва Судеб

Владыки Мандоса, что видели нити судеб, знали, чем закончится сбор на Таникветиль, ещё до его начала. Но не это более всего их тревожило. За несколько часов до оглашения приговора огненным айнур Намо пришел в палаты своей супруги.

— Вайрэ, скоро объявят о срочном совете по поводу мастеров.

— Я останусь здесь. Если предвидение нас не обманывает…

— Не обманывает. Ты знаешь, что нужно делать. Но прошу тебя, будь осторожна.

Намо нежно обнял жену, широкие рукава его мантии почти полностью скрыли её тонкую фигурку. Он коснулся её щеки сначала невероятно ласковым жестом, а затем и лёгким, словно сон, поцелуем.

— Я обещаю, — не слова, а скорее вздох горькой покорности коснулся существа повелителя Мандоса. Валие сильно сжала тонкими руками тёмный шёлк на его плечах.


***

Всё короткое время, проведённое в стенах Мандоса Ариен не покидала отведённых для неё покоев. Она лежала в покорности на холодных плитах, лицом вниз, раскинув руки, и взывала к Корню.

«Пустота, мать жизни и всего мира, предначальная и всевластная. Дай испить мне эту чашу до дна. Дай утолить своё раскаяние. Я так жаждала свободы и сама себя заключила в темницу. Я так мечтала о совершенном мире, что стала причиной его разрушения. Какие слова мне сказать, чтобы вымолить твоё прощение? Нет таких слов, как и нет такой расплаты, чтобы загладить мою вину, и ничего теперь не вернуть! Ничто не сотрёт мою ошибку, моё преступление и предательство! Но я приму любое наказание. Прошу, не смягчай свой приговор, не щади меня! Я хочу твоего взыскания по всей строгости, ибо сама себя ненавижу!»

Её душа превратилась в бушующее море. Волны гнева безудержно обрушивались, раня берег, а затем отступали бессильными слезами, которые жгли холодный камень. Ариен чувствовала, как сила и жизнь ускользают от неё. Радоваться бы ей прекрасному миру, вдохновенно бы следовать за своими повелителями, жить и любить! Но впереди уже сгустился мрак и разверзлась пропасть.

Парящей тихой тенью в покои зашла Вайрэ. Ариен не сразу узнала дерзкую ткачиху. Она была облачена в серо-жемчужную робу, заместо замысловатых причёсок из-под капюшона лились чёрные распущенные пряди. И лик её не был горд или высокомерен, а жёлтые блестящие глаза глядели сострадательно и тепло. Она опустилась перед Ариен на колени, ласково убрала светлые волны от лица майа, и увидела её глаза, безнадёжные, померкшие, словно сумерки небытия уже коснулись её небесного облика. Но даже на последней ступени стыда и отчаяния она всё равно оставалась наипрекраснейший из всего сонма младших айнур. Вайрэ легко, словно пёрышком коснулась, провела по мерцающим неземным светом прядям майа, и они стали чёрными, будто обуглились.

— Владычица судеб, тебе ведомы все пути. Скажи, почему рок толкнул меня в бездну? Почему избрала тьма меня на закланье? — голос звёздной девы звучал хрипло.

— Божественный промысел связан сетью чёрного соблазна. Бог двулик. Манвэ и Мелькора - оба Боги. Сильнейший айну борется за твою душу, но ты смогла ему противостоять, дала достойный отпор, спутала нити судеб и его планы. Новая картина собирается, но я сейчас не вижу сюжета, всё меняется ежеминутно, и лишь в руках твоих сейчас судьба твоя.

— В чем будет моё искупление за мою слепоту? Я жду его и жажду больше всего на свете!

Вайрэ лишь промолчала на этот вопрос. А затем встала с колен.

— Пойдём, Ариен. Не пристало тебе быть сейчас одной.


***

Они вошли в зал, где стоял железный престол прядильщицы судеб. Там были уже все майар-вышивальщицы, тоже в серо-серебряных робах, в низко надвинутых капюшонах.

— Дева звёзд, встань в мою свиту.

Ариен повиновалась и заняла место среди майар Вайрэ. Сама валие, так сегодня удивительно похожая на своих служительниц, откинула широкую ткань с головы и встала впереди у дверей. Мир, укрытый тьмой, на мгновение застыл. И вдруг возле самого порога сгустилась тень, что темнее самой беззвёздной ночи. Ленты мрака вились, переплетались, словно змеи.

— Дух хаоса и темноты, выйди, встань передо мной! — Вайрэ топнула ногой, плиты на полу мелко задрожали, достигнув стен, вибрация превратила зал в резонирующий колокол, всё повторяющий её грозный зов.

Тени выпрямились в тонкие струны, словно их хватил паралич. С пола заклубился чёрный дым, собрался в тугой узел и обрёл физический облик.

— Отвечай, ткачиха, где она?! Или я и камня на камне здесь не оставлю и выпущу из вашей тюрьмы все беспризорные души! — тихий голос Мелькора имел такую сокрушающую силу, что со стен посыпалась каменная крошка.

— Никогда такого не произойдёт! Дух Тьмы, я клянусь тебе. Я не позволю этому случиться! — свысока рассмеялась Вайрэ.

— Я чувствую, что она здесь, где ты прячешь ее? Говори! И остальные, возможно, не пострадают!

— Обыщи хоть всё, ты не найдёшь ее!

Мелькор, облачённый в чёрные доспехи, блистающие острыми гранями шипов, подошёл к вышивальщицам, резкими движениями начал сдирать с их голов капюшоны и нетерпеливо всматривался в бледные лица. Но каждый раз встречал лишь спокойный взгляд чёрных очей с холодным фиолетово-красным отблеском.

— Хотела обмануть меня, ведьма? Меня? Врага небес? Отца лжи? — Мелькор рассмеялся так громко, что стены заходили ходуном. — Все твои служанки прекрасны и холодны, похожи друг на дружку, словно ворох снежинок. Но я-то точно знаю, что не бывает двух одинаковых.

Он грубо схватил за локоть одну из чернооких майар, приподнял двумя пальцами ее подбородок.

— Эта — не твоя. Ее глаза фиалковые и бездонные… но светятся по-другому.

Мелькор несколько минут судорожно рассматривал лицо девы. Улыбнулся, обнажив клыки, и наотмашь обжёг её лицо пощёчиной такой силы, что глаза её еще больше потемнели. Морок с фигуры, осыпался со стеклянным звоном. Перед ним была Ариен, дева звёзд, что затмевает своей красотой весь свет мира, чьи волосы ярче червонного золота, а глаза подобны небесной синеве.

Вайрэ одним полным силы движением схватила звёздную майа, отбросила её за свою спину и встала между ней и Мелькором. Девы-вышивальщицы отважно бросились на помощь повелительнице. Между ними и тёмным духом из-под каменных плит вытянулись острые шипы белого металла. Вайрэ собрала в руках сферу, она переливалась всё набирающими скорость водоворотами тяжёлой массы. Ариен, стоявшая за спиной валие, направила поток звёздного света в сферу. Шар рос, наполнялся энергией и вдруг оглушительно взорвался. Острые воздушные лезвия невидимо прошили воздух, впились в плоть врага. Мелькор остановился, прижал руку к груди, его суровый лик залило кровью от порезов. Майар не прекращали осыпать его укусами игл. Фигуру Вайрэ окружил зеленоватый туман, в нём лик её стал страшен, волосы, подхваченные потоками силы, развевались в воздухе, словно чёрные змеи. Валие запела песнь смерти.

Мелькор шёл вперёд под напором ударов прозрачных клинков и пронизывающих слепящих лучей, что вырывались из рук звёздной майа, и вскоре достиг кольца. Но и тогда не остановился. Тёмный дух превратился в тучу, но волшебное заграждение не пропускало его без плоти. Песнь владычицы судеб оглушала, вспарывала рассудок, силы будто утекали сквозь рваные прорехи темного фэа. Казалось, победа близка, Мелькор припал на одно колено, зажимая кровавые раны. Но вдруг вскинулся. На его лице оскалилась жестокая улыбка. Он пошёл напролом сквозь кольцо шипов. Воздух наполнился стальным запахом крови. Острые грани рассекали его некогда прекрасное лицо ярко-красными полосами, легко разрезали металл доспехов, по его следам тянулась кровавая полоса, но он с той же весёлой гримасой двигался вперёд, как будто каждая рана и каждый порез приносят ему небывалое удовольствие.

Мелькор поймал и раскрошил воздушные лезвия, мощным жестом отбросил майар, обращая в них их же иглы и свои клинки Тьмы, вынуждая закончить атаку и призвать защитные сферы. Вот он уже перед валие. Мелькор поднял с плит одну из теней, в его руках она обратилась в меч из святейшего обсидиана. От ледяного взгляда шипы покрылись изморозью, стали хрупкими и изломались на ледышки. Мелькор хотел отбросить прядильщицу, но тут же его руку, сквозь плотную ткань прорезала глубокая рана. Из рукава Вайрэ блеснуло острие кинжала. Мелькор зарычал от боли:

— О, ядовитая оса показала своё жало!

Он рубящим движением бросился на валие. Но её гибкую фигурку было не просто достать. Она кружилась вокруг него в смертельном танце, нанося быстрые удары, исчезала в тенях, появлялась с неожиданной стороны, жёлтые глаза жаждали его крови. Мелькор тоже ушёл в тень. Бой продолжился за гранью бытия. Но это было ошибкой тёмного. В сумеречном мире Вайрэ черпала колоссальную мощь, и даже Мелькору было с ней бессмысленно тягаться. Наконец, они снова материализовались в реальном, не призрачном Мандосе. Черный меч остался в тенях. Вайрэ возникла внезапно за плечом тёмного и приставила кинжал к его горлу.

— Беги прочь, иначе я лишу тебя воплощения!

Тут случилось непредвиденное. Мелькор резким движением вырвался из захвата. Кинжал полоснул его, по горлу потекли струи крови, тут же заполняясь дымной пеной. Он призвал магию Тьмы, края раны на глазах с отвратительным шипением запеклись чёрной коркой. От фигуры тёмного духа пошла огромная мглистая волна. Спешившие на подмогу майар упали на пол. Вокруг них собрались сгустки темноты, свивая их фигуры и обездвиживая. Клинки тени угрожающе окружили младших духов со всех сторон. Мелькор уже давно приметил нити судеб, незримо парящие возле владычицы. Теперь их обволокла темнота. Нити стали зримы и осязаемы. Они, словно чёрные черви наползли на Вайре, заключили в плотный кокон. С ядовитой усмешкой он не спеша подошёл к валие.

