Времена Очакова и покоренья Крыма
А судьи кто?! За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима.
Сведéнья черпают из забыты́х газет
Времён очаковских и покоренья Крыма…
…времён колчаковских и покоренья Крыма…
Времена Очакова и покоренья Крыма — это такой древний, как экскременты мамонта, фразеологизм, который твоя прабабка использовала, чтобы обозначить событие, случившееся примерно хрен знает когда, но точно очень давно. Синонимы: «при царе Горохе», «когда динозавры срали бабочками», «до нашей эры, но это не точно». В современном интернетике используется редко, ибо публика предпочитает более свежие мемасы, но в речи олдфагов и людей, ностальгирующих по Империи, в которой не жили, ещё встречается.
По сути, это отсылка к вполне конкретному историческому периоду — последней четверти XVIII века, эпохе правления Матушки Екатерины и её геополитических игрищ с Османской империей. А именно, к Русско-турецкой войне 1787—1791 годов, главными хайлайтами которой стали эпичнейший распил и мороз под стенами турецкой крепости Очаков и окончательное юридическое оформление статуса Крыма как нашего. То есть, это когда Россия активно прирастала южными территориями, а турки активно огребали люлей от Суворова и Ушакова.
Для ура-патриота — это «золотой век», время славы и величия.
Предыстория: Как Крым стал почти наш[править]
Начнем с того, что Крым к началу описываемой драмы уже как бы и наш. Году эдак в 1783-м Матушка Екатерина II, женщина с ЧСВ размером с империю и не менее имперскими аппетитами, решила, что хватит этому вашему Крымскому ханству косплеить независимость под турецкой крышей. Вжух — и полуостров, где раньше крымчаки в основном занимались набегами да торговлей живым товаром, внезапно оказался частью России-матушки. Процесс, как водится, описали как «бескровный» и «по просьбам трудящихся», хотя IRL всё было несколько… интереснее.
Турки, понятное дело, воспылали праведным гневом. Как так? Их вассал, их курорт (ну, почти), их плацдарм для будущих перемог — и вдруг уплыл к этим северным варварам? Султан Абдул-Хамид I, покуривая кальян и пересчитывая убытки, решил, что это дело так оставлять нельзя. Надо вернуть взад! А заодно и всё остальное, что русские успели отжать в прошлых сериях этого бесконечного сериала под названием «Русско-турецкие войны».
Григорий Потёмкин, светлейший князь Таврический, фаворит императрицы и вообще альфа-самец всея Руси № 1 (по совместительству), как раз занимался обустройством новоприобретенных земель. Легенды про картонные деревни и крашеных коров уже тогда начали гулять по Европам, но факт остаётся фактом: Потёмкин реально вкладывал титанические (и бюджетные) усилия в превращение Дикого Поля в Новороссию. Флот строил, города основывал (Севастополь, Херсон — его рук дело), дороги прокладывал. И всё это — под аккомпанемент турецкого баттхёрта.
Очаков: Зимняя сказка со вкусом крови[править]
И вот, в 1787 году султан не выдержал и объявил войну. Мол, вертайте Крым взад, а не то! Русские в ответ только хмыкнули. Началась очередная серия геополитического срача, главным хитом которой стала осада турецкой крепости Очаков.
Очаков — это была такая себе твердыня у впадения Днепра в Чёрное море. Ключ, так сказать, ко всему региону. Потёмкин, назначенный главкомом, подошёл к делу с размахом. Армия собралась огромная, пушек навезли — тысячи их!. Но что-то пошло не так.
Осада Очакова (1788) — это, анонимус, эталонный пример того, как не надо воевать, если ты не хочешь профит получить ценой 95% личного состава. Потёмкин, видимо, решил взять крепость измором и хорошей погодой. Но погода, как назло, испортилась. Наступила лютая зима, какой степь не видела давно. Солдатики начали массово выпиливаться от холода, цинги и дизентерии. Турки в крепости тоже не скучали, но им хотя бы было где греться.
