Копипаста:Норлин Илонвэ:Пока не прекратится охота

По-хорошему, стоило остаться ночевать у тетки. Ну, помялась бы немного для приличия, ну, потеснила бы чутка родных, ну, не выспалась бы, слушая монотонный плач маленького Эрда. Зато избежала бы сомнительного удовольствия ковылять сейчас в потемках по лесной дороге, цепляясь башмаками за спрятавшиеся под палой листвой корни и скользя в покрывшихся тонкой ледяной корочкой лужах. До дому, конечно, рукой подать, а все равно час ходу есть. И корзинка еще эта…
Мили вздохнула и переложила немаленькую ношу в левую руку, при этом, мысленно отговаривая себя от того, чтобы вытащить еще одно крепкое краснобокое яблоко, из тех, какими оказался щедр в этом году сад тетки Ардис. Крепкий кисловатый аромат пробивался в стылый воздух даже сквозь накинутую на корзину тряпицу, и девушка, сердясь на саму себя, поджала губы да нарочито решительно отвернулась, принявшись рассматривать высящиеся вдоль дороги стены из пламенеющих деревьев. Было тихо, безветренно и зябко. Обильно усыпавшие дорогу листья монотонно шуршали под ногами, поблескивая гладкими влажными боками в ясном лунном свете. Мили поежилась, поправляя на плечах теплую шаль, и утерла рукавом по-осеннему подтекающий нос, прикидывая в уме, сколько еще топать. Путь только что свернул, огибая темное лесное озерцо, а значит, идти оставалось недолго — треть часа, не больше. Приободрившись от этой мысли, девушка улыбнулась самой себе, снова сменила руку и прибавила шаг. Дальше дорога шла по прямой, и только окутывающая ее ночь прятала в темноте спуск с невысокого холма, под которым дожидался Мили родной маленький хуторок.
Впереди мелодично зашуршали подхваченные ветром листья, поднялись в воздух и закружились, словно обнимая лесной путь пестрым мелькающим кольцом. Мили остановилась. Неловко запахнула на груди шаль и посмотрела на неподвижные деревья. На застывший вдоль дороги низкий кустарник. Ветра не было. А листья впереди продолжали кружиться растущим вихрем. Мили отступила на шаг и, дернувшись, обернулась. Сердце пропустило удар, но позади, разумеется, никого не оказалось. Ровная просека дороги осталась на месте, и поворот у озерца никуда не делся.
— Померещилось. Конечно, померещилось, — одними губами прошептала Мили и заставила себя снова посмотреть вперед. Облегченный вздох получился вымученным, — собачка. О Мелькор, собачка, как ты меня напугала.
Незнакомый крупный черный пес с вислыми ушами стоял там, где только что кружилась вновь упавшая на дорогу листва, и, опустив большую голову, сосредоточенно водил носом по земле.
— Нашел время поиграть… — пробормотала Мили и замолчала, потому что «собачка» подняла голову, внимательно посмотрела на нее горящими в лунном свете глазами, задрала морду к небу и громко призывно завыла.
Молчащий лес взорвался звуком в одно мгновение. Яростные крики, стук копыт, рев рогов и лязг металла возникли разом и из ниоткуда, расколотили мирную ночную тишину вдребезги и теперь нарастали, приближаясь со стороны оставшегося за спиной темного озерца. Мили будто оцепенела, глядя в ярко-желтые светящиеся песьи глаза. И лишь когда тяжелая корзина выскользнула из разжавшихся пальцев и упала, больно ударив по ногам, девушка зажмурилась и с коротким взвизгом бросилась к обочине, чтобы там поскользнуться, упасть в полную холодной затхлой воды канаву и тогда только поднять голову.
Кавалькада всадников уже вылетела из-за поворота и теперь неслась по лесной дороге. Черный пес тоже сорвался с места и бросился им навстречу, чтобы поравняться с предводителем, на бегу ткнуться мордой в его сапог, по-щенячьи крутануться на месте и дальше помчаться у самого стремени. Предводитель на него не взглянул. Пригибаясь к конской шее, он яростно подгонял зло хрипящее под ним животное и смотрел вперед, будто гонясь за чем-то видимым одному ему. Мили едва дышала, чувствуя, что язык прилип к гортани, и она даже не может позвать на помощь, хотя вопить хотелось так, чтобы остатки листвы упали с деревьев на землю. Грохочущая вереница всадников поравнялась с ней, и теперь девушка видела, как блестят в лунном свете обнаженные мечи и копья, как реют потрепанные знамена, как мелькают искаженные оскалами лица, и как величественно обожженное лицо предводителя.
