Ольховый Король
Ольховый Король, также Эрлкениг или Эрлкинг («Король эльфов») — это имя, используемое в немецком романтизме для фигуры известного персонажа, появляется как предзнаменование смерти, очень похоже на банши в ирландской мифологии. Однако, в отличие от банши, Эрлкениг появится только тому, кто вот-вот умрет. Его форма и выражение лица также говорят человеку, какая смерть его ожидает: страдальческое выражение означает мучительную смерть, мирное выражение лица означает мирную смерть.
«Der Erlkönig» by Johann Wolfgang von Goethe (1782)[править]
Der Erlkönig, что можно перевести на английский как «Король эльфов» или «Ольховый король», — это стихотворение, написанное немецким писателем и поэтессой Иоганном Вольфгангом фон Гёте как часть немецкой легкой оперы под названием «Сингшпиль» в 1782 году. Название сингшпиля, для которого был написан «Der Erlkönig», называлось «Die Fischerin» или «Рыбачка».
В стихотворении мальчик едет ночью верхом со своим отцом. Мальчик кричит отцу, что их преследует Ольховый Король. Отец смотрит, но не видит никого вокруг и считает, что это просто воображение ребенка. Испуганный ребенок настаивает на том, что Король эльфов здесь и что он приближается. В конце концов Король эльфов оказывается достаточно близко, чтобы прошептать мальчику на ухо. Мальчик кричит, что Король эльфов причинил ему вред, и к тому времени, когда отец достигает места назначения, он обнаруживает, что его сын мертв. Это стихотворение было вдохновлено версией древней датской баллады под названием «Эльвескуд» или «Выстрел эльфа» по-английски. Самая ранняя рукопись этой баллады датируется 1570-ми годами, но считается, что сама история намного старше.
Переводя балладу И. В. Гёте «Erlk?nig», или «Ольховый Король» (1782), на русский язык, В. А. Жуковский назвал ее «Лесной царь» (1818). Грубой ошибки он не совершил, ведь и леший живет на болоте, а болотница «приходится теткой лешим и лесным девам». Ошибка переводчика заключалась в смене настроения самой баллады, что блестяще доказала М. И. Цветаева в статье «Два Лесных царя» (1933).
Прежде всего, был искажен облик самого царя. «Отец, ты не видишь Лесного царя? — спрашивает встревоженный мальчик в стихотворении Гёте. — Лесного царя в короне и с хвостом?» Хвост обозначен словом Schweif, присваиваемым в немецком языке хвосту льва и дьявола. «У Жуковского мы видим старика, — пишет Цветаева, — величественного, „в темной короне, с густой бородой“… Нам от него, как от всякой царственности, вопреки всему все-таки спокойно. У Гёте — неопределенное — неопределимое! — неизвестно какого возраста, без возраста, существо, сплошь из львиного хвоста и короны, — демона, хвостатости которого вплотную соответствует „полоса“ (лоскуток, отрезок, обрывок) тумана, равно как бороде Жуковского вообще — туман над водой вообще».
У Жуковского младенца готовятся встретить прямо-таки олимпийские в своем величии дочери Лесного царя:
«Ко мне, мой младенец; в дуброве моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей:
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять.»
У Гёте дочери царя ближе и отчетливее: «Мои дочери чудно тебя будут нянчить, мои дочери ведут ночной хоровод, — убаюкают, упляшут, упоют тебя» (очевидно, до смерти).
У Гёте ребенок удивляется слепоте отца, не замечающего Лесного царя и его дочерей, а у Жуковского плаксивые вскрики ребенка походят на бред больного. Не теряя самообладания, отец из русского перевода успокаивает занемогшее дитя: «О нет, все спокойно в ночной глубине. То ветлы седые стоят в стороне». В немецкой балладе он впадает в отчаяние от слов сына и старается убедить самого себя в их неистинности: «Мой сын, мой сын, я в точности вижу…» (ветлы). Верь моим, а не своим глазам, если поверишь себе — погибнешь!
В древнейшей индоевропейской мифологии лес выступал одним из основных образов Дикого или Иного мира, противопоставляемого в дуалистическом мировосприятии знакомому, обжитому пространству. Удалённый, непроходимый, населённый отличными от человека созданиями лес воспринимался нашими далёкими предками как воплощение первобытного Хаоса, одновременно являясь местом обитания душ тотемов и предков.
Цветаева верно уловила основную разницу между переводом и оригиналом: у Жуковского ребенок гибнет от страха, у Гёте — от самого Лесного царя. Добрый Жуковский пожалел и ребенка, и читателя, смягчив, устранив древний ужас. Дитя умирает от лихорадки, от нервов, от ночной сырости, от чего угодно, но только не от своих видений, в реальность которых русский поэт не поверил. Да и может ли навредить малышу дедушка с бородой? Мудрый Гёте суров и правдив: лесной демон, туманом стелющийся над водой, принес гибель ребенку. «Есть вещи больше, чем искусство, — заключает поэтесса. — Страшнее, чем искусство».