— Мелькор! Остановись, заклинаю тебя! — слабо прохрипела Вайрэ, узкими от боли зрачками провожая каждое его движение.

— Пошипи мне ещё! — темный носком кованного сапога откинул выпавший из ослабевшей руки валие кинжал.

Повелительница судеб упала на пол не в силах больше что-либо сделать. Она в ужасе смотрела, как Мелькор снова выхватил из тени меч, подошёл к Ариен, тоже замкнутой в кольцо Тьмы, и взмах лезвия просвистел в воздухе. Золотые крыла, служившие деве щитом, рухнули отсечёнными. Враг схватил майа звёзд в дымную хватку, и они исчезли.

Глава 3. Рассвет

«Это конец, конец, конец…» — без остановки повторяла Ариен, увлекаемая врагом в призрачную даль. Она со злостью упёрлась в чёрные доспехи, украшенные шипами и лезвиями, тщетно стараясь вырваться. Давление достигло такой силы, что острые края начинали ранить кожу нежных ладоней. Ариен с ужасом и отвращением смотрела на Мелькора и чувствовала, как её дрожащая рука пылает огнём. Мелькор болезненно зашипел — снова обжёгся о злополучное золото в кольце девы. Дребезжащий сумрак растаял, и они вдруг оказались в пролёте, от которого тянулись бесконечные лестницы. Ариен затрепетала. Это был один из пределов Мандоса, где по углам стелились таинственные тени и бродили невесомые неприкаянные души, но они не смели приблизиться к Ариен, пугаясь яркого пламени на её руке.

— Мне надоела эта безделушка!

Мелькор коснулся кольца Майрона, и оно превратилось в пепел.

Ариен отвернулась к лестнице, вглядываясь во тьму. Она почувствовала чьё-то присутствие. Тени пришли, обступили деву со всех сторон. Мелькор мерзко ухмыльнулся. Через несколько минут напряженная тишина стала гнетущей, в разогревшемся воздухе витали невысказанные проклятия. Секунда… еще… Ариен сдалась, она начала кричать:

— Что вам нужно? Зачем? Ну? Что ещё вы хотите сделать? Желаете смотреть, как я гибну? Так смотрите! Желаете добить меня? Добивайте! Я ненавижу вас! Вы первоисточник и причина всей злобы земли!

Последнюю фразу Ариен прокричала сорвавшимся, сдавленным от слёз голосом. Майа обернулась, ожидая увидеть самодовольную улыбку. Но Мелькор не улыбался. Взгляд его скользил по крупным брусничным каплям на её руке. Глаза его сузились, лицо приняло суровый вид, и голос медленный, холодный, словно с того края бездны отразился от покрытых синим инеем, от дыхания тёмного, стен:

— Я могу сейчас же лишить тебя воплощения, и ты навсегда останешься здесь, потерянная среди погибших душ. Никто не будет тебя искать на нижнем уровне Мандоса. И сама ты не найдёшь отсюда дороги, — жёсткий, отчитывающий тон напугал майа.

Мелькор резко схватил её за руку, и Ариен подумала, что он хочет её ударить, но вместо этого дух потащил её к дверям.

— Отпусти меня! Я не пойду с тобой! — кричала упирающаяся Ариен. Мелькор сильнее сжал её запястье. Слёзы снова потекли по щекам. Враг обернулся, голубые глаза его пылали злым пламенем.

— Там, — Мелькор указал на двери, что были на две ступени выше, — владыки судеб хранят маленький секрет. Души, которые настолько черны и отравлены, что им не разрешено воплотиться. Они не пришли в мир, они с предначальных времён томятся здесь и будут пребывать вечно. У меня есть ключ! — Мелькор потряс украденной связкой. — Я кину тебя им на растерзание. О-о! Они так долго ждали испить хоть каплю жизни! Они изорвут по кускам твоё тело, а потом вечно будут грызть твоё светлое фэа! Но я даю тебе выбор — идём со мной добровольно. В Средиземье. Это моё последнее предложение.

Во внутреннем пролёте, где стоял дух Тьмы и его пленница, стало непривычно тихо, словно сама тишина опустилась на мир, чтобы стать свидетельницей грядущих событий. Тихо. Тихо, как за дверьми ночи. Только огонёк одного единственного светильника в стеклянном сосуде чуть слышно затрещал, готовый померкнуть в любую секунду и погрузить сумрачные залы в абсолютный мрак.

Мелькор понимал, что выиграл, что цель уже близка, грудь его наполнило горько-сладкое желание, и он подходил в сумраке все ближе, ближе, ближе. Вдруг дева звёзд резко вырвалась, бросилась к страшным дверям и припала к ним с объятиями:

— Оставь меня там! Их я боюсь меньше, чем тебя!

Мелькор рассвирепел, он снова схватил её за руку и потащил к дверям. Одной рукой тёмный крепко держал майа, другой открывал замок. Тут старший айну словно почувствовал тяжесть её мыслей. Словно холодный поток предопределенности разлился по пролёту бесконечных и одинаковых, словно сама тоска, лестниц.

Мелькор ощущал его. Холод и страх. Он обернулся и увидел лишь безразличное, мрачное лицо. Она подняла измученный усталостью взгляд. В ярких некогда глазах не было ни света, ни презрения. Мелькор всматривался, желая понять, что скрывает за пеленой невыплаканных слёз эта майа. Тщетно. Пустота. Или, всё же…

Он ещё раз посмотрел на красавицу. Не заглянул, а утонул в синей вселенной. И с ужасом ощутил ласковое тепло, которому неоткуда было взяться в печальной безысходности Мандоса, которое не дарила дева, ненавидящая его всем существом. Тепло это рождало его собственное фэа. Мелькор заметил, что тонкий едва заметный луч начинает бороться с холодной мрачной пустыней его сущности. Давно забытые чувства всколыхнулись в душе, те, что были с ним в начале начал, до мира, до Песни песен, когда он был чист как первый из двух ликов Пустоты, верный слову Корня, полный любви и света. Мелькор начал понимать, ещё миг, и он разгадает её тайну, она уже теплится на горизонте сознания, готовая родиться, ещё не мысль, только впечатление, ещё совсем не много… Огонёк в сосуде задрожал и потух, погружая двоих во тьму.

Замок поддался. Они вошли.

Точнее вошёл Мелькор, а Ариен он буквально затащил. Голова её закружилась, раны на руке пульсировали. Мелькор швырнул её на каменные плиты. Она не сопротивлялась. Майа поглотило сладкое бессилие. Она смотрела в стену напротив стеклянными глазами.

Дух хаоса взял её руку и впервые за всё своё воплощение начал читать заклятие исцеления. В голове майа на миг появилась мысль о протесте, но тотчас покинула её. Ариен ничего не чувствовала: ни боли от ран, ни страха от незнакомых залов, ни ненависти к тёмному айну. Только сильную усталость и опустошенность.

— Тебе больно? — незнакомый, встревоженный голос.

— Нет, — уже её, безразличный.

— Ты сама виновата. Ты выбрала неверный путь.

Во взгляде Мелькора уже не было ни намёка на заботу, его глаза вновь стали синими льдинками. Голова майа бессильно упала на грудь.

— Великий айну, как же вы меня замучали. Сделайте то, зачем приволокли меня сюда, и дело с концом.

— Я от тебя не отступлюсь. Никогда. Прими же это наконец.

Ариен подняла глаза и из её груди вдруг вырвался страшный смех.

— Хочешь говорить? Говори, — сухой спокойный тон Мелькора охладил пыл ярости Ариен. Она запнулась, и слова, готовые слететь с губ, вдруг исчезли. А может их было слишком много, что майа не знала с чего начать. Поэтому все слёзы, проклятья и объяснения выразились в одной фразе: «Я вас ненавижу», сказанной уже без злости, тихим спокойным тоном, по инерции. Мелькор всё так же вопросительно смотрел на майа. Ариен сделала глубокий вздох, потом ещё один и чувства прорвали плотину тишины, ей нечего было бояться, и Ариен методично высказала своему мучителю всё, что накопилось, без пауз и остановок.

— Вы желаете знать? Я расскажу вам! Вы вбили себе в голову, что ваша миссия — менять мирозданье, делать его совершеннее! А вместо этого только тем и занимаетесь, что смешиваете мир с грязью и кровью. Я не спрашиваю — почему. А мне всё равно! Слышите?! Вы только лишь всё уничтожаете, всё прекрасное, созданное не вами! И я вас ненавижу и проклинаю! — последние слова были сказаны с особой жестокостью. Ариен бросала в духа Тьмы фразами, стремясь больнее ранить его, говорила всё, что взбредет в голову, но тут поняла, что попала в точку. Мелькор держал себя безупречно, но на последних словах его рука непроизвольно сжалась в кулак.

— Замолчи, прошу тебя! Ты не знаешь о чем говоришь!

— Зачем ты преследуешь меня? За что ты так зол на меня? Как же я ненавижу тебя, мерзкий враг! — поток словосочетаний иссяк так же внезапно, как и возник.

Ариен перевела дыхание, села и закрыла лицо руками.

— Ответь мне только одно: почему именно я?

— Видишь, я не владею собой. Тебе и вправду лучше не попадаться мне на глаза. Уходи на все четыре стороны, — медленно проговорил Мелькор, наливая в каждое слово ложку змеиного яда.

— Может мне ещё и развоплотиться, чтобы не жить с вами на одном острове?

— Ты смеёшься? А я ведь серьезно предупреждаю. И моё терпение не безгранично. Ты во всём виновата.

— Что я сделала вам?.. В чём я виновата?

Разговор, перетекший было, в более спокойное русло, взорвался громкими словами, сказанными с такой ненавистью, с которой Ариен не встречалась никогда в жизни.

— Молчи! Ты виновата в том, что произошло, от начала времён и до этого мига. Ты и Варда! — он перевел дух. Ариен вскочила и вжалась в стену.

— Ты спрашиваешь, почему именно ты? Отчего же думаешь, что я не расскажу тебе? Я не скрываю… Знаешь в чем моя самая страшная вина, майа? — прошипел Мелькор страшным голосом, схватив Ариен за горло, так, что бедная дева не могла пошевельнуться. Крик застрял где-то внутри. Ариен видела лишь ужас в своих же широко распахнутых глазах, отражавшихся в голубом огне испепеляющего взгляда. На бледных скулах Мелькора на секунду выступили красные пятна и тут же исчезли под натиском силы воли:

— Я люблю тебя… как часть песни звёзд Элберет. Она отказалась, но я заполучу хотя бы частичку этого света!