Красно-рыжие листья разлетались в стороны, кровью брызжа из-под конских копыт и песьих лап, срывались с ветвей от сотрясающего ночь невиданного крика, воя, зова и летели вслед за всадниками, будто рассыпающиеся лохмотья плащей. Дорога и лес дрожали, и в такт с ними дрожало где-то в глотке сердце Мили, которая судорожно сжимала в пальцах мокрый хвост шали и молила небо и землю, чтобы ее не заметили и не тронули…
Жуткое видение исчезло так же внезапно, как и появилось. Последние всадники кавалькады, потрясая оружием и древками знамен, скрылись в сгустившейся темноте, и несуществующий ветер стих вместе со звуками страшной погони за неведомой добычей.
— Пока не прекратится охота. До конца,* — раздался над головой негромкий насмешливый голос, и выдохнувшая было Мили еще раз с головой окунулась в холодную воду: — Ну-ну. Не пугайся так, — снова донеслось до ее слуха, когда чья-то цепкая рука за шкирку вытащила ее из канавы и поставила на ноги. Но Мили не удержалась, упала на колени, отфыркиваясь и откашливаясь, а спаситель продолжил: — Эльфы. Глупые существа. Еще глупее людей. Гоняются за призраком цели, будто не видят, что сами давно стали призраками.
— Эльфы? Это не могли быть эльфы. Те добрые и мудрые, — наконец отплевалась от воды и сора Мили.
— Ко всему тому, что я уже сказал, девочка, эльфы — горделивые самовлюбленные и жестокие твари. Сейчас ты видела самую их суть.
Мили поднялась с земли и помотала головой. Она вся вымокла и дрожала как осиновый лист, а о том, что осталось от корзинки и высыпавшихся из нее яблок, было лучше не думать.
— Почему ты так говоришь? И почему ты назвал их призраками?
— Потому что они призраки и есть. Уж в этом вопросе можешь мне доверять.
— В каком с… — справившись, наконец, с налипшими на лицо волосами съехавшим на глаза чепцом, Мили посмотрела на своего спасителя и уже только тихо заскулила.
То, что стояло перед ней, больше всего походило на обтянутый пересохшей кожей остов. Безгубый рот, провалившиеся внутрь черепа щеки, величественные золотистые глаза. И только по этим глазам можно было понять, что существо усмехается, наслаждаясь произведенным эффектом.
— Согласен, внешний вид так себе. Но хоть что-то, — остов хмыкнул и развел костлявыми руками. Невольно попятившаяся Мили успела заметить, что на правой не хватает пальцев: — Ну же, девочка, не уходи. Я ведь почти спас тебя от страшных эльфов и готов принять любую благодарность.
И снова усмехнулся, но потом вдруг как-то разом сник, глядя куда-то за спину Мили.
— Убирайся, — прозвучал над ее головой холодный неживой голос, и зашуршали под лапами перемахнувшего через канаву пса палые листья.
— Мы же не будем сейчас ссориться из смертного ребенка? Вы уже проглядели добычу, а я — нет. — Не очень уверенно проговорило скелетоподобное существо, отодвигаясь от обнажившей клыки собаки.
— Убирайся, — повторил голос, и Мили решилась поднять голову. Предводитель призрачных всадников, вполне осязаемый на вид возвышался над ней, и черный конь под ним нетерпеливо храпел, роняя на землю клочья пены и не смущаясь тем, что его задние копыта опираются на воздух над канавой.
— Заметь, каков тон, девочка. И какова неописуемая эльфийская красота, — ткнул имеющимся указательным пальцем остов и попятился еще дальше от рычащего пса.
«Красоту» Мили заметила еще тогда, когда всадники проносились мимо нее по дороге. Сейчас их лица не были перекошены гневом, и уродовали их уже надменная брезгливость и холодная ненависть, с которой они смотрели на язвящее существо. Но сейчас в них можно было признать эльфов. Даже в предводителе, который молчал и буравил существо тяжелым взглядом единственного глаза. Второй вместе со щекой и скулой был будто щедро замазан густой жирной сажей. Мили сглотнула.
