Копипаста:Норлин Илонвэ:Вдохновение

— Это еще что такое? — недовольно поинтересовался Феанаро, приостанавливаясь посреди садовой дорожки. Недовольно, но беззлобно, с едва различимой непривычному уху насмешкой.
Основание для подобной реакции было очевидным и простым: занятый ношей и погруженный в свои мысли мастер только сейчас заметил возле кузни нежданного гостя и в обычной своей манере скрыл мимолетное замешательство. Дело в том, что гостей, в том числе и нежданных, в доме ли, в кузне ли хватало всегда, но, как правило, это были знакомые хозяину мастера и ученые, либо же их ученики, тоже, в общем-то, знакомые. А вот то, что сейчас возле окна, тщась заглянуть в щель между плотно подогнанных ставней, мялся какой-то тэлэро, в привычный уклад не вписывалось. Увидеть незнакомцу, впрочем, ничего не светило: может, Феанаро и не всегда утруждал себя порядком внутри, зато двери и окна в свое отсутствие запирал непременно. А иногда и не только в отсутствие.
— Добрый день, мастер, — поспешно обернулся застигнутый врасплох гость и то ли приветственно, то ли смущенно склонил голову.
— Добрый, — коротко хмыкнул Феанаро. Сумка с инструментами грозно бряцнула о крыльцо, рядом загрохотало наполненное всякими железками изрядно помятое ведро, и мастер принялся хлопать по карманам в поисках ключа.
— Я постучался в дом, но никто не вышел. И тогда решил проверить в кузне, — в свое оправдание произнес тэлэро. Он уже выпрямился и теперь улыбался и терпеливо ждал, когда мастер отопрет вожделенную дверь и обратит на него свое внимание.
А услышать стук в доме действительно было некому. Аулэ тут давно не было. И сам Феанаро порадовался в кои-то веки наступившей тишине и с самого их ухода безвылазно сидел в мастерской и в тот миг как раз наполнял сумку давешним бряцающим инструментом. Он, кажется, слышал какой-то посторонний звук извне, но для того, чтобы отвлечь его от намеченной по случаю работы, требовалось нечто более настойчивое.
— Понятно, — последовал емкий ответ, и дверь наконец-то распахнулась, — заходи.
Феанаро выпрямился, подобрал с земли поклажу и только теперь как следует посмотрел на гостя. Тотчас насмешка в его взгляде пропала, сменившись сначала удивлением, а затем и любопытством. Некоторые, кто знал старшего сына короля не слишком хорошо, отчего-то считали, будто в его манере не видеть дальше собственного верстака и не подмечать очевидное под носом. Пожалуй, какая-то доля правды в подобных суждениях была, но не вся. Феанаро заинтригованно дернул бровью и посторонился, пропуская гостя вперед, а тот улыбнулся — уже лукаво — и прошел внутрь.
Снова громыхнуло принесенное и теперь грудой сваленной у порога добро. Мастер бегло огляделся, отряхнул руки, поднял с пола упавший с наковальни фартук и замер, наблюдая за гостем: тот тоже озирался, осматривая кузню и все, что было в ней развешано-разложено.
— И чем же обязан? — наконец, не выдержал Феанаро.
— Чем?.. — задумчиво протянул гость, по-прежнему крутя головой. Он был худощав и довольно высок — ростом почти с самого мастера, одет в неброскую светлую тунику и такие же джинсы, и не потрудился заплести распущенные по плечам рыжие волосы. Казалось бы обычный эльф. Если не присматриваться.
— Хочу поделиться секретами мастерства? — наконец, словно бы рассеяно предположил он, подобрал с верстака комок оплавленного железа и перекинул из руки в руку.
— Интересно, какого, — хмыкнул Феанаро, — уж точно не кузнечного.
— Почему нет? Ты знаком со всеми майар Аулэ? — все с той же лукавой улыбкой бросил через плечо гость.
— Даже если нет, едва ли среди них будут те, кто прежде не видел горна.
В ответ раздался беззаботный смех.
— Видел-видел, но что с того толку, — гость в последний раз подбросил и вернул железку на место, — но я, признаюсь, и не собирался вводить тебя в заблуждение. Мое имя Саурон.
Феанаро склонил голову и коротко прижал к груди ладонь.
— Рад знакомству, майа Саурон. Так чем же все-таки обязан? Какие-то … вести из Лориэна?
— Нет. Нет, — произнес гость, — в Лориэне все … по-прежнему. А ты проницателен: я действительно часто бываю в садах. Хоть и не только в них. А вот здесь прежде не приходилось… — и он еще раз повернулся на пятках, оглядывая кузню.
— Вот как, — исчерпывающе ответил на это Феанаро. Проследил взгляд майа, подтянул рукава туники и, наклонившись, переставил подальше от двери ведро.