— Отпусти меня! — взмолилась задыхающаяся Ариен.

Мелькор отпустил руку, и майа, потеряв опору, упала на пол. После всех минувших событий бедная Ариен не могла этого принять.

Айнур находились в страшной звонкой тишине. В голове Ариен крутилась последняя фраза, которая медленно тонула во тьме.

«Прости меня… если сможешь…» — мысленно обращался к Ариен дух Тьмы, но так и не осмелился нарушить тишину.

Его доспехи осыпались пеплом на пол. Мелькор подошёл и обнял деву. Чтобы не упасть в обморок, Ариен уткнулась в его одежды. Совершенно ничего не соображая, не видя, не чувствуя… не чувствуя, как по щекам текут слезы, не чувствуя холод плит, на которые она упала, не чувствуя его губ, таких горячих и требовательных, а видя все происходящее словно со стороны.

Мелькор поднял майа с пола. Ариен уставилась в его дымчато-голубые глаза. Бездонные. До краев наполненные болью. Он вновь поцеловал майа в сомкнутые губы. Его руки скользили по спине Ариен, по уже не холодные, не ледяные, как смерть — Ариен смутно ощущала их тепло сквозь ткань одежд. Он всё покрывал майа горячими поцелуями, и Ариен казалось, что они оставляют ожоги на руках, лице, шее…

Только в этот момент Ариен заметила, что коварный дух уже почти обнажил её. Этот факт подействовал на майа, как ведро холодной воды. Она очнулась от ступора.

— Отпусти меня! Нет! Я не хочу! — последний крик отчаяния и безысходности Ариен утонул в ярком синем огне. А к Мелькору вернулась традиционная властность и спокойствие.

— Хочешь! — так просто и спокойно сказанное слово бросило Ариен в холодный ужас. Майа отчётливо понимала, что он сильнее её и сопротивляться бесполезно.

— Не надо! Пожалуйста! — шептала Ариен, а взгляд Мелькора горел неистовым пламенем, что ввергало Ариен в ещё большее отчаяние. Уж лучше бы он смотрел как всегда строго и безучастно, чем с такой нескрываемой страстью. Ариен снова взмолилась, мало рассчитывая на сочувствие от этого страшного айну:

— Отпусти меня! О, Пустота! Отпусти меня, если у тебя в душе осталось хоть что-нибудь святое!

Внезапно Мелькор разжал объятья и крикнул: «Беги!»

Перепуганная майа кинулась к двери и толкнула ее. Заперто. Ариен исподлобья посмотрела на Мелькора. Он стоял в десяти шагах от неё и сверкал глазами. Мрак клубился вокруг него и заполнял постепенно пространство. Она содрогнулась и попыталась спрятаться от этих чёрных облаков, словно они жалились её, как змеи. Опять наступила тишина. Ариен почувствовала, что попалась в удачно расставленный капкан. А Мелькор несомненно гордился собой. Они стояли и смотрели друг на друга — хищный взгляд дикого зверя переплетался с испуганным взглядом затравленного ягненка.

Наконец, Ариен отмерла в последней тщетной попытке вырваться:

— Не приближайся! Не подходи ко мне! Чудовище! — Ариен вытянула грациозную руку, пытаясь препятствовать медленно приближающемуся айну, и вжалась в металлическую дверь.

— Некуда бежать, не правда ли? — он каким-то странным нежным жестом, совершенно противоположным суровому тону голоса, поправил золотую прядь упавшую на лоб пленницы. И продолжил снимать с неё одежды. — Я же говорил тебе, помнишь? Главное не потерять ключи.

Ариен уже не сопротивлялась, безразлично увлекаемая тёмным духом в горящую бездну. Она старалась не думать о том, что должно случиться следом. Но она уже знала, что произойдёт после. Назад дороги нет, и выхода тоже нет. Вот она, судьба. Перед глазами Ариен всё плыло, перед глазами Мелькора всё пылало, когда он, наконец, овладел её прекрасным телом.

Когда всё было завершено, дух Тьмы опустил голову и сказал тихим голосом:

— Ключ в замке. Но это не столь важно. Теперь ты моя жена, Ариен, и в свете, и в тьме. Но света больше не будет. Ты видишь, теперь на земле царит мрак, сотворённый нами. Он укрыл Валинор и уже овладевает вторым континентом. Скоро вся Арда и вся вселенная станет моим Царством.

Опозоренная и несчастная Ариен уставилась на ключ, который и правда преспокойно торчал в замочной скважине, не понимая, как могла его не заметить.

«Ну что же. Всем страданиям когда-нибудь приходит конец. Прости меня владычица звёзд, прости меня милый возлюбленный Майрон, друг мой Тилион. Не плачьте по Ариен».

Она вдруг улыбнулась самой светлой и лучистой улыбкой, словно в тот праздник возжигания первых звёзд, где беззаботно танцевала она, свободная, счастливая и всеми любимая, одаривая каждого своим теплом и красотой.

— Ты рано празднуешь победу, сильнейший из айнур. Я не достанусь тебе, и мрак не будет более довлеть над миром. Только сейчас я поняла своё предназначение. И я последую ему, как мне до́лжно.

Мелькнула грандиозная по силе вспышка. Мелькора ослепило ярчайшее сияние, какого прежде не видел мир. Ариен сбросила одежды осквернённого тела, раздвигая стены Мандоса, разрывая узоры Тьмы, в чистом духе своём взвилась в небо. Мрак Валинора в одночасье рассеялся.

И настал в Амане первый настоящий солнечный день.

Глава 4. Древа света

Огромный шар воспарил в небесах, и пламя его разогнало тучи. Яркий ласковый блеск залил всё вокруг золотым сиянием. И увидели войдхини, что земля не умерла, что сквозь пепел от пожарищ пробиваются зелёные иглы травы, что ветви дают новые побеги, как обещание жизни. Птицы взвились на простор неба, завели в голубом сиянии трели новому восходу. Животные табунами и стаями возвращались в уцелевшие леса. Тени зла отступили и спрятались в пещеры, под камни, в расщелины гор.

Яркая звезда пылала в вышине несколько дней кряду, не умаляя силы благословенного сияния, щедро дарило тепло и свет уставшей земле. Лучи его нагрели воздух, морская вода стала тихо отступать с затопленных городов в гаванях. В землях Амана наступил долгожданный покой. Мир в лучистом сиянии готовился к новой весне.

Эльдар дивились волшебному небесному огню. Они всматривались до боли в глазах в золотой огромный диск, играющий радужными бликами, и спрашивали друг друга: «Что за чудо произошло в Валиноре? Неужто сам Манвэ изменил свою форму, чтобы избавить нас от Тьмы и страданий? Или великие валар собрали всю мощь и опалили крылья Тьмы лучезарным и победоносным светом?»

Но валар молчали. И лики владык были полны не торжеством, но печалью. Вестники Таникветиль обьявили, что должно всем жителям Валимара собраться на центральной площади, где Манвэ скажет своё слово. Центр столицы наполнялся, словно живое море. Все с нетерпением ожидали речи валар. И вот на широком крыльце дома Макара воздух затрепетал. Один за другим из светящихся столпов выходили повелители стихий и вставали в полукруг перед взорами войдхини. Наконец, Владыка ветра рука об руку со своей королевой, покрытой тёмной вуалью, вышел вперёд и начал свою речь.

— Глядите в небо, жители Благословенной земли, глядите и помните подвиг девы Ариен из народа майар, что приняла битву с тьмою на последнем рубеже. Тёмный дух, разрушитель и губитель, сразил её, земное воплощение майа погибло. Но принимая смерть в ладонях мрака, она не сдалась, но вознеслась в небесный чертог, сокрушая мглу. С сегодняшнего дня снимаются все обвинения с мастеров Валинора, ибо жертва звёздной девы искупила вину каждого. За всех айнур, за всех эльдар приняла гибель прекрасная Ариен. Отныне и вечно чистым и священным светом ее фэа будет полон небосклон, и не будет больше никогда кромешной темноты. И каждому теперь дарована её любовь, тепло и свет. Восславим майа Ариен, наречённую присно Анар, в жертвенности, любви и святости.

Манвэ опустился на колени и склонил голову. Все валар, майар и эльдар последовали за ним. Они в трепете и скорби припали к земле, озарённые ласковыми объятиями солнца.

Когда же поднялись все с мощёных камней площади, в одеждах тёмных, как беззвёздная ночь, вышел из свиты Варды майа Тилион и обратился к владыкам.

— Великие валар, молю, позвольте мне оставить земное воплощение и разделить с милой моей Ариен, что дорога мне, словно сестра, небесную стезю. Чтобы не была она над пологом облаков одинока.

— Нет, Тилион. Горе твоё мы понимаем и разделяем все. Желание твоё достойно уважения. Но две звезды в небесах погубят землю, а не благословят. Этот пламень спалит мир, — сказал Манвэ. Но Тилион не отступился. Глаза его засияли отчаянным серебром.

— Горяч великий дух могущественной звезды. Но не в гордыне, а в участии открылось и мне моё предназначение. Позвольте встать мне рядом с нею, но не звездой, а тенью её и отражением.

Король королей умолк, вслушиваясь в глубины Эа, и услышал ответ среди волн Безвременья. Он, желая подтверждения, словно впервые всей сущностью своей хотел ослышаться, взглянул на владыку судеб.

— Да, Владыка. Второму светилу есть место в замысле, о нём есть нота в песне песен, — донёсся голос Намо из-под тёмного глубокого капюшона.

Манвэ это знал. Но видел обречённые бездонные очи супруги за волнами вуали. И доверил совету решить окончательно судьбу второго звёздного майа.

— Великие валар, вы слышали просьбу служителя нашего, и ваш выбор сейчас решит его судьбу.

Никто из великих духов не нашёл слов и условий, препятствующих воззванию майа. И тут выступила валие Эстэ.

— Владыка мира, как ни скорбно нам терять друга нашего и разрешить ему бестелесно воспарить в эфир небес, но все мы ощущаем, что этого не миновать. Но мы должны учесть благополучие всех. Войдхини нужен отдых, миру нужна ночь, это закон гармонии. Светила могут быть вдвоём в поднебесье, но должны путешествовать по небосводу в разное время.