— Скорей! — нетерпеливо позвал застывшего предводителя другой всадник, едва удерживая танцующего под ним коня и словно сам едва удерживаясь от того, чтобы снова броситься вперед, по-песьи жадно втягивая ночной воздух тонко вырезанными ноздрями: — Скорее же!
Черный конь, повинуясь хозяину, шагнул вперед, отпихивая в сторону Мили, и заставляя костлявое существо попятиться еще дальше в заросли.
— Пошел прочь, — выплюнул сквозь зубы одноглазый предводитель. Отбросил в сторону полу огненно-красного плаща и, перегнувшись через лошадиную шею, крепко ухватил Мили за руку. Прежде чем девушка успела вскрикнуть, ее уже оторвало от земли и больно швырнуло поперек седла так, что воздух вырвался из ушибленной груди, и она только глухо закашлялась.
— Едем.
Ветер свистел в кронах постепенно остающихся внизу деревьев, в серебре хлопающей упряжи и шелке знамен. Играл длинными волосами и будто освещающим путь всадников плащом летящего впереди предводителя. Выл и вторил лязгу и звону оружия, разносил по окрестностям бешеное пение рогов и кличи окруженной тьмой и уносящейся во тьму кавалькады. Предводитель клонился к шее своего коня и крепко прижимал случайную добычу к луке седла, жадно всматриваясь в беспросветный путь единственным глазом. Призыв скачущих следом вторил его собственному голосу и отвлекал от давно преследующих мыслей: все же это они гонятся за чем-то или наоборот — бегут сами? Впрочем, разницы не было.
И бег будет продолжаться.
До тех пор, пока не прекратится охота.
До конца.*

• До тех пор, пока не прекратится охота, до конца. (с) Тирфион.
  

P.S.
Говорят, темными осенними да зимними ночами, когда холодный воздух чист и прозрачен, яркие звезды кажутся больше и ближе к земле, а сама земля умиротворена и безмятежна, подлунное молчание, случается, вдруг умирает под жесткими ударами копыт. Теми, что неожиданно врываются в сон спящего леса ли, поля ли вместе с ярой песней рогов и истовыми жадными кличами и разносятся окрест, пугая запоздалого путника и заставляя трястись от страха поджидающую добычу нечисть.
Говорят, то вереница призрачных черных всадников летит по Средиземью, несясь навстречу плывущей по небосводу звезде. Стремится настичь то, что когда-то было потеряно, вырвать его из чужих рук, самим вырваться из сомкнувшейся вокруг них ночи и вернуться к свету.
Говорят, что тот, кто встретит мчащуюся погоню, должен пасть ниц и не смотреть. Не видеть искаженных ненавистью и гневом ликов, не поймать на себе их пылающего взгляда, не коснуться черно-багровых, напоенных Тьмою и Огнем плащей. Иначе ползущие от всадников тени потянутся к несчастному, и он, невзначай задетый Роком, тоже найдет свое место среди намеренно шагнувших в объятия судьбы. И ни имя пресветлой Элберет, ни призыв к Владыке Мелькору не убережет от этой участи.
Говорят также, что пуще людей боятся всадников мёртвые слуги Владыки. Те, что прячутся по лесам, темным ивовым зарослям в низинах у заболоченных озер, околицам заброшенных домов. Услышав грозную песнь рога, они забиваются в глубь своих нор и пережидают там, оставляя на время человека. А те, что не успели укрыться, гибнут в острых песьих клыках, под тяжелыми копытами коней и безжалостными ударами мечей и копий.
А еще говорят, что там, где ночью по тракту пронеслась Вечная Охота, можно отыскать потом рассыпанные драгоценные камни. И самый завалящий знаток оценит эти самоцветы в немалое стадо или добрый дом с хозяйством. Потому находятся отчаянные да падкие на легкую добычу головы, что сами ищут встречи с черно-багровыми всадниками, утаптывая пути у отдаленных хуторов и выжидая ночь похолоднее да потемнее. Только едва ли кто может похвастаться удачей.
Но есть и те, кто не гонится за наживой. Не бродит по ночным дорогам, не смотрит на звезды и не вслушивается в ночную тишь. Они мирно спят в положенный час, запирают на засов двери, но перед тем заботливо вешают на крыльце кованый фонарь, чтобы хоть тот освещал петляющий во мраке путь заблудших. И говорят, что вокруг таких домов никогда не выйдут из лесов охочие до скота дикие звери.