Копипаста:Норлин Илонвэ:Выше гор
Долины Валинора просвечивали сквозь редкую дымку, словно мираж на поверхности парящего котла. Развиднелось. Поутихло. Здесь, на высоте, ветер вдоволь наигрался, накружился возле заснеженного горного склона и теперь бросился вниз, чтобы раскидать плотный строй облаков и отправиться дальше в глубь материка. Можно было продолжить путь.
Феанаро заставил себя отлепиться от скалы, подняться и кое-как счистить с одежды жесткую снежную корку. Эти усилия почти не согрели его, а сунутая за щеку пригоршня снега не прогнала иссушающей жажды, лишь самую малость взбодрила. Больше всего хотелось лечь обратно и ждать, когда новый заряд метели укутает с головой. До вершины оставалось рангов триста. Совсем близко. Ужасно далеко.
Последние пару часов он провел, забившись под скальный карниз и слушая монотонный гул непогоды. Когда небо стало темнеть, и ветер усилился, только это и оставалось — найти хоть какое-то укрытие и ждать. Сначала было даже забавно: один на один с бурей, в самом сердце ее, он оставался тверд и неколебим. В самом прямом смысле — вбитые в скалу клинья и крепкие веревки держали не хуже цепей и не давали ветру ни единого шанса сбросить его в пропасть. Ликование и торжество в душе всегда нарастали с приближением к цели, но сейчас радость от противостояния стихии захлестывала еще сильнее. Сердце колотилось все чаще, Феанаро улыбался, слушая рев ветра, и в рукавицах прятал лицо от секущей пороши. Потом уснул.
…В первый раз он увидел просторы Валинора с высоты Имморталиуса. Ему было сорок три, и нет, это была не первая его гора. Другие — холмы, горки, взгорья — уже не вызывали былого интереса, но эта стала первой настоящей высотой и подарила первый настоящий восторг первопроходца.
Тогда, стоя на открытой ветру узкой площадке, он не смог сдержать ни слез, ни ликующих, ни к кому не обращенных возгласов. Сейчас можно было лишь догадываться, что именно он кричал в тот миг, но само ощущение торжества, победы над собой и над стихией, а еще обжигающие слезы на заледеневших щеках крепко отпечатались в памяти.
Имморталиус был маленькой горой, отсюда его было не различить. Но Феанаро давно рассчитал высоты пиков Нэнси Пелоси и знал, что преодолел отметку той, первой своей вершины, по меньшей мере три тысячи рангов назад. Это было нетрудно. Впрочем, не впервые. На Имморталиусе он стоял мальчишкой, и с тех пор поднимался на другие настоящие горы; видел Валинор с высоты Мороинга, Ландатиля и Фоинтиля, Хэлдорона. Год назад с четвертой попытки одолел гору Йаванны и думал, что после этого надолго потерял охоту к подобным походам, но… Белоснежная вершина Харматаралоссэ сверкала не меньше, чем сама Таникветиль, маяком манила к себе, и соблазн был слишком велик…
Пробуждение принесло усталость и тупую боль в висках. Ему уже приходилось спать на большой высоте, и ощущение слабости в теле было знакомо. Две неудачные попытки подняться на гору Йаванны заканчивались тем, что он не мог унять ни крови из носа, ни дрожи в руках и вынужденно поворачивал назад. На четвертый раз рассчитал и подготовился так, чтобы исключить все задержки, и тогда уже забрался за один переход. Сейчас снова вмешалась непогода.
Остаток пути сократился еще рангов на тридцать. Феанаро оглянулся, прикинув пройденное расстояние, перевел дух, растер лицо снегом и двинулся дальше. Он уже видел, что за пределами недавнего укрытия подъем сперва плавно идет в сторону вершины, а затем упирается в почти вертикальную стену. Дальше за ней над пропастью тянулся ровный, но непредсказуемый снежный козырек, и это означало, что предстоит карабкаться. Феанаро знал: у него еще остались силы, чтобы здесь подняться. Конечно, и дальше он дойдет, даже если и на одном только упрямстве. Но ведь нужно спуститься…
— Дальше нельзя, — ответом на мысли раздался позади чей-то негромкий голос.
Феанаро вздрогнул и обернулся. От резкого движения из-под кошек россыпью брызнул мелкий камень, зашуршал, покатился вниз, к обрыву.
— Не выйдет. Потом будет еще один крутой подъем, хоть и не такой высокий.
Владыка Саурон стоял в двух шагах позади и смотрел с сочувствием и немного с тревогой. Только теперь стало как-то особенно очевидно, что ветер вокруг вершины стих вовсе, и что дневной свет Лаурелина беспрепятственно попадает на склоны горы. Все это вместе со взглядом на тонкую дымчато-серую тунику Владыки заставило Феанаро ощутить прилив жара. Он помедлил, оглядевшись по сторонам, и стянул с головы задубевший капюшон.
— Я передохну, когда поднимусь на стену. Еще час сна и пара лембасов придадут сил.
Саурон не двинулся с места, только покачал головой и улыбнулся, рыжие волосы заблестели.