Манве обратился к майа:

— Тилион, ответь теперь: ты всё ещё желаешь добровольно оставить покровы воплощения, ведая новые обстоятельства?

Тилион посмотрел на владыку. Взгляд Манве был нечитаем, но чуждое проскользнуло в нём. Словно хотел он всем существом сообщить ему что-то, но не имел ни возможности даже безмолвно поведать мысль, ни имел на то и права. Майа перевёл взор на свою валие. Широко распахнутые глаза Варды, прекрасные и многозвёздные, безысходно сверкали всеми созвездиями и кричали ему одно слово: «Нет!»

Тилион выпрямился, серебряные волосы его колыхнул ветер, будто желая остановить, но майа просто и изящно поклонился, а весь его облик стал почти умиротворенным.

— Мой выбор и прошение не нуждаются в изменениях.


***

Пророчество Вайрэ начало исполняться:

«Всеми любима дева-солнце, но только один предначертан ей судьбой. Они суть — едины, но столь же различны в своём предназначении, что бесконечно будут рядом, но никогда не смогут соединиться. Одной уготован вечный свет, второму — только сумрак и мгла».

Солнечный диск, ведомый новым правилом мироустройства, проплыл половину неба в ослепительном блеске, а достигнув кромки купола, разлился пылающими всполохами первой вечерней зари. Судьба же Майрона была совсем иной.

***

Ночью же на грани ночи и весны по воле рока, по согласию стихий майа Тилион сбросил покровы воплощения и, как только угас последний луч заката, вошёл в холодный храм небес, навсегда попрощавшись с горестями и радостями бытия, отрекаясь от земной жизни. В сумрачном шёлке ночи среди россыпи созвездий зажёгся серп бледного пламени. И не раз с тех пор печаль и жертвенность служителя пресветлой Варды воспоёт нежным напевом соловей, не одну ночь омоют его подвиг слезами сердца́, что рвутся на части, в том числе волчьи, что любят выть, и флейты, лунные певцы, вознесут сотни тысяч молитв ему, как наивысшему божеству своему.

Этой первой светлой ночью, вновь собрались айнур вместе на широком холме Эзеллохар близ западных ворот Валимара, где каждая травинка была расписана серебряной лунной кистью.

Валие Йаванна открыла малахитовую шкатулку, из неё вырвался свет, словно мягкое сияние белого золота. Но, приглядевшись, стало заметно, что это два потока — серебристый и золотой, они растворялись друг в друге на грани слияния, но одновременно и существовали каждый раздельно. А источали волшебный чарующий свет два зёрнышка, покоившиеся на чёрном бархате.

— Они долго ждали своего часа. Ещё до времён воздушного сияния мы думали, как можно привнести в мир свет. Перед вашими очами семена древ, сияние которых достаточно для освещения всего Амана. Уступив место мастерам, мы не стали предлагать эту идею. После же катастрофических событий древа могли бы стать решением проблемы. Но судьба распорядилась иначе.

Йаванна ненадолго умолкла и подняла очи ввысь. В глубине небес сквозь прозрачные облака сиял печальный серп ночного светила, озарённый тремя радужными ореолами. Владычица природы продолжила:

— Мы, айнур природы, общим советом своим даруем эти древа земле Валинора, чтобы взросли они нерукотворным обелиском в память о смелости и самоотверженности звёздных майар. Пусть же Тельперион серебряным светом своим будет вечно напоминать нам верного Тилиона, а золотая ветвь Лаурелин будет равна сиянию Ариен, прекрасней которой не увидит больше Арда.

Йаванна бережно вложила в землю семена, поклонилась с превеликим уважением и уступила место Ниэнне. Госпожа скорби полила почву чашей, набранной в пределах слёз, и из темноты земли пробились светящиеся ростки с двумя парами листочков. Валие жизни и четверо ее майар запели песнь рождения, в их хор влились голоса айнур слёз, и песнь их была нежной и горькой. Духи природы воспевали торжество жизни над смертью, духи печали оплакивали беззаветный подвиг. Под силой этой гармонии древа росли на глазах, крепли и возносили кроны к звёздам. Они выросли рядом и касались друг друга ветвями, будто в ласковом привете. На исходе ночи Лаурелин распустила золотые листочки, точно звенящие монетки, а на веточках Тельперион раскрылись серебряные соцветия. Мягкий волшебный свет их лился далеко за пределы холма. Но несколько угас в надвигавшемся рассвете.

Заря обагрила небеса. Как только первые лучи коснулись лиц айнур, из сонма светлых духов вышли Майрон и Эонвэ. Они встали под сверкающими кронами, блики золота и серебра плясали на их лицах, отражались во взглядах решительных глаз. Перед лицом валар, перед символом любви и жертвы, майа Ауле и майа Манвэ принесли клятву вечно бороться с Мелькором и его приспешниками за смерть возлюбленной, решительно защищать от поступи Тьмы землю обоих континентов и каждый народ из ныне живущих и тех, что прибудут после них, в готовности выступить незамедлительно, по первому дозволению валар.

После Майрон подошёл к огненным майар. И удивились они, взглянув на старшего товарища. Его фигуру объяло пламя такой чистоты и яркости, что могло бы соперничать с валарским. Золотые всплески лились по земле на многие метры, он бессильно уронил голову на грудь, и звонкие капли янтарными крупицами падали и скатывались по сапогам майа. Курумо впервые увидел в глазах его слёзы.

— Майрон! Что же ты! — Курумо убрал с его лица рыжую прядку и увидел его глаза, полные отчаяния и боли.

— Ариен. Тилион. Мелиан. Мы все ходим по мирозданию, словно по лезвию кинжала. Мне страшно…

Он обнял Курумо и Даламана.

Глава 5. Последний совет

Туманным днём шпили дворца Таникветиль укрыла вата облаков, блёкло-белых на верхушках, словно подтаявший в горах снег, и мрачно серых по нижней кромке, готовых иссочиться влагой печального дождя. В воздухе висела изморось, и ни один луч света не пробивался сквозь густую пелену. Капли оседали на шпилях, сливались в потоки и скользили вниз, расписывая стройные башенки узловатыми линиями. Воды в воздухе было так много, что казалось, если из окна выпустить рыб, то они легко поплывут в облаках, словно в озере. Во дворце стало промозгло и серо, как будто в чертогах слёз.

Мелькор посмотрел удручённым взглядом на светлый престол, раздражённо примечая, что в белоснежном тронном зале Таникветиль снова нет ни одного пятна или хотя бы лёгкой полупрозрачной тени. Он поднялся взглядом по прекрасным хрупким запястьям владычицы звёзд, скользнул по гладкому шёлку снежно-голубого одеяния брата, ещё выше и отметил уже удовлетворенно: на строгих лицах властителей Таникветиль застыло страдание. Затуманились болью светлые глаза Манве, фиолетовые тени скорби легли на прекрасный лик Элберет. Молчание трёх могущественнейших айнур было настолько громогласным, что оглушило бы любого войдхини. Сила несопоставимых стихий незримо вилась между ними, пробирая каждого до костей. Невидимая борьба завершилась отяжелевшим от холодной горечи голосом владыки ветра.

— Я даже не буду спрашивать, зачем ты совершил это преступление. Прими решение моё: уходи из Валинора. Довольно ты причинил здесь зла, довольно принёс с собой и горя, — сказал властитель ветра, но Мелькор не удостоил Короля королей ни взглядом, ни ответом. Вместо этого он всем существом чёрной своей души устремился к владычице звёзд и дерзко бросил:

— Ты так и не поняла, Варда? Прекрасная Ариен расплатилась именно за твоё упрямство. Ты не захотела быть со мной, и мне пришлось воспользоваться твоей служанкой, как частью тебя, как нотой твоей мелодии.

— Твой вероломный поступок не может иметь никакого оправдания. Тем более такого, — перебил его жёстко Манвэ.

— Что же. Я и сам готов уйти. Но с условием. Созывай совет, братец. На нём я объявлю свою волю.


***

Как только владыки Таникветиль обьявили своим служителям о срочном совете, Олорин влекомый необъяснимым предчувствием, вскочил на Тенегрива и, привстав в стременах, помчался к чертогам Ауле.

Прекрасный конь, муж его, мчался быстрее ветра, пыль поднималась из-под его копыт, длинная грива цвета чернёного серебра завивалась волнами и кольцами под воздушными потоками. Миновав врата Валимара, Олорин пришпорил коня, вспорхнул в воздух и почти растворился на фоне неласкового неба, превратился в серебристую тень, с огромной скоростью набирая бег среди серых низких облаков. Добравшись до места, майа спешился прямо на ходу, и, даже не отведя Тенегрива в конюшню, тут же побежал к дверям огненного дворца.

Мастера были в гостиной и разом встали с танкетки, увидев гостя, как будто они его ждали. Огненные айнур уже были в бурых с золотом парадных одеждах.

— Олорин, здравствуй, — не сговариваясь, хором отозвались майар Ауле.

— Я пришёл сказать, что Манве собирает совет сегодня. Вы же придёте? Должны присутствовать все айнур, и валар, и майар! — майа Манвэ ощутил сильное волнение, голос его звонко задрожал.

— Да, Эонвэ только что был здесь, он сообщил, — сказал Майрон, тоже по неведомой причине бледнея на глазах.

— Я хотел предупредить… У меня плохое предчувствие, — воздушный айну так и не смог облечь тревогу в более конкретную фразу.

Вроде бы разговор был завершен, так и не начавшись. Майар Ауле ожидали, что Олорин ещё что-то скажет. Он же красноречиво смотрел на Майрона, его взгляд говорил: «Не ходи туда! Что угодно придумай, только не ходи!». Он хотел высказать это в слух, но посмотрел на мастеров. Их лица выражали то же беспокойство и неуверенность. «Они тоже это чувствуют», — понял майа Манвэ и промолчал.

— Простите, — быстро сказал служитель ветра и почти бегом направился к лестнице.


***

Просторный зал советов в Башне Ветров казался тесным и тёмным. Никогда ещё за всю историю этих светлых стен не было указания прибыть сразу всем айнур. Валар заняли свои места в совете, на всём пространстве за их золотыми тронами и между ними стояли их служители. Они смотрели друг на друга и на владык, пытаясь угадать, каким ещё неизвестным горестям придётся сегодня произойти в светлой земле. Но лица высших воплощений стихий были так же лишены определенности. Никто не знал, что стало причиной безотлагательного сбора, и эта неизвестность тревожно мерцала в обликах собравшихся. Никто не ждал ничего хорошего.