«Приступ! Какой приступ? Зима на дворе, ваше сиятельство! Солдаты замерзнут, пока до стен добегут!» — Примерно так (наверное) оправдывался какой-нибудь генерал перед Потёмкиным
Александр Суворов, который тоже был в армии, но на вторых ролях (Потёмкин его не особо жаловал, конкуренция, знаете ли), рвался в бой. Он считал, что тянуть кота за хвост — гиблое дело, надо штурмовать, пока все не перемёрли. Его знаменитое «Пудра — не порох, букли — не пушки, коса — не тесак, и я не немец, а природный русак!»[1] как раз про это: хватит заниматься европейской шагистикой, пора действовать по-нашему, по-суворовски! Но Потёмкин медлил. Говорят, он ждал благоприятного расположения звёзд, или просто боялся потерять репутацию в случае неудачи.
Наконец, 6 (17) декабря 1788 года, в дикий мороз, когда у солдат сопли в носу замерзали, был отдан приказ на штурм. И начался адъ и израиль. Русские солдаты, озверевшие от холода, голода и ожидания, ломанулись на стены. Турки отбивались с отчаянием обречённых. Резня была страшная. Город взяли, но цена… Ох, анонимус, цена была высока. Десятки тысяч трупов с обеих сторон украсили окрестности Очакова. Потёмкин получил очередную звезду и кучу ништяков, а тысячи Ванек так и остались лежать в промёрзшей земле. Зато пафоса было — хоть отбавляй!
И прочий цирк с конями[править]
Пока под Очаковым творился этот эпический fail, война шла и на других фронтах. Суворов, получив-таки отдельное командование, показал туркам, где раки зимуют, одержав блестящие победы при Фокшанах и на реке Рымник (за которую получил почётный титул Рымникского). Там он действовал по своей любимой тактике: «глазомер, быстрота, натиск!». И оно работало! Турки огребали по полной программе.
А потом был Измаил (1790). Это вообще отдельная песня. Крепость считалась неприступной. Суворов подошёл, посмотрел, отправил туркам ультиматум: «24 часа на размышление для сдачи и воля; первые мои выстрелы — уже неволя; штурм — смерть». Турки ответили что-то вроде: «Скорее Дунай потечёт вспять, и небо упадет на землю, чем Измаил будет взят». Ну-ну. Суворов скомандовал: «Штурм!» — и началось. Потери были чудовищные с обеих сторон, но Измаил пал. Эта победа окончательно добила турецкий боевой дух.
На море тоже было нескучно. Адмирал Фёдор Ушаков, этакий морской Суворов, гонял турецкий флот по всему Чёрному морю, как сидоровых коз. Керченское сражение, мыс Калиакрия — везде турки получали знатных люлей.
Итоги и мораль сей басни[править]
Война закончилась в 1791 году Ясским миром. Турция окончательно признала Крым российским, а также уступила земли между Южным Бугом и Днестром, включая тот самый многострадальный Очаков. Россия укрепилась на Чёрном море, Потёмкин умер по дороге из Ясс (то ли от болезни, то ли от осознания бессмысленности бытия), Суворов стал национальным героем, а Екатерина Великая продолжила править и расширять империю.
Но ей оставалось уже немного: около пяти лет. Потому что трахаться надо не столько, и кофе если и жрать, то не такими дозами. И от афродизиаков хорошо бы воздерживаться, или хотя бы не допускать их передозировки, особенно в таком солидном возрасте, как у Екатерины Алексеевны (а она допускала). В 1796 году Матерь Отечества покинет сию юдоль слёз.
Так что же такое «Времена Очакова и покоренья Крыма»? Для ура-патриотов — это эпоха великих побед, блеска русского оружия и мудрости правителей. Для циников — это кровавый балаган, где амбиции монархов и их фаворитов оплачивались жизнями десятков тысяч простых солдат. Это время показного блеска и чудовищной нищеты, великих свершений и грандиозных распилов. Время, когда империя росла, перемалывая человеческие судьбы, как жерновами.
И да, анонимус, когда в следующий раз услышишь эту фразу, знай: речь идет не просто о стародавних временах, а о временах суровых, кровавых и абсолютно абсурдных. Как, впрочем, и вся история человечества.
Примечания[править]
- ↑ Но эта импровизация Суворова прозвучала гораздо позже, и адресована была не Потёмкину, а Павлу I, влюблённому во всё немецкое и сильно усложнившему солдатскую причёску (пудра, букли, коса…) и военную форму. Потёмкин-то как раз одежду солдата предельно упростил, а стричь солдат приказывал коротко — за что светлейшему князю честь и хвала.