Кто же он, этот демон? Посвященная ему датская легенда была переведена на немецкий язык И. Г. Гердером под названием «Erlk?nigs Tochter» («Дочь Ольхового Короля»). Предполагают, что Гердер допустил оплошность, назвав Ольховым Королем (Erlk?nig) датского короля эльфов (elle(r) konge), поскольку по-датски «ольха» и «эльф» пишутся почти одинаково. Так думал, в частности, Я. Гримм, указавший в качестве источника немецких преданий об Ольховом Короле скандинавские баллады, в которых действуют король эльфов или его дочь (elverkongens datter).
Приведем примеры таких баллад. В сборник, опубликованный в Дании в 1778 г., вошла песня «Дочь короля эльфов», представлявшая собой переложение более ранней баллады «Сэр Олаф» (1739). В 1854 г. эта песня была обработана датским композитором Нильсом Гаде для кантаты «Эльверскуд».
Сэр Олаф, привлеченный в лесу чудесной музыкой, не хочет танцевать с дочерью короля эльфов, мотивируя свой отказ верностью невесте. Принцесса эльфов грозит ему: «Если в танец со мной ты не вступишь, то болезнь и смерть тебя преследовать будут». Но Олаф упорствует, и она бьет его между лопаток, сажает на коня и отправляет домой к суженой. Дома он чувствует недомогание, а утром невеста обнаруживает его тело.
Трагедия повторяется в шведской балладе «Улов и эльфы»:
Принцесса эльфов машет рукой:
«„Улов, иди танцевать со мной!“
„С тобой танцевать не стану я,
Мне не велит невеста моя“…
Улов коня повернул назад,
Недуги за Уловом спешат…
За красный полог невеста зашла
И мертвого Улова нашла.
<…>.»
Комментаторы совершенно справедливо замечают, что подобные баллады не укоренены на Севере, а занесены туда кельтами и их потомками, вероятнее всего, из Бретани. Мы и сами прекрасно помним легенды о бретонских рыцарях и корриганах.
Специфически скандинавским является только мотив удара в спину, связанный с поверьем, что внезапная болезнь, влекущая за собой смерть, бывает причинена невидимой стрелой, пущенной в человека эльфом. «Когда они проезжали Соколиную Гору, то услышали звук, будто на горе зазвенела тетива, и в следующий миг Хермунд почувствовал резкую боль под рукой, и им пришлось поворачивать назад: недомогание его усиливалось» (Сага о союзниках, 12). Комментируя этот эпизод, А. В. Циммерлинг вспоминает о вышеизложенном поверье и пытается связать стрелу эльфов с инфарктом или инсультом, случившимся с Хермундом: «„Удар“, то есть внезапная резкая боль, сопровождающаяся патологическими изменениями, обычно обозначался тем же словом, что „выстрел“».
Неужели Гёте повторил ошибку Гердера и принял Короля эльфов за Ольхового Короля? Доля истины в таком утверждении есть. Кружащиеся в хороводе дочери Лесного царя, видимо, перекочевали в балладу Гёте из рыцарских легенд. Но не сам Король, живущий самостоятельной жизнью, что хорошо видно и из сказок Андерсена (на датском языке ольха обозначена словом elletr?).
В германо-скандинавском фольклоре Ольховый Король служит источником смерти. Он напускает болотный туман, насылает болезни, как мара, и, вероятно, умеет колдовать (вспомним о тумане, наколдованном Эйвиндом по прозвищу Болото). Гёте обратился к его образу после ночной встречи с незнакомцем. Однажды поздней ночью поэту привиделась темная фигура со свертком в руках. Фигура на большой скорости проскакала мимо ворот сельского дома, в котором гостил Гете. На следующий день ему сообщили о фермере, отвозившем смертельно больного сына к врачу.
Саамский тезка Ольхового Короля — Лейб-Ольмай, или Ольховый человек, повелитель леса, охраняющий всех лесных животных, за исключением медведя, но сам принимающий медвежий облик. На зловещую фигуру в тумане он ничуть не похож. Финно-угорские народы почитали ольху как священное дерево, напоминающее человека, — ведь под корой она была красная. Из-за кровавого цвета древесины, преждевременного сбрасывания зеленых листьев и приверженности к болотам и торфяникам, где не растут другие деревья, североевропейская ольха приобрела репутацию дьявольского творения, «призрака тумана».
Ввиду своей неопределенности, гениально переданной Гёте, Ольховый Король (Erlk?nig) увязывается с рядом демонических существ, чье имя имеет аналогичный корень, а именно — с королем бриттов Херлой (Herla), тюрко-монгольским владыкой ада Эрликом (Эрлэг) и таинственным Арлекином (Herlequin).