— Владыка, все в сборе. Не пора ли начинать? — нетерпеливо спросил повелитель вод, сидевший по левую руку от Манвэ.

— Ещё не всё, Ульмо. Дождёмся последнего.

Двери снова открылись, и голоса стихли. В высокие двери вошёл Мелькор с горделиво поднятой головой и торжествующей улыбкой, словно прибыл он не на суд, а на праздник, где его будут чествовать. Он не был в богатых одеждах, только лишь мантия чернее самой горькой скорби укрывала его фигуру. Огонь в факелах приник к кованым рукояткам, стало темно и холодно. Тёмный дух медленно проплыл до центра зала, золотая звезда под ногами его угасла, покрытая ледяной корочкой. Со своего трона поднялся величественный Намо, вслед за ним встали остальные валар, знаменуя начало великого совета. Манвэ в упор выстрелил взглядом в тёмное начало мироздания.

— Почтенный совет, валар и служители их, сегодня утром я объявил айну Мелькору, чьи деяния принесли мрак и несчастья жителям Валинора, о повелении моём оставить благословенный край. Я решил распорядиться так единолично, не созывая вас, ибо думаю, что не найдётся никого, кто может посчитать это решение неверным.

Манвэ сделал паузу, посмотрел на совет и, убедившись, что никто не желает высказаться против, продолжил:

— Мелькор внял моему прошению, но высказал условие, которое он желает огласить перед всеми. И сегодня впервые мы выслушаем его в Маханаксар. Говори же, дух хаоса, я даю тебе слово.

Тёмный не обернулся, не поклонился собравшимся. Он не отрывал взгляда только от воздушного валы, считая разговор с остальными глупейшей формальностью, недостойной ни льдинки его внимания.

— Да, великий вала! Наступил твой счастливый день, потому что я ни минуты не желаю оставаться в твоём нарочитом краю, где противоречие естественному порядку вещей возведено в нерушимый культ. Эта страна безлика и душна, я покидаю её с радостью. Но с некоторым отступным.

— Назови свою цену, мы слушаем.

— В деяниях моих мне нужен помощник, ученик. И его я сейчас изберу сам среди ваших служителей.

Тишина в зале стала зловещей, а затем разразилась гневным ропотом: «Никогда этого не будет! Никто из светлых духов не станет служить тьме!»

— Таково моё условие, и его менять я не намерен, — кровожадно улыбнувшись, подытожил Мелькор, с удовольствием наблюдая за нарастающей смутой.

Манвэ трижды ударил медленно о рукоять своего трона. Когда рой голосов смолк, он вновь обратился к совету, остро и прямо глядя на валар:

— Есть ли те, кто считает такое условие слишком высокой платой, чтобы тьма навсегда по собственной воле покинула Валинор. Пусть скажут сейчас, или молчат навеки.

И такую фразу никто оспорить уже не смог. Каждый дух понимал, что выбора тут нет, чаша весов, где на одной стороне всеобщая безопасность, а на другой чей-то майа, не может склониться в пользу последнего. А полноценный боевой конфликт исстрадавшийся край сейчас не перенесёт. И решать нужно срочно, пока Мелькор добровольно готов принять ссылку.

— Мы соглашаемся с твоим условием, делай свой выбор! — распорядился король сквозь воцарившуюся напряжённую тишину.

С хищной улыбкой Мелькор вышел из центра зала и направился к валар и их служителям. Взгляд его лезвием заскользил по замершим фигуркам младших айнур.

— Рыбки Ульмо, птенчики Манве… Я бы, пожалуй, взял твоего воробьишку.

Мелькор остановился возле Эонвэ. Майа Манве побледнел, но ясного и твёрдого взгляда не опустил.

— Но всё же нет. Уж больно он на тебя, братец, похож. Не хочу каждый день лицезреть твой прекрасный лик.

Манве старался сохранять нейтральное выражение лица, но не смог скрыть участившегося дыхания, которое замерло от беды, прошедшей сейчас по невероятной и счастливой случайности мимо. Он был уверен, что Мелькор в отместку ему за изгнание выберет именно Эонве. Однако недопустимые для короля мира эмоции никто не заметил: все взгляды валар были обращены на тёмного валу, а мысли заняты взыванием к Пустоте с мольбой отвести чёрный взгляд именно от их майар. Сейчас каждый был сам за себя. А Мелькор тем временем нарочито медленно проходил второй круг и продолжал:

— Звёздочки Варды только и годятся, что для утоления похоти, но мне это уже не особо интересно.

Мелькор развернулся, задев концом чёрного плаща Намо. Он картинным жестом снял край своего бархатного подола с колен Мандоса.

— Майар Феантури все как на подбор холодны и скучны, лучше мраморную статую поставить, и то толку больше будет. Я люблю погорячее. Да. Погорячее…

Чёрные хищные очи остановились на майар Ауле.

— Вот этот, пожалуй, подойдёт.

Мелькор огласил свой выбор негромко, будто рассудил сам с собой. Но голос его вспорол тишину. Майрон не сразу понял, почему все смотрят на него. Он всё оглядывался, пытаясь понять, что от него хотят. Как будто ждут ответа на вопрос, который он прослушал. В его глазах потемнело. Он увидел лишь, словно через толстое и пыльное стекло, что через секунду, длившуюся как час, в центр круга Судеб твёрдым шагом вышел Ауле. Взметнувшиеся его алые одежды полыхнули пламенем. Вала закрыл ученика своей спиной, и Майрон не видел его лица. А если бы видел, то поразился бы, как впервые глаза огненного мастера налились не золотым и янтарным, а кроваво-багровым пламенем, и ещё через миг стали раскалёнными добела источниками ненависти.

— Не смей, Мелькор! Я не отдам его тебе. Я сам пойду к тебе во служение. Оставь в покое моих майар, — громко прорычал мастер.

— Ауле! — эхом откуда-то издалека загрохотал возглас Манве. И следом в упавшей тишине — надрывный вздох, полный боли и страха. Йаванна…

— Как это трогательно! Но мне нужен не конкурент, а ученик, — перебил его тёмный собрат.

— Он мастер! Он воплощён созидать, он не будет помогать тебе в твоих злодеяниях, разрушениях и войнах!

— Жаль. Тогда пусть, как мастер, смастерит что-нибудь для моего величия. Не волнуйся, Ауле, без дела он не останется.

Тут, не сговариваясь, в центр круга Судеб выбежали две фигуры в бурых мантиях и одновременно рухнули на колени перед владыкой Мрака. Мелькор кровожадно оскалился:

— Ну что же, раз вы тоже хотите послужить тени, я и для вас подыщу работёнку, — весьма пренебрежительно бросил тёмный вала.

Именно в этот момент настоящий ужас объял Майрона. Он вдруг понял, что всё это не страшные видения, не выдумка и не мираж. Всё это происходит сейчас, с ним, на самом деле! И промедление станет катастрофой. Майрон, сбросив, наконец, оковы оцепенения, бросился к Ауле и товарищам, не страшась более гнетущего мрака, не страшась рушить вновь зазвеневшую тишину — только бы самые дорогие существа не пострадали!

— Не надо! Даламан, Курумо, вы что! Мастер! — в отчаянном порыве Майрон взглянул решительным дрожащем пламенем глаз на Ауле и, резко развернувшись, встал лицом к лицу с Мелькором:

— Я согласен!

Мелькор елейно скривил улыбку и сделал три медленных хлопка ладонями.

— Браво! Вот теперь я точно уверен, что это был отличный ход. Ох, какая драма! Массовое самопожертвование всей валинорской кузнечной артели.

Дух Тьмы подошёл вплотную к замершему в свирепой злобе Ауле, коснулся губами его лба, и, заглянув ему в глаза, сказал:

— Засим, подведём итоги дня: этого майа завтра обрядить в чёрное да на исходе ночи приволочь к залам Ниэнны.

Затем он издевательски низко поклонился валар и быстро вышел из Круга Судеб. За ним следом, благодаря Пустоту, что роковой выбор обошёл их стороной, валар и майар поспешили оставить зал советов.

Глава 6. Все ледяные двери различны едино

Курумо и Даламан подхватили под руки почти теряющего сознание товарища и вышли следом за остальными айнур в двери. Там Ауле порывисто обнял тихого и дрожащего, словно свечка на ветру, Майрона, обхватил ладонями его лицо:

— Возвращайтесь в чертоги! Всё будет хорошо!

Последним из зала вышел Владыка ветра, и последовал в сторону своих покоев.

— Манвэ! — крикнул Ауле таким тоном, будто король мира он, а не Владыка ветров. — Обожди! Я буду говорить!

И огненный вала стремительным широким шагом направился в галерею за владыкой Таникветиль.

— Манвэ! — повторно воскликнул Ауле, догоняя валу, и бесцеремонно встал у него на пути. — Умоляю, откажи Мелькору в своём дозволении. Как ты вообще посмел допустить такое! — гневно кричал огненный вала.

— Сбавь тон и не выставляй меня безумцем, Ауле! — тихо и раздражённо сказал Манвэ, дабы не привлекать к начинающемуся скандалу лишнее внимание.

Он кивком головы указал на двери. Они вернулись в зал советов.

— Я приказал Мелькору убираться из Валинора, и он согласился оставить наш край, но с условием откупа. Клянусь, я не знал, что он потребует себе ученика! — закрыв за собой двери и резко развернувшись сказал воздушный вала.

— Скажи напрямую, это из-за падения светильников?

— Ни в коем случае!

Тональность их разговора повышалась с каждой фразой. Очи Ауле вспыхнули ярче, лик Короля остался холодным и сосредоточенным.

— Манвэ, постыдись! Это дико! Что скажут эльдар, когда узнают! О! Они скажут: «Хороши же, валар, не смогли защитить от Тьмы даже своего майа, что же остаётся нам? Только склониться перед врагом, стать его рабами или погибнуть!»

— Это подмена понятий. Этот шаг необходим прежде всего для их защиты. Мелькор должен исчезнуть из Валинора. Любой ценой. И мой ответ тебе дан. Прими мои соболезнования.

Манвэ отвернулся и быстро пошёл по лестнице, ведущей к престолу. Чувства Пламени достигли предела. От фигуры Ауле потянулись тонкие струи дыма, затем его объяли огненные вихри.