— Ты же сам знаешь, что не можешь есть на такой высоте. И что сон уже сейчас не принес облегчения. Здесь слишком высоко для тебя.
— Возможно, — Феанаро не собирался грубить, но вдруг ощутил накатившую следом за жаром волну раздражения. И про сон, и про лембас, который он не мог проглотить еще во время предыдущей остановки, было верно. Но с какой стати Саурону появляться и заговаривать обо всем этом? Пустая трата времени. — В таком случае мне стоит поторопиться. Прости, апостол.
И он развернулся, собравшись внимательнее изучить место предстоящего подъема, но замер. Странное чувство пустоты и потерянности внезапно заполнило сознание. Феанаро смотрел и не мог понять, куда следует идти: к этому острому гребню? к обледеневшему склону возле него? а может, к обрыву?..
— Здесь слишком высоко, — повторил Саурон. На этот раз он приблизился и, то ли поддерживая, то ли удерживая, положил руку на плечо.
— Твое тело не способно так долго здесь находиться. Можно сказать, ты уже медленно умираешь.
Феанаро оторвал взгляд от кромки обрыва и, стащив рукавицу, потер глаза. Разреженный горный воздух опять сбил дыхание, заставив глотать себя часто и неровно, но наваждение исчезло: Феанаро с облегчением почувствовал, что вновь осознает, где он и что он. И все же стало тревожно. Теперь тем более не хотелось задерживаться ради ненужного спора. Феанаро поправил на поясе связку клиньев и нетерпеливо ткнул ледорубом в сторону невидимой отсюда вершины.
— Я знаю, квенди не могут жить в таких условиях. Но могут находиться в них какое-то время. У меня есть это время, я успею подняться и вернуться на безопасную высоту.
Саурон вновь покачал головой и положил на плечо Феанаро вторую руку.
— Нет. Если бы здесь был пологий склон, то, возможно, ты бы успел. Но на этот подъем уйдут последние силы, и наверху ты просто потеряешь сознание и уже не очнешься.
— Ты зря сомневаешься во мне, мастер, — прорвавшееся раздражение теперь уже явно прозвучало в голосе. — И я не вижу причины мешать мне.
— Я не сомневаюсь, тебе хватило бы смелости рискнуть, — сказал Саурон, не отнимая рук. — Но это невозможно. Когда я впервые смотрел на тебя на Имморталиусе через палантир, то только радовался вместе с тобой и не думал об этом, но позднее задался вопросом: не опасно ли подобное для эльфов? Ведь ваши тела так хрупки, они имеют предел, за который нельзя заступать. Так не опасно ли, что здесь тело слушается тебя иначе, чем внизу, что ты странно дышишь, что кровь вдруг начинает идти носом?.. Когда я увидел все это, то спросил Эстэ.
— И что же?.. — не выдержав, перебил Феанаро, не договорил, а только кивнул в сторону белого пика Таникветиль, вздымающегося к северу.
Саурон сказал.
— Нет, слишком высоко. И Хьярментир тоже. Эстэ ответила мне, что есть граница, за которой тела эльфов безвозвратно разрушаются. С этим ничего нельзя не поделать.
Феанаро промолчал. Он по-прежнему смотрел на север, ища на далеком заснеженном склоне точку, отмечающую границу его возможностей. Где-то там, немного выше, чем вершина Харматаралоссэ. Но намного ниже вершины самой Таникветиль…
— Что ж, — он помедлил, — еще одно «никогда».
— Мне жаль, Феанаро, — Саурон наклонился ближе и сжал ладони у него на плечах.
Голос его звучал ласково и успокаивающе. Примерно как голос самого Феанаро, когда недавно он утешал расстроенного Макалаурэ: мальчик упал, разбив разом и локоть, и доставшуюся от матери стеклянную игрушку. Второе было больнее.
— Я бы очень хотел, чтобы ты увидел чертоги наверху, — тем временем продолжил Саурон, — и Валинор, и весь мир, лежащий у подножия горы. Но даже просто поднять тебя на себе невозможно. Хотя если пожелаешь, я могу призвать орла сейчас, пока есть немного времени, — и Саурон кивнул в сторону скрытой сейчас вершины Харматаралоссэ, — Манвэ не узнает.
Та всегда была укутана белой пеленой снега, он сверкал на свету, как драгоценный камень, неудивительно, что нолдор дали горе такое название. Феанаро даже думал, нет ли в здешней породе какого-то особенного минерала, делающего снег таким блестящим, и нельзя ли его добыть, нельзя ли использовать, и…
Вместо ответа, он, наконец, отвел взгляд от Таникветиль и спросил:
— Ты сказал, что видел меня на Имморталиусе, мастер?
— Конечно. Я наблюдал за тобой и был счастлив разделить твою радость от совершенного. Я всегда наблюдал. И признаюсь, сейчас я надеялся, что буря заставит тебя повернуть прежде, чем потребуется мое открытое вмешательство.
— Вот как, — только и ответил Феанаро.