Вообще-то оно нуждалось в починке. Равно как и его разномастное содержимое, за исключением того безнадежного хлама, который он решил переплавить в бруски и убрать до лучших времен. Ну и потом стоило подточить резцы, поправить кожаные оплетки на рукоятках инструмента, в конце концов, гвоздей наковать. Одним словом, переделать кучу всякой мелкой скучной работы, какая по обыкновению откладывается и копится, копится… Так вот, разговоры с заблудшим аулэинским майа в эти заурядные планы не вписывались, и потому Феанаро не стремился подталкивать гостя к дальнейшим откровениям, в тайне надеясь, что тот удовлетворится одним лишь осмотром и быстро оставит хозяина наедине с насущным. Однако же…
— Я хотел попросить тебя кое о чем, мастер, — будто бы решившись, вдруг быстро повернулся майа.
— И о чем? — терпеливо произнес Феанаро.
— Хоть мы с тобой и увлечены разными стихиями и разными материями, но всех мастеров объединяет любовь к своему делу, — он явно начал издалека. ¬- Я учился понимать суть и природу разных чувств и состояний души, и теперь я хочу больше узнать о вдохновении. Оно порождает радость, а значит, и избывает печаль… И чтобы узнать больше, я прошу позволения посмотреть на твою работу.
Это было неожиданно. Феанаро помедлил, осмысливая сказанное, и переспросил:
— Ты хочешь посмотреть, как я работаю? С камнями? Или с металлами?
— Как тебе будет угодно, мастер, — ответил майа.
— Что ж… — носок башмака пихнул все ту же сумку, она опять отозвалась металлическим стуком, — признаться, я не собирался сегодня делать ничего примечательного… Так, подточить, припаять, перековать…. Едва ли будет сколь-нибудь любопытно.
— Вовсе нет. И потом я и не думал мешать тебе в тайных трудах, — поспешно заверил майа.
— Тайных? Что ж… — в замешательстве Феанаро прочистил горло, нахмурился и снова огляделся. Во всем этом разговоре было что-то странное, неуютное, а ощущение неуютности в собственной кузне было мастеру совершенно не по вкусу. Значит, следовало повежливее выставить гостя за дверь и постараться выкинуть разговор из головы.
Но снова открыть рот он не успел.
— У тебя достаточно учеников, и ты проводишь с ними немало времени. Но, я слышал, работать над чем-то особым предпочитаешь один. Почему?
Почему? Феанаро нахмурился сильнее, еще раз прочистил горло и, подхватив фартук, направился к горну. Его давно следовало разжечь, раздуть да и вообще, Тьма побери, заняться уже делом! Загремели щипцы и кузнечные клещи, взвилось черное облачко сажи. В горне охотно вспыхнуло пламя, заплясало, забилось, осветило мрачное лицо мастера.
— Потому, — наконец, буркнул он через плечо, чувствуя, что собеседник не желает понимать намеков и действительно ждет ответа, — ничего тайного. Не я один не люблю показывать неоконченную работу.
— И стараешься покрепче запереть ее от лишних глаз?
— У меня трое сыновей, майа Саурон. Я не хочу, чтобы они влезли в какой-нибудь едкий состав. Или поранились ненароком.
Но гость, кажется, не был убежден: когда Феанаро все-таки обернулся, то увидел, что тот смотрит очень внимательно и по-прежнему выжидающе.
— …И потом, это слишком… Слишком… Мелькор, да что ты от меня хочешь-то?!
— Слишком лично? — не обратив внимания на смятенный возглас и лязг упавших щипцов, закончил майя. В голосе его послышались разом и понимание, и потаенная радость. Такая, что захотелось предложить «исследователю» клок бумаги — записать ценные наблюдения.
— Да, — вместо этого выдохнул Феанаро. Он почувствовал, что скулы — нечастое дело! — запылали румянцем, и мысленно взмолился, чтобы настырный гость уже убрался подальше.
— Я так и подумал, — удовлетворенно кивнул тот и теперь улыбнулся открыто: примирительно и вместе с тем лукаво, — так мне можно посмотреть, как ты куешь гвозди?..
Поначалу дело шло туго. Феанаро постоянно косился на устроившегося в углу Саурона, отвлекался и потому злился. Но вскоре гость сообразил, что сидеть за спиной у мастера неудобно ни для кого, и перебрался на видное место, где, надо отдать должное, не ерзал, не шебуршался и вообще делал вид, что больше смотрит в окно, чем на горн. Это, как ни странно, помогло. Феанаро перестал обращать на него внимание, углубившись в работу и во взбудораженные разговором мысли.