— Я не отдам своего майа, что хочешь делай со мной. Пусть проклятый вор выберет себе другое желание!

— Ауле! Держи себя в руках и прими удар достойно, как и должно высшему воплощению стихии. Твои слова бесчестны! Мы все были в равных условиях. Я был уверен, что он потребует Эонвэ.

— И что же? Что, Манве? Ты бы так просто отдал врагу своего ученика?

— На все воля Пустоты. Я не могу отменить решение.

— У тебя на всё один ответ! Им ты ставишь под вопрос смысл и моего пребывания в Валиноре.

Король мира резко встал с трона и навис над огненным мастером. Взгляд его стал ледяным и колючим. Ауле показалось, что он смотрит в морозную мглу глаз Мелькора.

— Это ты, Ауле! Ты забываешь, зачем мы здесь, и своими дерзкими речами хочешь поставить под угрозу всех, обесценивая смысл Корня. И я вынужден буду не просто отказать тебе в прошении, но и принять меры. Подумай над этим.

Ауле был готов сказать ещё что-то, но передумал. Лёд не поддался пламени.

«Я только зря теряю время!»

Поднимая всполохи огня и оставляя на снежно-голубом мраморном полу чёрные следы копоти, Ауле с разбега бросился к распахнутому окну, вскочил на подоконник и выпрыгнул.

Манве рассерженным взглядом проводил огненный метеор, нёсшийся к залам Ниэнны среди чернеющих туч.


***

— Я думал, что ты приползешь раньше. Но ты, видимо, пытался подговорить моего братца. Напра-а-асно, — сладко и лениво протянул Мелькор, развалившийся на обитой велюром кушетке, и пригубил вина. — Надо было сразу идти сюда, со мной легче договориться, — он кивнул головой на второй кубок.

Ауле ещё по дороге полагал, что разговаривать с Мелькором бессмысленно. Теперь его уверенность в этом лишь окрепла. Огненный вала сначала хотел отказаться от вина, но вместо этого схватил кубок и злобно осушил его до дна в один глоток, а следом ударил им с такой силой о стол, что с него свалилось блюдо с виноградом, а по стеклянной столешнице пошла трещина. Алая, точно кровь, струйка вина стекла с края его красивых точёных и плотно сжатых губ. Пылающие ненавистью глаза встретились с пустыми и равнодушными. Но он всё же начал.

— Мелькор. Отмени своё решение, прошу, не губи Майрона. Это неподобающе высокая вира.

— Майрон? — протянул Мелькор имя, пробуя его на вкус, словно вино. — Так, значит, будут звать моего нового слугу… Драгоценный. Красивое имя.

— Хотя бы раз в своём воплощении поступи честно. Ни он, ни я ни в чём не виноваты пред тобою!

— А почему ты думаешь, что я поступаю нечестно? Все согласовано с вашим любимым владыкой. Я чист, как сама Пустота.

— Что хочешь проси, злодей! Но оставь его со мной…

Повисла пауза, во время которой один обезумел, а второй откровенно тешился.

— Продолжай-продолжай, Ауле. Хочу увидеть, как низко ты готов пасть. Быть может, даже на колени встанешь? А, гордый вала?

Огненный дух взорвался горячими вихрями и прокричал:

— Да хоть пластом лягу! Сделаю всё, только оставь их в покое! Со мной сделай что угодно! Не приближайся к Йаванне и нашим майар!

— А разве тебе есть, что ещё мне предложить взамен? — прищурил светлые глаза Мелькор и даже подался вперёд, приняв вертикальное положение, сделав вид, что он готов обсудить сделку.

— Забирай гномов, все четырнадцать. Они обладают свободной волей, их можно обучить труду или военному делу. Да! Мелькор, они будут отличными воинами, смелыми и сильными!

— Кучка недоделанных коротышек против майа? Так ты оцениваешь своего огонька? Как дёшево. Пожалуй, ты меня всё-таки не убедил.

— Я буду помогать тебе во всём. Не берёшь меня в Средиземье, я буду твоим оком здесь. Буду докладывать о всех советах и решениях валар.

— Ты? Кузнец в опале? Шпионить для меня? — Мелькор рассмеялся, высоко задрав голову.

Ауле понимал, что есть последний шанс. Единственный. Один. И он заходит с козырей.

— В предсказанной последней битве, клянусь, я возьму меч и встану рядом с тобой. Плечом к плечу. Я и мои мастера. Огонь готов принести тебе клятву.

Это было страшное обещание. И Ауле выжидательно смотрел на Мелькора. Такими словами не разбрасываются. Он обязан проникнуться.

— Не рановато ли ты говоришь о Дагор Дагорат? Как эльфы говорят, ещё дожить надо. А пока доживаем, поиграюсь с твоим милым маленьким майа.

Мелькор даже не посмотрел на Ауле. Вместо этого он заглянул расстроенно в пустой кубок.

— Вино кончилось. Как и твои попытки, дорогой Ауле. И вот, что я скажу: ненавидь и осуждай меня, но ты сам виноват. Я вижу, как ты привязан к ученикам. Все они тебе дороги, но для этого майа твоей любви всего на полкапли, да больше. Первый, наверно? — хмыкнул тёмный вала, и, не дождавшись ответа, продолжил: — Неважно. Шутка ли мне терять такой шанс: обычный майа-ремесленник вдруг получает почти валарскую силу. Я выбрал его не потому что он самый талантливый или умный. А потому что ты одарил своего любимчика своей мощью.

Не веря тому, что слышал сейчас, не помня себя от злости поражения, Ауле прошипел:

— Будь ты сотни тысяч раз проклят, исчадье Тьмы. Берегись! Недалёк тот час, когда я своими руками скую тебе ошейник и вышвырну твой убогий дух, истончённый и низменный, за пределы мира!

— Ну-ну, давай-давай, — только фыркнул Мелькор в спину уходящему из его покоев огненному айну.

Ауле глубоко ранили слова тёмного духа. Неужели Мелькор прав, и он сам своей безграничной любовью, жаждой спасти подвёл Майрона к роковому пределу? Тогда ошибкой были все попытки отстоять его судьбу и свободу? Теперь казалось, что этим разговором он ещё туже затянул цепи на шее майа и только распалил тёмного духа. А если он бы промолчал? Сделал вид, что ему всё равно? Быть может, Мелькор потерял бы к его майар весь интерес…

Нет! Ауле деятель. Он не смог бы так! Он бы никогда не простил себе, если бы не попробовал! И Майрон такой же, он тоже бы его не понял, не простил…

Вспомнились слова Намо: «Отпусти его сейчас, иначе он всё равно уйдёт. И ты его уже не удержишь. Здесь, в Валиноре, он, быть может, ещё обретёт новое воплощение». Владыка чертогов Судьбы как всегда оказался прав. Ауле замедлил шаг. «Надо было послушаться! Надо было отпустить его! Но кто бы мог предугадать! Я выбирал между реальной смертью и между вероятным исходом! И эта горькая чаша не прошла мимо нас». Огненный вала без сил привалился к стене чертогов Ниэнны, покрытых белыми и солёными разводами, и тяжело переводил дыхание. Он стоял так добрых полчаса. А после с неимоверным усилием смог выпрямиться и чуть успокоиться, чтобы продолжить путь.

В этих думах он брёл до чертогов Судьбы, к счастью, расположенных неподалёку. Ауле уже не превращался в огненные сферы и не рассыпал вокруг лепестки пламени и искры, сохраняя силы только на последнюю надежду.

Чертоги Мандоса выпивали без остатка слабеющие силы и нещадно гасили и без того догорающее пламя, приглашая оставить все беды, страсти и чаяния за порогом жизни и остаться навсегда в царстве смиренного ожидания. Ауле, пошатываясь, плёлся по призрачным залам до мрачного каменного престола. Он устало взглянул на Намо блёклыми угольками глаз.

— Приветствую, Ауле.

— Прошу, Намо, пожалуйста, помоги, — хрипло прошептал мастер. — Твоё слово сильнее пустозвонства Таникветиль! Почему дано такое суровое наказание, тому, кто не виновен?!

— Это не случайно. Я скажу тебе так: именно твой майа сейчас вращает колесо судьбы. И воля это не Манве, и даже не Мелькора. Я мог бы заступиться за мастера Майрона перед Манвэ. Но не стану этого делать. Большую роль в судьбе мира ему суждено сыграть, он возвысится до небес, он падет до самого низа. Но ему дарована и великая благодать: не познать истину, ибо невозможно это, но приблизиться к ней настолько, насколько никогда не сможет никто из нас. Сразиться с Илуватаром и победить. Это невероятные тонкие грани бытия, потому нам нельзя сейчас вмешиваться.

Ауле, неизвестно как собрав силы, почти угрожающе взмахнул рукой, рассыпав вокруг сверкающие искры, глаза его разгорелись чуть ярче.

— Философская демагогия! — зло сказал он. — Вы обрекаете его на страдание и гибель! — Ауле топнул ногой.

— Погибнет, коли придётся. Может и не раз. Но возродится, если будет дозволено.

— Это жестоко!

— Нет, Ауле. Не обретёт он под крылом твоим счастья и правды. Потому что счастье постигается через боль. А правда через ложь и заблуждения. И от выбора, как он распорядится этим знанием, зависит судьба многих. Ты не поймёшь этого сейчас, но после скажешь, что это было справедливо.

— Пусть кто-нибудь другой постигает эти ваши высокопарные понятия! Твои с Ниэнной философы или воздушные духи! Мы — айнур простые. У нас вон, работы горы, — сказал Ауле и его гневный запал неожиданно исчерпал себя. Последнюю фразу он добавил уже сокрушённо, почти жалобно.

Он говорил и явственно понимал, что слово «мы» теперь не про них. Теперь навсегда не про них. Что будет Валинор, его дом, труд в кузнях и мастерских. Но в них больше не будет Майрона. Что без него установят они ворота для дворца Манвэ, которыми все они так гордились, без него приступят к строительству галереи для Ульмо, созданной по его эскизам. Что будут новые проекты, которые они будут делать без него. Навсегда теперь без него. А где будет Майрон, и что с ним станет, Ауле не мог, страшился представлять. Огненный вала вскинулся:

— Я верну его во что бы то ни стало! Пропади все ваши предназначения и пророчества пропадом!