Он наклонился, подобрал очередную пригоршню снега и сунул в рот, остатками растер лицо. Пить хотелось постоянно и, хоть он каким-то шестым чувством понимал, что не стоит есть снег, удержаться не мог. Слова Саурона только подтверждали его собственные ощущения: тело явно выходило из подчинения, неспроста же бросало то в жар, то в холод, головная боль крутилась внутри черепа и только усиливалась, сердце билось чаще, а дыхание стало отдавать тупой болью в груди. Он понимал, что не в состоянии долго так держаться, но не мог подумать, будто есть какая-то граница, которую, несмотря на все усилия и верный расчет, перешагнуть невозможно.
Петля ледоруба соскользнула с запястья, метал ударился о камень, и Феанаро, отступив на шаг, опустился на ближайший выступ. За ледорубом отправились рукавицы, моток веревки, а сам он подобрал еще снега и, потерев в ладонях, прижал к лицу. По щекам и подбородку сразу потекло на шею, дальше под одежду, но Феанаро не обращал внимания ни на это, ни на шум рядом с собой, задумавшись, что здесь так хорошо сидится, и почему бы не остаться и никуда уже не идти. Впрочем, ничего же не мешало?..
— Идем, — Саурон — оказывается, он успел позабыть о присутствии здесь Манвэ — взял его за локоть и мягко, но настойчиво поставил на ноги.
— Рамалайсэ сможет облететь вокруг вершины, а потом отнесет тебя сразу к Тириону.
Рамалайсэ?
Феанаро открыл глаза и нахмурился, соображая, что это значит и откуда на краю обрыва взялся орел. Небольшой, рангов пяти высотой, он смотрел то на майа, то на самого Феанаро, то куда-то в сторону вершины.
Ах, да, вершина.
— Не надо, — наконец, ответил Феанаро. Снег в его руках стал влажным и, оказывается, красным. Он уронил его под ноги и кое-как обтер лицо. — Внизу остался конь и вещи. Надо спускаться.
— Что ж, тогда просто облетим вокруг вершины, — не стал настаивать Саурон.
Феанаро снова покачал головой.
— Нет. Это потеряло смысл.
Теперь Саурон ничего не ответил, только помог дойти до обрыва и взобраться на спину орла. Феанаро даже не стал сопротивляться этой помощи. По сторонам он тоже больше не смотрел, и когда орел бросился с уступа вниз и стал медленно, широкими кругами снижаться, он, напротив, привалился к широкой птичьей спине и, прикрыв глаза, прислушивался только к собственному телу.
— Мне жаль, — опять произнес Саурон, когда они спустились в долину и оказались возле рощи, где оставался пастись конь, и висели на дереве вьюки с припасами. Орел сразу улетел, а Феанаро, едва преодолев несколько шагов, опустился на землю и свернулся в ложбинке в корнях дуба.
— Мне тоже, — не сразу ответил он. — Жаль, что побеспокоил, мастер. Если бы я раньше знал, что мои вылазки отвлекают тебя, то давно бы остановился.
— И это огорчило бы меня еще больше, — отозвался Саурон.
Феанаро не видел его, но на слух определил, что тот снимает с ветви сумки с припасами. Следовало встать и заняться ими самому, но от первой же попытки поднять голову, земля встала на дыбы, и он зажмурился и вцепился пальцами в траву.
— Есть что-то, чего эльфам не достигнуть никогда. Вот, пей.
— Никогда, — только и отозвался Феанаро, ощупал флягу, но пить не стал и остался неподвижен.
Саурон посидел рядом с ним еще какое-то время, но так и не услышал другого ответа. Наконец, он легонько сжал плечо Феанаро и поднялся.
— Но ведь ты знаешь, что всегда можешь вернуться, чтобы разведать другие тропы. Для этого не нужно взбираться на вершину. А если понимать, когда остановиться, то для тебя открыты и склоны Таникветиль. Там много красивых обрывов, ущелий… Но это потом. Пока тебе нужно отдохнуть и набраться сил для дороги. Спи. И разденься: сегодня теплые вещи не понадобятся, здесь будет хорошая погода.
С этими словами он исчез, оставив только примятую траву, и не видел, как Феанаро, все так же не открывая глаз, только поджал губы.
Высоты аманских гор неведомы, но по замыслу выше земных примерно в той же пропорции, что эльфийские возможности выше человеческих плюс еще на сколько-то. В качестве масштабов взяты условные образцы:
Имморталиус — «бессмертный» (Эльбрус — от перс. «вздымающийся»).
Ландатиль — «широкая гора» (Броуд-Пик, он же К3).
Мороинга — «черная вершина» (Макалу — кит. «черный великан»).
Фоинтиль — «скрытая гора» (Гашербрум I, он же Хайдден-Пик).
Хэлдорон — «голая гора» (Нангапарбат, он же Диамир — санск. «голая гора»).
Аннапурна — санск. «Богиня плодородия», очень опасная дама.
Харматаралоссэ — «сокровище великих снегов» (Канченджанга — «Пять сокровищ великих снегов», третья вершина после Эвереста и К2).
Все, кроме Эльбруса, восьмитысячники.