Херла, известный из рукописи англичанина Уолтера Мэпа (XII в.), предводительствовал Дикой охотой и не только не был изначально лесовиком, эльфом и т. п., но и сам пострадал от эльфов. Правда, исследователи генеалогии Арлекина умудрились выстроить этимологическую цепочку от самой хозяйки преисподней Хель к Херле или Херлекуину (др. — англ. Herla Cyning — «Херла Король»), который попутно назван Одином (нельзя же считать Одином всех глав Дикой охоты!), а от него — к Арлекину.
Другая генеалогическая линия уходит в средневековую Францию, к предводителю сонма бесов Эллекену (Hellequin), которого упомянул в «Игре о беседке» Адам де ла Аль (XIII в.), и в Италию, к бесу по имени Аликино (Alichino), одному из крылатых «загребал» «Божественной комедии» Данте, улавливающих вилами души грешников (Ад, 21: 118—120; 22: 121—129).
У входа в нижний мир Эрлика расположены обширные болота, наполненные слезами людей, и даже черный пень. Но болот хватает в любой преисподней!
Однокоренные родичи Ольхового Короля кажутся настолько далекими от него, что дальнейшее углубление в их образы уже излишни. Можно втянуть в этимологический эксперимент и древнескандинавского ярла (Jarl), и древнегерманское племя герулов (Heruli), и северного «повелителя рун» (Erilaz). Подходящих слов много, но связь между ними непрочна, а кого-либо подобного инфернальному лесному или болотному чудовищу с туманным хвостом найти трудно. Пусть уж Ольховый Король останется загадкой, как и бессмертный персонаж Гёте.
Текст «Ольхового Короля»[править]
Кто скачет поздно, в полночной мгле?
Отец и мальчик в одном седле,
И гонит лощадь отец стремглав,
Он греет сына, к себе прижав.
— Сынок, ты держишь ладонь у глаз?
— Король Ольховый глядит на нас!
Ты видишь мантию и венец?
— Там клок тумана! — ему отец.
— Эй, славный мальчик, пойдем со мной!
Играть мы будем в глуши лесной,
Где на полянах цветы пестрят,
И мать моя ткет золотой наряд!
— Отец, ужели не слышишь ты,
Что шепчет Король мне из темноты?
— Сынок, не бойся, напрасен страх,
То шорох ветра в сухих кустах.
— Ну, милый мальчик, со мной пойдешь?
Увидишь, как хоровод хорош
Моих чарующих дочерей.
Ты с ними станцуешь. Пошли скорей!
— Отец, взгляни же — идут сквозь ночь
Король Ольховый и рядом дочь!
— Сынок, я не вижу того, что нет,
Лишь между ивами серый свет.
— Ты, мальчик, достанешься мне одному!
Добром не захочешь — я силой возьму!
— Отец, он мне причиняет боль!
Меня схватил Ольховый Король!
Отец, напуганный не шутя,
Сжимая стонущее дитя,
Домчался к дому во весь опор
И сына мертвого внес во двор.
Рецепция в английской литературе[править]
В рассказе Анджелы Картер «The Erl-King», входящем в сборник 1979 года «The Bloody Chamber», главная героиня сталкивается с лесным духом-мужчиной. Хотя она осознает его злые намерения, она разрывается между желанием его и желанием свободы. В конце концов, она придумывает план убить его, чтобы избежать его власти.
Чарльз Кинбот, рассказчик романа Владимира Набокова 1962 года «Бледный огонь», намекает на «олдеркингов». Одна из ссылок содержится в его комментарии к строке 275 одноименной поэмы Джона Шейда. В этом комментарии слово ссылается на гомосексуальных предков последнего короля Земблы, мнимой родины Кинбота. В романе содержится по крайней мере еще одно упоминание Кинботом олдеркингов.
В книге Джима Батчера «Досье Дрездена» есть персонаж по имени Эрлкинг, прототипом которого послужил предводитель Дикой Охоты, Херн Охотник.
В сборнике рассказов Джона Коннолли «Ноктюрны» (2004) есть персонаж, известный как Лесной король, который пытается похитить главного героя.
В книге Дж. К. Роулинг «Фантастические твари и где они обитают» упоминается существо по имени Эрклинг, очень похожее на Эрлкинга, как одно из многих, населяющих Волшебный мир. Эрклинги также присутствуют в видеоигре «Гарри Поттер и Кубок огня», действие которой происходит в той же вселенной.
В выпуске журнала New Yorker «20 Under 40» от 5 июля 2010 года был опубликован рассказ «Лесной король» Сары Шун-Лиен Байнум.
Версия Лесного Короля упоминается в произведении Зои Гилберт «Злодеяния», подразумевая, что это фигура, связанная с Херном-Охотником.
В саге Анджея Сапковского «Ведьмак» верховный лидер эльфов Народа Ольхи, Ауберон Муиркетах, также известен как Король Ольхи. В этой истории он поддерживает тематические связи с похищением: ему подчиняется Дикая Охота, известная похищением людей, и он организует заключение Цириллы.