Ауле неистово бросил все силы своей бушующей стихии, запредельно возносил всю мощь ярого, сметающего всё на своём пути пламени, напирая, умоляя, клянясь, угрожая. Ничего не помогало! Огонь отчаянно бился, но все три ледяные двери оказались неприступны и безучастны к его горю. Ему оставалось только вернуться в огненные чертоги.

Глава 7. Отчаяние

В чертогах Ауле и Йаванны творилось что-то невероятное. В последний раз столько посетителей здесь было разве что на празднике урожая. Это ощущение подкреплялось и тем, что многие айнур были в парадных одеждах, потому как пришли в обитель мастеров ремёсел и природы прямо с Таникветиль. Вот только по витающему в воздухе горю праздник этот был похож скорее на похороны.

Айнур шепотом переговаривались и рассказывали, что случилось на злополучном совете тем, кто на нём не присутствовал. Все толпились в галерее на террасе перед покоями майар Ауле и неотрывно смотрели на вход, но никто не решался подойти ближе. Кроме Курумо и Даламана. Они с застывшими бледными лицами прильнули с двух сторон к резной двери, стараясь узнать хоть что-то о происходящем внутри.

А за этими дверями Майрон, тоже до сих пор в своих бархатных с золотом одеждах бросался из угла в угол. То садился на скамейку, с тревогой глядя на дверь, то взмывал, как раненая огненная птица, и подбегал к окну. Со стороны Таникветиль вились вихри чёрных туч, затягивая шпили дворца в страшную воронку, иногда их прорезали молнии и огненные отблески. Видимо, разговор у мастера с королем Манвэ проходил на высоких тонах.

На очередном кругу по покоям Майрона остановила госпожа Йаванна и обняла за плечи.

— Ради Пустоты, цветочек! Рано впадать в отчаяние.

— Где же мастер? — воскликнул майа, заламывая руки.

— Я уверена, что Ауле разберётся, что-то придумает. — Йаванна, привлекла его к себе и крепко обняла. Взгляд её изумрудных глаз сверкал и метался.

Так прошло несколько страшных часов. Майрон, измождённый неизвестностью и несчастный, наконец, рухнул на скамью. Он погрузился в какое-то странное забытьё, словно видел сон наяву. В окна ярко светили лучи нового солнца, но мир златоокого мастера с каждой минутой тускнел, наполнялся горем и безысходностью.

Будущее и минувшее смешались в едином бесконечном «сейчас». Казалось, что перед глазами прошли вереницы веков, былых и тех, что ещё сокрыты в туманной измороси «завтра», когда кто-то положил руку на плечо майа и чуть сжал, сминая, бурую ткань. Даже сквозь плотный бархат майа обожгло холодом.

«О. Это ледяное прикосновение бездны», — подумал Майрон отстранённо.

Он чуть обернулся и сразу узнал шёлк алого одеяния валы. Но Майрон не помнил, чтобы когда-либо до или после у Ауле были такие жёсткие и холодные руки. Майа чувствовал, даже не поднимая глаз, что мастеру не удалось вырвать его из цепких лап тёмного валы. Он медленно и почему-то виновато поднял голову. Впервые за всё воплощение Майрон увидел, что огонь совсем оставил мастера, и даже его глаза были совсем без пламени. Золотого цвета, как у самого Майрона. Во взгляде майа вместе с немым вопросом ещё теплилась надежда. На губах валы застыл ответ. И надежда погасла.


***

Йаванна в те страшные часы ожидания супруга тоже судорожно перебирала всех айнур, кто мог бы оказать им поддержку.

«Ульмо с Ауле в прохладных отношениях, решение Вайре зависит от воли её супруга… сестра Вана и дружественная Несса не смогут существенно на что-то повлиять, не обладают, к несчастью, такой силой и авторитетом…»

И сейчас, оставив огненных айнур, она пришла в свои покои, чтобы попытаться снова всё обдумать.

«Манвэ, и, конечно, сам Мелькор отказали Ауле. Но я была уверена, что Намо не оставит мастеров в беде. Кому же как не великому судье пристало бы встать на защиту справедливости. Тогда бы Вайрэ и Ниэнна, как обычно бывает, поддержали бы его слово. Теперь, видимо, и на них не стоит расчитывать…»

Владычица природы подошла к окну и взглянула в изумрудную глубь своего сада, за которым начинался Лориен.

«Значит, выбора нет. Остаются только Ирмо и Эстэ».

И Йаванна с тяжёлым предчувствием отправилась к соседям.

Эстэ встретила Кементари прямо у калитки Лориена, оказалось, что врачевательница сама направлялась к огненным чертогам.

— Дорогая, милая моя Йаванна! Нам ли вас не понять! — говорила великая целительница, пока они почти бежали обратно к чертогам снов. — Но только Ирмо имеет достаточный вес, чтобы хоть попробовать обернуть ситуацию! А Ирмо гневается на Ауле за тот совет по поводу Мелиан.

— Да неужели он до сих пор обижен на Ауле, да в том что он и не виноват! — горько парировала Йаванна.

— Я говорила ему… Но он всё равно считает по-своему. — Эстэ безнадёжно всплеснула тонкими руками.

— Пустота! Где же спасение и справедливость!

— Но я-то помогу, сделаю всё, что скажешь, только имею ли я возможность? Скажи только, как, умоляю! Прости, прости меня! Но я не знаю, что предложить Мелькору или Таникветиль!

— Прошу, поговори с Ирмо ещё раз!

Они уже хотели войти в парадные двери, но тут Владыка душ лично показался из глубины чертогов. Он прошёл, высоко подняв голову, мимо валиер, смерив Йаванну прохладным взглядом. Под еле слышный шёпот Кементари: «Помоги нам, Пустота!», Эстэ всё же взмолилась:

— Ирмо, родной, пожалуйста! Йаванна столько для нас сделала! Так неоценимо помогла Мелиан!

Лик Ирмо был спокоен и повелителен. В нём не отразилось ни тени участия. Он медленно и почти торжественно, словно клятву, произнёс:

— И будь уверена, дорогая Эстэ, что для её майар я сделаю не меньше, костьми лягу в благодарность.

Он сделал паузу, после которой тон его изменился, а лик потемнел, стал грозен и страшен.

— Однако кузнец — не её майа. Пусть гордец Ауле почувствует себя на моём месте, — сказал Ирмо несколько злорадно и, показывая, что разговор окончен, жестом остановил стремящуюся сказать ещё что-то жену, а затем вовсе удалился обратно покои.

На глаза обоих валиер навернулись слёзы. Обе понимали без слов, что всё бесполезно.


***

Майар Ауле сидели вместе на той же самой скамье, держась за руки. Свечерело, но огня они не возжигали. И ночь, словно зверь, прокралась в их палаты. Майар разглядывали пустоту перед собой в скорбном смирении и тишине. Страшнее была пустота внутренняя.

Этот день стал последним в череде роковых испытаний, и их души за всё это время успели впитать так много горя и отчаяния, что теперь, казалось, не смогут вместить и капли. В ставшем на троих едином огненном сердце зияла огромная дыра, что затягивала в себя все эмоции и слёзы.

— Майрон! Что мы можем сделать для тебя, родной! — после долгого молчания произнес Курумо.

— Видно, уже ничего. Мастер, я уверен, применил всю силу и красноречие. Он сделал всё возможное, и наверняка, даже невозможное. Но ничего не вышло, — тихо прошептал Майрон, глядя в потолок, и глаза его сверкали, словно клеймо в углях горна, которое переливалось волнами красного пламени в темноте и горело своей неземной тоской.

— Я всё равно пойду в Средиземье и вырву тебя из лап Тьмы, даже, если для этого придётся сразиться с самим Мелькором! — зашипел товарищ, а на глаза его навернулись слёзы ненависти.

— Что ты, Курумо! Не смей думать о таком! Считай, что это моя последняя просьба! А последняя просьба — это святое! — голос старшего звучал хрипло, будто треснул и помялся от цепкой хватки за шею.

— Это несправедливо, мы перенесли такие испытания! Разве не положено нам за это воздаяние! Почему именно ты! — поддержал Даламан. И на одном дыхании продолжил, — Но что же делать теперь? Майрон, милый, как же мы без тебя?

— Никому не уйти от Судьбы и предназначения. Нам остаётся просто быть сегодня как можно дольше вместе. А потом… может всё и разрешится… и я… вернусь. Обязательно! — фигурка Майрона вспыхнула бело-золотым факелом. Но тут же погасла.

Их снова обнял мрак и молчаливая покорность. Тихо-тихо звенела песня огня, уносясь вихрями невыплаканного света к дальним звёздам.


***

В тот день стемнело так быстро, словно солнечный диск рухнул в бездну ночи, не дойдя и до середины неба. Цепкие пальцы тьмы сжимали душу Ауле в убийственную хватку. Всем сердцем огненный вала хотел бы быть сейчас с несчастными своими майар. Но не мог — у него было дело особой важности, последнее, что позволит Майрону вернуться. Не сейчас, но, возможно, после. Хоть когда-либо.

Вала отправился в кузницу. По его жесту уголь в чёрных ложах горнов вспыхнул. Пламя взметнулось, облизало высокий потолок. В плавильном ковше золотисто-жёлтая урановая руда под песней пламенного духа превращалась сначала в стальную жидкость, а после в бело-серебристый тяжёлый металл. Владыка пламени рассёк небесный камень. На срезе появились таинственные узоры, блестевшие гранями ровных прямоугольников. Очи валы вновь залились пламенем. Двери со стуком распахнулись.

— Я теперь пойду с Мелькором говорить! — внезапно вмешалась Кементари в самую ответственную работу на веку мастера. Ауле с молниями во взгляде гневно откинул инструмент и низко зарычал:

— Нет, Йаванна! Я сам уйду отсюда, даже для того, чтобы отомстить бездушному Таникветиль. — Говорить было раздирающе больно, горло жгло, будто ему в глотку всунули тлеющий уголь из костра.

— В одиночку? Выступить против Мелькора?..