Прежде он не особо озадачивался собственной избирательной скрытностью и ее причинами. Знал, конечно, что кое-кто поговаривает, будто старший сын короля не любит делиться секретами и ревностно их оберегает. Но это было очередной полуправдой: с учениками и другими мастерами он был откровенен, правда, до определенных границ. Они часто сообща работали над новым замыслом, а потом долго обсуждали и его, и получившийся результат. Да и обычным делом было, что в мастерской возится кто-нибудь из сыновей, раскладывая по кучкам образцы или играя с какими-нибудь резными фигурками. Или Нэрданель сама сидела в стороне и увлеченно что-то рисовала. Таков был привычный порядок.
Но все же порой он искал уединения, не желая ни с кем делить свои замыслы. Обычно результат таких долгих бдений был особенно прекрасен, а он сам вместе с радостью и гордостью от работы ощущал какое-то неясное опустошение. И после никогда об этих трудах не распространялся. Нет, не из ревности или скупости, а просто потому, что они принадлежали только ему, его озарению, и никого другого не касались. Даже отца и жены. И это казалось естественным и очевидным. А чье-то возможное вторжение было бы таким же неуместным и диким, как в его спальню…
Тут Феанаро мысль оборвал, яростно отер лицо рукавицей и продолжил колотить молотком с удвоенной силой. Размышления размышлениями, а намеченная работа неспешно продвигалась. С переплавкой он уже покончил, и несколько крупных брусков уже заняли место в своем коробе. На верстаке поблескивали наточенные резцы, парочке он успел поменять черенки, приклепать разболтавшуюся ручку кувшина и еще что-то там сделать по мелочи. Так что суть да дело, а пришла очередь злополучного ведра, и именно по нему мастер ожесточенно стучал в расчете выправить помятые бока.
Ведро это пострадало в ходе какого-то туманного опыта, когда, будучи наполнено галькой, оказалось сброшено с крыши на землю. К этим изысканиям Феанаро отнесся с уважением, но тоже поставил опыт: сколько времени понадобится двум испытателям, чтобы уже без вспомогательных емкостей натаскать к кузне полный короб угля, а потом как следует отмыться. Правда, в результате отстирывать почерневшие рубахи торжественно поручили ему же, но это была уже другая история.
Вспомнив подробности, он невольно усмехнулся, отложил молоток и принялся рассматривать промежуточный результат. Получалось, честно признаться, так себе, к тому же он умудрился проглядеть небольшой, но все же пробой в стенке. Над ним следовало подумать позднее, внимательнее изучив неудачный сплав и, заодно, ту самую гальку. Пока же мастер продолжал поворачивать ведро то одним, то другим боком, подставляя свету от горна неровности, вмятины и сетку глубоких царапин… Наконец, задумчиво цыкнув, он подошел к верстаку, не глядя взял резец и принялся от души им черкать. Вообще-то только что наточенный инструмент предназначался для камня, но идти в мастерскую за нужным совершенно не хотелось. Тем более, в умелой руке подошло бы даже сапожное шило. А потом Феанаро снова взялся за молоток, за другой, более тяжелый, затем за увесистые ножницы по металлу и опять вернулся к резцам…
Когда преобразившееся и покрытое порошком для чернения уже-не-ведро отправилось запекаться в печь, за окном вовсю серебрился Тельперион. А когда готовое изделие было извлечено обратно, зачищено, обтерто и доведено до ума, недолго оставалось ждать утра. Правда, Феанаро это не слишком волновало: он обмахивал вехоткой остатки металлической пыли и так и эдак обходил вокруг верстака, рассматривая нечаянный шедевр. Пробитый бок не оставил ведру шансов, и пришлось раскромсать его на лепестки и произвольно отогнуть их в стороны. Края были обточены и отполированы, а причудливые линии узора — произвольного, куда мысль, куда рука, туда и резец — после обжига четко выделялись на блестящей поверхности металла. Получилось, стоило признаться, очень даже неплохо, и распустившиеся в саду лилии как нельзя лучше встали бы в эту… В этот… Неважно что.
Усмехнувшись такой неопределенности, Феанаро довольно потянулся и подумал, что какая-то мелочевка в сумке еще осталась, но у него определенно нет ни малейшего желания к ней возвращаться. Со стороны дома не долетало ни звука, а значит, дети играют где-то ещё. Над этим нужно было хорошенько подумать… Убедившись, что огонь в горне и печи погас, и ничего важного не забыто, Феанаро подхватил свое творение под мышку, нащупал в кармане ключ и, продолжая улыбаться собственным мыслям, ушел, наконец, в дом.
Потом он, конечно, вернулся. Времени прошло немного, и сидящий в темноте Саурон еще не надумал улизнуть, сбросив телесный облик.