Кементари умолкла, ожидая, что скажет супруг на её собственные опасения. Ауле же понимал: брось он открытый вызов духу Тьмы, такая дуэль будет обречена на поражение. И он бы не стал воевать один. Нолдор Феанора давно посматривают на второй континент, только и ожидая хороший повод для освоения Средиземья. Стоит только отдать приказ, как эльфы тут же скуют мечи, соберут войско и отправятся в поход. Совет валар не сможет удержать этот своевольный огненный народ. Они будут биться вовсе не за майа — за новые земли, которыми можно править, за ресурсы, что ждут их освоения. Кому как не Ауле возглавлять этот поход. Отбить ученика, сокрушить Мелькора, разведать землю и основать города. Это стало бы началом новой производственной эры, где природа будет служить механике, всё мироздание подчинится техническому прогрессу. В далёкой перспективе в мире наступит истинный порядок. Остаётся только придумать, как уговорить Ульмо отдать корабли, снарядиться и отправиться в поход. А если Владыка вод и его народ, телери, не пойдёт на сделку и прошение? Что же, можно применить и силу…

Глаза огненного духа воспылали тёмным пламенем мести. В душе разгорался пожар азарта. В его палатах давно ждёт своего часа прекрасный мифриловый меч, выкованный самим валой. Но Йаванна, так и не дождавшись ответа, продолжила:

— Если ты решишь так, то и я уйду с тобой. — Её голос звучал, словно бьющееся стекло.

Злость отхлынула от сердца Ауле. Он понял, что вместе с ним покинут Аман Курумо и Даламан, верная Йаванна и точно же все четверо её майар. Немилость совета, вечное изгнание и кара небес станут воздаянием для невинных драгоценных существ.

Ауле болезненно зажмурился. Огненный вала прекрасно знал от начала времён: мир изначально стремится к хаосу, как железо, оставленное на воздухе, покрывается ржавчиной, древние горы возвращаются в лоно земли, цветы увядают, распадаясь в тлен. Даже самая совершенная система подчиняется определённым законам, до тех пор пока в ней не накапливается череда случайных событий, совокупность которых зовётся Судьбой. И предугадать все случайности не под силу даже валар.

Стоит ли бороться с мраком и хаосом, если это привычное состояние Эа, к которому всё стремится, как к единственно желанной цели? Покориться тьме — это был бы единственный итог. Но Манвэ, доброй частью Пустоты, дана и другая сила, что могущественнее даже Судьбы. Это чувства детей Пустоты, любовь, отвага, верность своему слову, готовность жертвовать собой ради любимых. Именно поэтому живых существ нельзя закрутить в мироздание, словно винтики в механизм. Их свободную волю не опишет ни одна формула.

«Пусть не будет никогда абсолютного порядка… — Ауле, ещё раз взглянул на Йаванну. — Я готов смириться с неидеальным миром, если в нём будет жива любовь».

И тогда он сказал.

— Нет, любимая. Как бы не было мне больно, я никогда не стану рисковать вами и вступать в это заведомо проигрышное противоборство. Мне придётся отпустить Майрона, — ответил мастер, и глаза его одарили валие бесконечной печалью.

— Ауле, родной. Мы обязательно придумаем, как вернуть его. — Вера и горечь смешались в её голосе.

Йаванна никогда не любила чадную атмосферу кузни, но в этот день она осталась с Ауле до конца и заворожённо смотрела, как напрягаются мышцы под рабочей формой, как кожа на открытых участках разгорается красным и золотым, как гибкий металл со стоном отдаётся рукам мастера, словно новобрачная в первую ночь, как змеиным шипением отзывается вода на жар раскалённой плоти железа, как лезвие дрожит и вибрирует под нескончаемыми сильнейшими заклинаниями огня. Фракталы метеорита под колдовской огненной песней слились и сложились в руны валарина, а руны — в цепь мощных заклинаний, прочитать этот секретный шифр сможет только тот, кто умеет говорить языком огня.

Наконец, на исходе длинной ночи, Ауле вложил в железное тело упавшей с небес звезды тяжёлое урановое сердце.

Глава 8. Слёзы солнца

Тишиной был объят вечный Валинор.

Слепая липкая мгла тяжёлым предрассветным пологом укрывала чертоги Скорбящей валие. Ветреный день навевал непогоду, угрожающую перерасти в бурю над приморской обителью. В воздухе пахло гнилыми водорослями, скверной, едким и терпким дымом, так, что слезились глаза и кружилась голова.

Айнур и эльдар, склонив головы в венках из белых и жёлтых скорбных цветов, медленной процессией провожали брошенного на закланье майа.

«Немногим живым приходилось видеть это зрелище — собственные похороны», — думал кузнец, улавливая слёзы за его несчастливую судьбу на бледных лицах светлых существ.

Старший мастер, облачённый в плащ цвета горя и мрака следовал за вереницей духов до самого предела Слёз. Он бессильной рукой придерживал широкий капюшон, который норовил сорвать сильный ветер с моря. Ледяные пальцы воздушных струй все равно проникали тонкими иглами под одежду, зло кусали ночным холодом кожу, хватали и рвали рыжие пряди, то и дело выпадающие из-под чёрной ткани.

Жители Валинора, все те, кому повезло в этой жизни чуть больше несчастного Майрона, бережно клали венки ему под ноги, и они тут же увядали под огненным шагом обречённого на тьму мастера. По следам его тихой поступи вился и потрескивал огонь, превращая беспомощно хрупкие цветы в пепел, закрывая ему обратный путь к дому и свету.

Венков не надели только Ауле, Йаванна и их майар. Словно противясь воле Манвэ, словно не веря, что это прощание на вечность. И только это… то, что мастер и валие, товарищи и друзья верят — только это не позволяло Майрону, словно Ариен, сбросить в эти минуты покровы воплощения и обратиться чистой вечной стихией. Глупая и отчаянная Надежда.

Ауле не отрывал глаз от своего майа, зная, что каждый взгляд может стать последним. В чёрных одеждах, бледный и потухший, как тень самого себя, он все равно даже сейчас оставался светлым и прекрасным. Даже на последней ступени страдания и несчастья его взор освещала Вера, несмотря ни на что.

«Я обманул его, пообещав, что всё будет хорошо! Мне нет прощения!» — каялся сам себе Ауле.

«Мастер сказал, что всё будет хорошо. Значит, так и будет», — упрямо хватался за слова валы Майрон. И только эта безусловная Вера позволяла ему жить.

Мелькор стоял на самом краю утёса в таких же чёрных одеждах. Он коварными голубыми очами обвёл айнур, и на его лице расплылась кривой раной довольная улыбка. Дух Тьмы повернулся к морю, ветер подхватил длинные рукава его мантии. Он запел, и море отозвалось тысячью глухих подводных труб. В брызгах и рокоте из пучин поднялось существо, огромное, как скала. Водные струи стекали по шкуре, каждая пластина чешуи которой была размером с башенный щит, а за спиной раскрылись гигантские кожистые крылья. Существо свирепыми ядовито-жёлтыми глазами посмотрело на собравшихся, вскинуло голову на гибкой пластинчатой шее. Из его пасти, усеянной частоколом острых клыков, родился дикий и страшный вопль, а сквозь кожу брюха засветилось пламя, готовое вырваться из пасти факелом. Мелькор легко запрыгнул на зверя и указал майа место позади себя.

«Пора».

Ауле крепко сжал Майрона в объятиях. Сейчас это родное прикосновение приносило тому только колючую боль.

— Мастер… Ауле… — голос майа слился с его дыханием, трепетное слово, словно не имя, а заклинание или молитва, которую не до́лжно произносить в миру, лишь стены золотого святилища Манвэ достойны слышать это слово.

— Это твой ключ домой, до поры храни в тайне, он призовёт тебя, когда настанет время. Метеоритное железо с урановым сердечником, только уран может пробить любые доспехи, — прошептал ему на ухо Вала.

В руку майа незаметно лёг кинжал в металлических ножнах с рунами и знаками. Гарда — словно крылья сокола, пламевидное лезвие. Он тут же спрятал великую драгоценность за пазуху.

Секунда. Последний взгляд. Ауле залпом испивает чашу горя до дна. Он смотрит, как Майрон занимает место на драконе. Зверь взмахивает крыльями, поднимая вокруг себя столпы соленой воды, и взмывает в небо, тут же набирая высоту, скрывается в свинцовых тучах.

Айнур долго глядят в неприветливые небеса. Никто. Ни Йаванна. Ни Курумо с Даламаном. Никто не смел подойти к Ауле, взгляд которого был безумен. Горящие слёзы катились по лицу его и застывали драгоценными камнями на Благословенной земле.

«О, всемогущая Пустота! О, славный лучезарный и мудрый Корень! Кто же вправе теперь из войдхини упрекнуть айнур за бессмертие? День настал, и сын твой, Ауле, узнал, что такое смерть».

Ауле не видел лиц, не слышал шёпота голосов. В его воспоминаниях останется только печальный шелест трав, земля, что, уходя из-под ног, будто пульсирует, словно огромное сердце, и обжигающее золото последнего взгляда.

Воспоминания эти затем обвенчаются с горькими слезами, что не должен видеть ни один из живущих. Он удалился в горную пещеру и провёл там многие дни, в одиночестве переживая свой траур и думая многие думы.


***

И тут подол неба вспыхнул бело-золотой лентой. Наливаясь алым и пурпурным, показался край горящей материи. Медленно и величественно над морем поднимался гигантский огненный диск, и всё вокруг обретало краски, все заливало теплом и золотистым светом.

Майрон узнал это ласковое сияние. Ариен… Глаза его заслезились, а душу опалила тоска, словно обнажённое сердце его вытащили из груди под эти палящие лучи.

Рассвет разгорался всё ярче. В лучистом сиянии звёздной девы материк вдруг стал приветливым и уютным. На прибрежные скалы тяжело наваливались тёплые бирюзовые волны с белыми барашками, светлые сосны на берегу, склоненные под ветрами, протягивали ветви к густому лесу, вдалеке в синей дымке дремали горы. Среди зарослей виднелась дорога и следы от повозки. Значит, не один Мелькор будет в этих землях.

Так свершилось пророчество.

***

Среди ювелирных камней есть один уникальный. В отличие от минералов, он теплый на ощупь, да это и не минерал.

С седых времен он согревал детей Пустоты — каменной смолой действительно топили печи древние жители приморья. Россыпь искр дарило щедрое море берегам. Чем горячее солнце, тем веселее золотые блики в горящем камне, чем чернее тучи, тем ярче крупинки на тусклом осеннем песке.

Долго оплакивала несчастная Ариен свою ошибку и судьбу несчастных смертных и айнур. Горячие слёзы ее падали в морские волны и застывали осколками солнца. До сих пор находят моряки в песке гаваней горящие светлые камешки. Прозрачно-жёлтые, огненно-рыжие, густо-молочные и чёрные, похожие на гематиты. Янтарём называют.